Лонг-лист в международном конкурсе «Время драмы».
«Кровных уз кровавые узлы.»
Н. Самородина. 2024 год, Новосибирск.
«Пятый угол.»
Пьеса.
Эмма. 42 года.
Вера. Дочь Эммы.
Елена. Новая хозяйка дома.
Ольга. Дочь Елены, эскортница.
Виктор. Муж Эммы.
Гарик. Бывший владелец усадьбы.
Феликс. Ребенок Ольги, он болен аутизмом. Не разговаривает. 7-8 лет
Усадьба в не большом городе средней полосы России.
Действие происходит не в главном доме усадьбы, а в гостевом домике, который используется семьей, как летний. В семье все его называют, «пятый угол».
Зона кухни - стандартная, из дешевого мебельного магазина, да и вся остальная мебель: диван, стол, четыре стула.
На диване лежит Виктор и что-то внимательно, заинтересованно разглядывает в дорогом смартфоне. Жмет на кнопочку вызова. Лицо его становится масляным, голос ласковым. Когда ему отвечают, он быстро садится, напрягается. Встает с дивана, садится за стол. Крутит в потных руках, то нож, то какой-то флакон таблетками. Во время разговора, вытирает потные руки поочередно, то о брюки, то о футболку. Тыльной стороной руки вытирает лоб в испарине, шею.
Виктор. – Здравствуйте, м-м-эм, девушка. …М-м, да, я хотел бы, …да… и это тоже…да, конкретно? …Да, мне когда-то понравилась, у вас была такая, Виолетта. Она как, свободна? …Как уехала? …Давно? …Ничего себе, а я ее ищу-ищу, а она вон уже где… Какая разница, где ищу. …А, у вас ничего подобного нет больше? …Есть! …Замечательно! Нет, нет, у меня нельзя, …на ее территории. Да? А сколько? Сколько, сколько? … Что так дорого то? А скидочку? Девушка, я же уже не в первый раз, могли бы и скидочку? Что?! Еще и очередь? У нее это что, алмазами усыпано? …Я без хамства, я по-человечески… Сама ты хамка, вас вон, на сайтах сотни, короче, даешь скидку!?... Да иди ты …Сама пошла! Да вам всем на трассе место, «дальнобой обслуживать» … (Отключается. Отшвыривает все со стола.) Сука. Совсем охренели, шлюхи. (Поднимается, достает из холодильника пластиковую бутылку колы, наливает в стакан, жадно пьет.) Сволочи. Убил бы.
Входит Эмма. На ней старые джинсы, бейсболка, белая футболка из магазина «Все по карману», в руках грязные садовые перчатки. Тем не менее в ней чувствуется какая-то утонченная красота. Бросает у входа садовые перчатки, проходит к кухонной зоне. Наливает стакан воды из кувшина с фильтром, пьет. Виктор уткнулся в мобильный.
Эмма. – Ох и жара, парит. (Брызгает себе на лицо воду. Наливает в ладонь растирает по шее.) Я вот думаю, может все-таки здесь печку выложить, голландку? Зимой тут можно и белье сушить, и рассаду потом весной высаживать…
Виктор. – Задолбали.
Эмма. – И крольчат сюда маленьких можно было бы. Когда морозы, особенно… (Смотрит продолжительно на Виктора.)
Виктор. – Аферисты банковские. Совсем оборзели.
Эмма. – Витя, там грядку бы под морковь? А?
Виктор. – Как тут жить при таких ценах? Как? Сколько не работай, все-равно, не хватает ни на что!
Эмма. – Морковка кроликам, вообще-то… Кролик подорожал. Это хорошо. Вере на образование насобираем.
Виктор. – Я не понимаю, откуда, с какого потолка цены такие?!
Эмма. – Вера сегодня возвращается. Ты слышишь?
Виктор. – И что? Вот, пожалуйста, сестры родные. Поди муж одной, олигарх то, выгнал другую, нахлебницей посчитал. А они близнецы, они должны быть вместе.
Эмма. – Двойняшки. Вера уже месяц там. Хватит, к экзаменам надо готовиться.
Виктор. – Там домина - тыща квадратов, если не больше. Нас там всех посели, мы все, вон, потеряемся, как в лесу. Да, конечно, Верке там-то лучше, не то, что здесь, в навозе кроличьем ковыряться. Да кому я все говорю? Ты бы видела? Вот, вот как надо жить!
Эмма. - Это дом Надиного мужа, вообще-то.
Виктор. – Могла бы и поговорить с мужем за сестру. Все-таки сына ему родила.
Эмма. – Мы ж не знаем, как у них там? Может Надя и слова то не имеет.
Виктор. – Вот! Это они, Кормильцевы всякие, они специально в жены берут таких, как Надюшка наша, чтобы те и слова сказать не могли. И делают сами, что хотят. Повидал я таких. Давил бы…
Эмма. – Ну, так, что с печкой? Или, может газ сюда, или далеко? А к трубе копать надо?
Виктор. – Все они одинаковы. Воруют и живут за наш счет.
Эмма. – Понятно.
Виктор. – Ненавижу. Слушай, ты бы хоть в порядок себя привела что ли?
Эмма. (Сняла, потрясла головой, снова напялила бейсболку). – А мне он показался хорошим человеком. Не глупым.
Виктор. – С чего это? Ты его и видела всего один раз. Приехал тут, брезгливо носом покрутил, и поминай, как звали.
Эмма. – А по мне, так он все красиво организовал. Без пьянки, без излишеств… Надюше повезло, а нам то что? Она сына ему родила, не спросила, а он женился. Ответственный. А может все-таки любит? А?
Виктор. – Да кто по залету любит? Кто? Дура ты, Эмма, ох и дура. Любовь им подавай. Скоро полтинник, а ума так и не нажила. Да как нажить то, где? В библиотеке твоей, музейной? А у жизни, у нее свои выкрутасы, они без церемоний. На твоем историческом, как жить, не обучают. Вот, к примеру: я как не позвоню Надьке, так господина, Кормильцева Дмитрия Ивановича, никогда дома нет. Думаешь, он на совещаниях допоздна задерживается? Ага, знаем мы их совещания… Всё, иди вон, лучше морковку сажай.
Эмма. – Так ты поможешь?
Виктор. – Мне на СТО, диагностику электрики надо, что-то задняя плохо светит, или замыкает. Это надолго.
Эмма. (Обессиленно садится на стул.) – Гроза будет, уж скорей бы… Что-то голова разболелась. Где-то таблетки были? (Идет к шкафу.) Где-то были?
Виктор. – Верка во сколько приезжает?
Эмма. – Вроде вечером. (Ищет в шкафу.) Да где же они? Витя, ты таблетки мои не видел?
Виктор. (Обувается). – И бензин подорожал, и масло надо поменять, тоже подорожало… До вечера бы управиться. (Уходит.)
Эмма закрывает шкаф, устало идет к дивану. Присаживается, стягивает и отшвыривает бейсболку, ложится, разворачивается спиной к залу и засыпает.
Входит Вера. Не разуваясь, бросив сумку, идет к холодильнику, достает сосиску, ест, наливает стакан Колы, пьет.
Вера. – Тьфу, теплая… Ну и жара. Хоть бы дождь скорей. (Достает из сумочки тонкий, прозрачный, розовый шарфик.) Мам, хорош спать, вставай. Надька, смотри, тебе подарок передала. Мам, ты что? Вставай что ли?
Подходит к дивану, толкает Эмму. Эмма откидывается. Рука свисает безвольно. Она без сознания.
Вера. (Трясет мать, пытается разбудить). – Мам, ты чего, просыпайся! Да что с тобой? Хватит дрыхнуть… Блин, без сознания что ли? …Бли-и-ин, капец… (Испуганно отскакивает, вытаскивает мобильный из сумочки, звонит отцу.) Пап, я тут приехала, а мать что-то без сознания лежит. Да нет, на диване. Я кричу, а она не отвечает. Пульс? Щас. (Щупает пульс.) Да нет, …нет, пульс есть, да дышит она, видно же. Бли-и-ин, да она, она это, мокрая она… Только, будто спит. Щас вызову. Ты давай, скорей, а!? Я боюсь, пап… (Набирает скорую) …Скорая, тут женщина, да нет, я дочь, без сознания, да не я, мать моя, лет? 46, или нет, короче, какая разница, сколько лет, да откуда я знаю, сколько она так лежит, я только приехала. Улица Красного Октября 22, че? Красного Октября! 22! …это частный дом. Ждем.
Вера внимательно разглядывает Эмму, прислушивается.
Вера. – Ну, мам, ну ты даешь, вот «нафига»? Мне тут что, теперь навеки застрять, кто за кроликами будет смотреть? Я, что ли? Ладно, ты полежи тут, я это, пойду скорую встречу. (Убегает.)
Вера и Виктор. В руках у него выписка от врача.
Виктор. – В общем, плохо дело, инсульт у нее. Ишемический.
Вера. – И что, она это, когда поправится то?
Виктор. – Откуда я знаю?! Нет, вот черт те что. Доктор говорит, у всех по-разному. Если организм сильный, то через месяц уже видно. В любом случае, месяц, два, а то и все три. Главное, чтобы не повторился.
Вера. – Ничего се? Месяц целый… Блин, я чокнусь тут… Еще и повториться может!?
Виктор. – Сказали, может, если не ухаживать. А как ухаживать? Как? Я работаю, еще эти кролики, когда? (Трясет рецептом.) Тут еще и список препаратов необходимых написал, дорогущих. А если сиделку нанимать, это еще деньги, где взять столько?
Вера. – Мне к экзаменам надо готовиться.
Виктор. – Кто теперь с кроликами будет возиться? (Комкает рецепт, выбрасывает.) Надо, пока, хоть с санитаркой договориться. Я, что ли мыть ее буду.
Вера. – У нее же сестра двоюродная была, давай позовем, пусть приедет, поухаживает.
Виктор. – Была. Померла она. Год назад. А больше у нее и нет никого.
Вера. - Капец подкрался незаметно. Пап, давай уедем. Дом продадим и уедем. Я ей говорила, предлагала, она ни в какую. Вот и пусть тут остается, а я не собираюсь тут загнивать.
Виктор. – Как? Как я теперь уеду?
Вера. – Муж Надькин землю предложил, не далеко от их усадьбы. Там новый построишь. Москва рядом. Ну что? Здорово я придумала? А там может и мне какой олигарх перепадет. У них там разный народ крутится. Пап, ну глупо такой шанс упускать… А?
Виктор. – Надо с юристом проконсультироваться. Я ж развестись хотел, а она, вон, что удумала. Вот, как специально!
Вера. – О, это когда это вы? Я что-то пропустила? Так, а ты ей говорил про развод?
Виктор. – Да говорил…
Вера. – А она?
Виктор. – Она? …Да ничего не сказала. Промолчала. Так, а что она скажет? Ей идти то некуда. Дом мой, мне его отец, дедушка твой, перед смертью дарственную оформил. Хоть за судись, ничего не светит. Если только гостевой оставить? Это наше, совместное... А, что, печку поставить, то там и зимой можно жить… (Хохотнул.) Да-а… Вот тебе и пятый угол… Пригодился.
Вера. – Так, она и так там живет постоянно.
Виктор. - А, главное, у меня и покупатель есть уже.
Вера. – Так в чем дело то? Давай, продавай уже, и уедем. Пока муж Надькин не передумал. А наш мутер? Блин… Ну, ей же еще долго в больничке валяться.
Виктор. – Это да. Еще и неизвестно, какая выйдет. Да и выйдет ли?
Вера. – Ты это про что?
Виктор. – Да ни про что, так, мысли вслух. Эх, что теперь… А, может и правда рискнуть? А? И вперед, в новую жизнь! Я ведь еще не старый, совсем не старый, пожить хочется, для себя пожить…
Вера. – И у меня жизнь другая начнется, Надюха говорит, что мужа мне найдут подходящего, а что, я тоже симпатичная.
Виктор. – А я вот вряд ли еще раз женюсь. И одного раза хватило.
Вера. - Давай, звони своему покупателю… (Уходят.)
Виктор. (На ходу). – Дома визитка, сейчас придем, позвоню...
Эмма выходит из калитки, рассматривает ключи, достает мобильный телефон. На ней еще летняя одежда. Розовый шарфик на шее. Она тщетно пытается дозвониться. Абоненты не доступны. С пакетами подходит Елена. Она в осенней ветровке, что очень разнится с одеждой Эммы. Останавливается. Разглядывает Эмму.
Елена. – Вы ко мне?
Эмма. – Да нет, домой вот попасть не могу. Витя, это муж мой, он то ли замки поменял? Я из клиники выписалась, а муж и дочка пропали куда-то. На звонки уже две недели, или больше, не помню, не отвечают. И дом закрыт. И не знаю, как попасть? И никто не отвечает. Не знаю, что и думать…
Елена. – А вы жена Виктора? Вы, Эмма.
Эмма. – Ну да, вообще-то, а что?
Елена. – Так вы что, не в курсе?
Эмма. – Чего, не в курсе, чего?
Елена. – Что он дом продал. Моя дочь его купила. Для меня. Так вы, что? Ох, какая нелепица… (Эмма готова упасть, качнулась.) … Тихо-тихо, ну-ка, обопрись-ка на меня, так, так, держитесь за меня, э-эх, да что ж вы, моя ты милая…. Пойдем-ка в дом, …вон, в гостевой, а замки все я поменяла, (Достает связку ключей из кармана.) …в большом то ремонт у меня. Как же так? Почему? Он же супруг ваш… Как же не сказал то? (Входят в дом.) Вот, вот сюда присаживайтесь. А может прилечь? Не хотите? У вас есть лекарства какие-нибудь? Может валерьянки? У меня и нет ничего больше, парацетамол да валерьянка. (Эмма показывает на сумку.) В сумке? …Ага, вот она… Сейчас (Подносит к ней ее сумку.), может, вы сами, мне не ловко как-то, …сами? Да? Я сейчас, сейчас, водички принесу… (Отходит за водой. Эмма смотрит невидящим взором в одну точку. Не глядя шарит в сумке, находит блистер, выдавливает таблетку, кладет в рот. Елена со стаканом воды.) Вот, запейте. А таблетку? Вы уже проглотили? Нет? Вы лучше выпейте, таблеточку то, выпейте. А я чай поставила. Вот, пледиком укройтесь, август холодный нынче, а вы по-летнему. Домик этот, пряник, холодный, но все-равно, мы его купить хотим, вам он зачем? Сейчас горячего выпьем и полегче будет. Мне чай горячий всегда помогает.
Эмма. – Спасибо…
Елена. – Елена. Можно, просто, Лена. Мы же с вами ровесницы? Вам сколько?
Эмма. – Сорок два вчера исполнилось.
Елена. – Да, ну не совсем ровесницы, ну да и ладно. Ух, поздравляю, …простите. Может все-таки полежите немного, а я в дом, в большой сбегаю. Там строители должны прийти. Вы же не попали, вот, значит задерживаются где-то… За ними глаз да глаз, а то там такого поналепят, а?
Эмма. – Конечно, идите, я посижу тут у вас.
Елена. – Да, что вы, что вы… Домик то ваш. Вон, там, в спаленке, и вещи все ваши муж сложил, и книги... Все там, я не трогала. Он сказал, что вы в санатории отдыхаете, что сами разберетесь, во-о-т… Я его уговаривала и этот продать, а он сказал, что этот он пока оставляет, а потом уж будете продавать. А вы согласны продать?
Эмма. – Что? А, нет. Пока не знаю.
Елена. – Без вас то он не мог продать, во-о-т… Вы уж простите, что я тут хозяйничаю, там то ремонт, шумят, пыль, а у меня астма.
Эмма. – Вы простите, я все-таки прилягу. Таблетка сонная. Потом договорим.
Елена. – Ухожу, ухожу… Отдыхайте. Я потом приду, ладно? А то пыль там, а у меня астма….
Елена уходит. Эмма подходит к окну, смотрит не отрываясь, плечи ее содрогаются от беззвучных рыданий, она опирается ладонями о стекло, медленно сползает вниз, сгибается, скрючивается, как от физической боли, валится на пол, сворачивается калачиком, натягивает шарфик на голову на лицо, обхватывает голову руками, то ли ноет, то ли воет… Медленно гаснет свет.
Ноябрь. Все в тот же дом входит Эмма. Она с работы, усталая с пакетом из супермаркета, в другой руке конверт с заказным письмом. Раскладывает продукты: хлеб, молоко в холодильник, пара апельсинов, кусок ветчины, бутылку белого сухого вина. Открыла конверт, познакомилась с документами из письма. Подошла к проигрывателю, поставила пластинку с песнями в исполнении Елены Камбуровой. Открыла бутылку, налила себе в стакан, выпила, почти не останавливаясь. Взяла ручку и подписала документы.
Эмма. – Вот и всё! (Потанцевала. Бросила это занятие.) Нет, не то. Что ж так скучно то…
Тихие звуки музыки нарушает шум на улице, окрики, беготня. Во дворе усадьбы, кто-то пробежал, запнулся за ведро и все стихло. Эмма подходит к окну, пытается разглядеть, что там случилось. Тормозит автомобиль. Мужские крики:
- Если ты здесь, мы тебя достанем, дерьмо…
- Думаешь, он тут?
- Слышишь, тварь, ты все слышишь, готовься к худшей минуте в твоей поганой жизни!
- Ладно, поехали, вряд ли он сюда припрется, дом давно не его.
- Ничего, я его достану…
Шум отъезжающей машины.
Эмма задергивает портьеру, наливает себе еще вина, пьет, кутается в теплую, пуховую шаль, и только хочет прилечь на диван, как в дверь кто-то очень осторожно стучит, скребет.
Гарик. – Женщина, женщина, я знаю, вы дома. Мне только спросить? …Да вы не бойтесь, я не бандит какой, я тут жил когда-то, в том доме, в большом, …мне спросить только... женщина, прошу вас, больше не у кого… Можете не впускать меня даже, ответьте только…
Эмма. (Покачиваясь идет к двери. Видно, что она захмелела. Неловко открывает дверь во всю ширь). – Входите. Ну? Да, что же вы? (Затаскивает его в дом.) Быстрей, быстрей… тепло уходит.
Гарик. – Ой, спасибо! Я только спросить. Я женщину, вернее, жену с дочкой ищу… Вы – одна!
Эмма. (Сделала круг головой, остановилась на госте). – Уже нет.
Гарик. - И? Вы что, совсем не боитесь?
Эмма. – По-моему, это вам надо бояться «худшей минуты вашей жизни». А я свои минутки уже пережила-а-а…
Гарик. – Да я так, просто спросил. Народ, знаете, разный бывает. Да нет, вы не подумайте, я нормальный…
Эмма. – Еще слово – начну сомневаться.
Гарик. – Ну да, ну да…
Эмма. (Оглядела жалкий вид гостя). - Чай будете? (Наливает ему в стакан вино.) А то мне одной… знаете, так мерзко пить чай в одиночестве…
Гарик. – Вот за чай, спасибо… (Пьет.) Хороший у вас чай… (Оживленно снимает куртку, шапку, разувается, осекается.) Можно? (Эмма машет рукой: - Чего уж. Гарик потирает замерзшие руки.) Там и правда, реально, холодно… А, вас как звать, зовут, то есть… меня Гарик. Гарри Арсеньевич Трофимов. Я, когда-то жил здесь.
Эмма. – Гарик, Гарик, как воздушный шарик… Эмма.
Гарик. – Вот, такое несоответствие. Все звали меня, Игорь. (Замечают оба грязные руки Гарика, он стесняется.) Да, вот упал там…
Эмма. – Вам туда. Туалет там. (Гарик уходит в туалет. Эмма разливает оставшееся вино, неумело и пьяно старается поровну.) Блин, не получается…
Гарик. (Выходит, вытирает руки о джемпер.) - Простите, уж коли так гостеприимно, а у вас бутербродика не найдется? (Садится, берет стакан, ставит.)
Эмма. – Бутербродика?
Гарик. (Утвердительно кивает, показывает пальцами.) – Малюсенького.
Эмма идет к холодильнику. Гарик следует за ней, заглядывает в, почти, пустой холодильник.)
Гарик. - Печалька.
Эмма. - Ну, знаете!? Ну, да. Печалька. Но, не совсем. (Достает купленную ветчину, хлеб. Режет большими кусками. Делает ему грубый бутерброд.) Не нравится, прошу туда. В кафе, «последняя минутка».
Гарик. – А вы веселая. Да нет, я с пониманием. Спасибо, что впустили. Это теперь такая редкость…
Эмма. – А вы, ну, надо же… вот умеете делать комплименты человеку перед смертью, понимаете?
Гарик. - Попробую… (Меняет тему.) А я же жил здесь. А, ну да, я же говорил… В том, в большом доме. Я сам его строил, вот, своими руками. Для семьи старался. Жена, дочка, она ей тут вот (Показывает на своей макушке.), такие огромные банты завязывала, она ей вяжет, а дочка верещит, а потом в зеркало любуется… А, там волосы то! Коротюсенькие, тонюсенькие! И, как она их там крепила, я все думаю?! Да-а-а… Ох и весело мы жили там… да… давно это было. Сейчас то ей уже пятнадцать, уже взрослая… Поди, и не узнаю. И она меня не узнает, куда там… А вы не знаете, кто там теперь живет?
Эмма. – Ну знаю, а вам то зачем?
Гарик. – Просто спросил.
Эмма. - Женщина. Зовут, Елена. А до нее я жила. Я, муж, дочери. Две. Тоже весело было. Даже очень.
Гарик. – А почему вы, ой, наверное, я не должен спрашивать? Вы дом продали? Ну, тот, большой…
Эмма. – Меня муж бросил. Что вы так смотрите? Да, и такое бывает. Дом он продал, это его собственность была… И, ту-ту-у, уехал, пока я в больнице подыхала. А меня в этот, мы его «пятый угол» называли. Во как! И чего не сдохла?
Гарик. – Креативно.
Эмма. – Капец.
Гарик. – Это я про «пятый угол». Так, значит, дом мой ваш муж купил?
Эмма. – Чего?! Не смеши. Откуда такие деньги?! Купил отец его, а мужу подарил потом.
Гарик. – А, вот значит, как? То есть вы не знаете, куда уехала моя жена с дочкой? Ей уже пять было, дочке моей, когда жена дом продавала. Женщина молодая, веселая, с дочкой. Летом они продали. Не знаете?
Эмма. – Молодые, они все, веселые… Раньше искать надо было. Что сейчас то приперся?
Гарик. – Не мог. Возможности не было. Сестра искала. Мои под Владивостоком живут. Сестра приезжала сюда, видимо, с отцом мужа вашего говорила. Он сказал, что дом купил, документы показал. А куда продавец уехала, он не знает. А жена, она должна была к моим, у меня там еще и мама жива, на дальний восток, мы так договаривались, но и туда не приехала.
Эмма. – Послушайте, я понятия не имею, куда подевалась ваша жена с ребенком. Алё, вы слышите? Я понятно говорю?
Гарик. – Да что вам понятно? Понятно ей.
Эмма. – Вы бутерброд просили. Ешьте, допивайте, и вперед, на волю.
Гарик. – У вас, случайно, водки нет?
Эмма. – Совсем уже? Я те что, кафе?
Гарик. – Жаль. Промерз я. Этим не согреться. И у вас, что-то не Африка.
Эмма. – Так кати в свой Владик, что расселся здесь?
Гарик. – Погодите. А, эта женщина, Елена, она одна живет?
Эмма. – Одна.
Гарик. – А зачем ей одной такой дом огромный? Она молодая?
Эмма. – А ты подкатить хочешь? А что? Поживешь в своем доме.
Гарик. – Зачем вы так? Просто, интересно. Хотя, там ведь уже все поменялось. А, вам нравился дом?
Эмма. – Убирать было много.
Гарик. – А может, все-таки, я сгоняю? Вы не бойтесь, я не запойный какой. Так, иногда. Я и раньше не пил особенно. Просто, ситуация такая. Я, вот сижу, а чувствую себя, как сухарь какой-то. Хочется размякнуть, что ли. А свекр то ваш жив? Ну, мужа отец. …Нет, да? …Умер?
Эмма. – Уж лет десять как.
Гарик. – Простите.
Эмма. – Ты бутерброд будешь? Нет? Тогда я… (Ест бутерброд.) Ты прости, что на «ты»…
Гарик. – Нормально. А он точно не говорил? Может обмолвился, про то, куда хозяйка дома уехать собралась? Бывает же, делятся люди?
Эмма. – Никто со мной не делился. Я никогда его, и не знала, и не видела. Живым. Впрочем, и мертвым не довелось. Муж мой навещал его, отец все-таки, хоть и не ладили они. Свёкр болел, рак у него был. Лечился долго, в Германию ездил. Муж, может он, что и знает. А я? Я ничем тебе не смогу помочь. Слышишь? Ничем.
Гарик. – А вы мне можете номер мобильного мужа вашего дать? Я бы у него поспрашивал.
Эмма. – Вряд ли ты дозвонишься. Он, как дом продал, так и исчез. Вместе с дочерью. Видимо симки поменяли. Они все свои симки поменяли. Понимаешь? Я умерла для них. (Берет документы о разводе, машет перед носом Гарика.) Видал?
Гарик. (Перехватывает руку Эммы, забирает документы, кладет их на стол). – Это, что же вы такого сделали, что они с вами так вот?
Эмма. – А ты полагаешь, что нужно как-то, вот особенно провиниться, чтобы тебя вышвырнули из своей жизни?
Гарик. – Так, как-то логичнее…
Эмма. – Я не вписалась в их праздник жизни. За чужой счет. Вот и всё. У меня к жизни были требования, которые не укладывались в рамки их креативного мышления.
Гарик. – Это что за требования такие?
Эмма. – На халяву не жить. А получилось, как получилось. Одна дочка «по залету» вышла замуж за олигарха, не большого, но перспективного. Муж со второй дочерью увидели, как можно красиво жить, ничего не вкладывая, ну и упорхнули. Думаю, они там. Около подъедаются.
Гарик. – Вы знаете, где они живут сейчас?
Эмма. – Знаю. Это за МКАД-ом. Москва под боком. Я там не была, адрес знаю.
Гарик. – Да, ситуация… Вам вино или шампанское? Я все-таки, …а? (Показывает пальцами, что сбегает в магазин.)
Эмма. – Вот прямо так сильно размякнуть хочешь? (Гарик утвердительно кивает.) Ладно, будем два мякиша. Вино. Белое. Сухое. Упьюсь «насмерть».
Гарик. (Стремительно идет, одевается, обувается). - Я быстро, вы только дождитесь, пожалуйста. Я не дам вам упиться «насмерть», обещаю. А вам завтра, как, не на работу? Вы же работаете? Я к тому, что поздно уже, может вы спать хотите? А?
Эмма. – Не на работу. Музей по понедельникам не работает. Игорь! (Смеется.) Ты не переживай, еще не родился тот мужчина, из-за которого я сопьюсь. Что встал, иди, а то магазин закроется.
Гарик уходит. Эмма накрывает на стол. Режет апельсины. Неслышно входит Елена. Стоит у порога. В руке у нее мини камера для видеонаблюдения. Эмма вздрагивает от неожиданного ее появления.
Эмма. – Ой, напугали меня. Добрый вечер.
Елена. – Да уж, какой там добрый, какой добрый, так похолодало. А у меня давление. А вы гостей ждете?
Эмма. – Жду.
Елена. – Гости, это хорошо. Мужчина?
Эмма. – Представляете?! (Смеется.)
Елена. – А, и правильно. Вы же еще совсем молодая женщина… Я, что спросить то хотела? Нет, вы не подумайте, я вас не принуждаю. Но домик то ваш на моей земле. Надо же решать как-то. Я отделять, отчуждать землю не стану. Поэтому, сами понимаете, имею право его и снести, во-о-от.
Эмма. (Смеется.) – … Как в книжке детской.
Елена. – В смысле?
Эмма. – Да про «Чиполино», там домик Тыквы тоже снести хотели, …да ладно. Вспомнилось… А, давайте, я за аренду земли буду вам платить. Вы как?
Елена. – Ой, да хорошо же. Надо бы, и за воду, и за электроэнергию, справедливо же?
Эмма. – Я вам завтра по средней, по квадратуре, посчитаю и переведу. А за воду и электричество я плачу. У меня там счетчики стоят. Все зарегистрировано.
Елена. – Да! А я думала, что общие. Надо же?!
Эмма. – Не знаю, муж сразу так оформлял. Раздельно. Странно, да?
Елена. – Какая вы все-таки славная, и как мог ваш муж с вами так поступить? И дочки ваши? Что, так на звонки и не отвечают? Нет? …Надо же, ведь мать родная. Моя, вон, каждый месяц мне деньги к пенсии высылает, и к праздникам… А мне зачем так много? Деньги молодым нужны, а нам на что? На лекарства? Ой, ну все, я пойду… А, мужчина то местный?
Эмма. – С севера. (Предупреждая дальнейшие расспросы.) А сам он, газовик. Или нефтяник? Не поняла.
Елена. – Наверное, хорошо зарабатывает?
Эмма. – Очень хорошо.
Елена. – Ну, приятного вечера вам, во-о-от... Ой, забыла, вот, тут ремонтники из комнаты ваших дочек вытащили, из люстры что ли, (Кладет на стол маленькую коробочку.) я не знаю, что это, а вдруг вам надо. Я сама, не провожайте… (Уходит.)
Эмма. – И что не спится? Любопытство – наше фсё… (Идет к комоду, на нем старенький проигрыватель. Эмма ставит пластинку, песни в исполнении Эвы Демарчик.
Входит Гарик с пакетами, полными покупок.
Гарик. – Вот, я тут купил, не знаю правильно ли, короче, так кушать хочется.
Эмма. (Заглядывает в пакеты). – Я так много не ем.
Гарик. – Так соседку угостите. Эмма, меня очень интересует, а почему «пятый угол»?
Эмма. (Разбирает пакеты, готовую нарезку. Накрывает на стол). – Мы с мужем его, как гостевой построили. Вот. Ну, а в семье же всякое бывает. Поссорились, обиделся кто-то, чаще я сюда уходила. Открывай. Вот штопор. (Гарик откупоривает вино, водку.) Потом девчонки. Натворят, что-нибудь и сюда, чтобы не ругали, чтобы не сразу. Двойку получит одна, а сюда вдвоем, уроки учить, исправлять скорей. Да мы их и не ругали особо. Так, для профилактики. Рюмок нет. Стаканы?
Гарик. – Сойдет. …И часто вы сюда уходили?
Эмма. – В последние годы с весны до осени. А потом? Холодно здесь, приходилось возвращаться в дом.
Гарик. – Приходилось?
Эмма. – А, что тут такого? Все ж развалилось. У мужа своя жизнь. У дочек, тоже своя. Неуютно там стало. Пусто. Ау-у! А! Хозяйство спасало. Мы кроликов разводили.
Гарик. – Кроликов? Выпьем? (Берет стакан с водкой, а Эмме подает с вином.)
Эмма. – А что? Они быстро размножаются. …Вере на образование копили. Я? Что я там получала? Но, ведь и в музеях должен кто-то работать... Ты пей, я не буду. (Гарик пьет, закусывает.)
Гарик. – А муж, он что, не работал?
Эмма. – Охранником в магазине. А раньше? Вся его семья, потомственные фсиновцы. Зэков охранять, это у них – династия. Потом, там что-то случилось, в отставку ушел, или ушли. Представляешь, я ничего не знаю про жизнь человека, с которым прожила двадцать лет? Кошмар… А! Так вот. Он злой стал. Будто маску снял. А раньше такой душка-душка был. Ужас.
Гарик. – Как же вас угораздило? Во ФСИН-е? Там сложно человеческое лицо сохранить, даже, если оно и было. Там, если и приходят по-честному служить, заставят делать то, что и не думали. Система. Зарплаты у них маленькие, а жить хочется, как все. А, если семьи есть? Большие сложности там, да вам лучше и не знать.
Эмма. – Мне даже и возражать не хочется… А я догадалась. Ты - «сидел».
Гарик. – Двенадцать дали. Последние четыре я на поселении, потом амнистия. А по сути, десятку.
Эмма. – Много. Расскажешь?
Гарик. – Да нечего особо и рассказывать.
Эмма. – Я не настаиваю. …Слушай, в тебе воспитание чувствуется! Это как?
Гарик. – Надо же, еще осталось… Я строитель, по образованию. Дома здесь строил. Да-а… Люди на моей стройке погибли. Пять душ. Вот так, раз и нет.
Эмма. – Печально. Пять человек. Это же сколько горя?!
Гарик. – Стены обрушились. Может, слышали?
Эмма. – Нет, не слышала. Да мы особо тут и не общались ни с кем. Ни друзей, ни гостей, только кролики. Быстроразмножающиеся.
Гарик. – Ну, тогда и рассказывать нечего. Моя вина, как застройщика, была очевидна. И, неважно, что раствор не качественный был, что прораб не профессиональный, я ответственный.
Эмма. – Я там слышала… Тебя кто-то ищет? Преследует? Голоса были совсем не мирные.
Гарик. – Это родственник. Одного из, тогда погибших, родственник. Хочет еще раз компенсацию за брата получить. Хотя, все семьи тогда получили очень приличную компенсацию. А этот, почему-то решил, что у меня еще деньги припрятаны. Причем, много. Жадность, страшная сила. Я в одном фильме, короче два мужика, вполне криминальные рассуждают: один говорит, что мол люди придумали много страшного оружия, оно убивает тело человека, но прежде, они придумали еще более страшное, это деньги, они убивают душу.
Эмма. – Что деньги? Искусственный интеллект уже внедряют. Это пострашнее будет. Народ разума лишить, что хуже может быть?! Люди, ты оглянись, ведь думать разучились, размышлять… Мозг усыхает, если его не тренировать. А с этим разумом, так вообще, извилины распрямятся, все в труху, в кашу. Одни инстинкты. Вот тебе и стадо. По клеточкам рассадят, чтобы не размножались бесконтрольно, как я кроликов рассаживаю. Придумают законы, наказания, объяснят, что это для их блага, что планету спасают… Хорошо.
Гарик. – Что хорошо то, что?
Эмма. – Что не доживем. Я не знаю, как ты, а я не доживу. Это вот и хорошо.
Гарик. – Да, отстал я от жизни…
Эмма. – Уезжать отсюда надо. Плохой это город. Темный, жадный и злой.
Гарик. – Так везде так, думаете, где-то лучше, светлее? Щедрее?
Эмма. – Хочется верить, что где-то есть лучше. Вот, хоть клочок с пятачок. Я бы уехала туда… без оглядки…
Гарик. – Смешная вы. И «пятый угол» ваш, он у вас добрый… Говорят-же, дом энергией человека наполняется. Только, печку бы надо сюда.
Эмма. – Печку? Да-а, печка, это хорошо… Может, летом?
Гарик. – А хотите я вам печь выложу. Хорошую такую, голландку. Я умею.
Эмма. – Правда? Как было бы здорово. И ты, правда, умеешь!?
Гарик. (Прислушивается, приглушенно). – Легко. …Тихо. Эмма, свет погасите. Слышите, машина. Остановилась.
Эмма гасит свет.
Слышны опять голоса:
– Да сюда он прибежал, Зойка, продавщица, не могла ошибиться, он косарей на десять затарился, сказала.
- Да, кто его тут приютить мог? Кому он нужен?
- Дебил ты, да с деньгами, как у него, любой приютит. Если так затарился, значит есть «кубышка». Не мог владелец строительной компании денег не припрятать. Не верю.
Гарик. – Наверняка эти сволочи знают, где мои жена с дочкой. Они ведь из-за таких вот и уехали, дом продали и уехали.
Голоса:
– Ладно, никуда не денется. Гарик, слышь ты, дерьмо зэковское, если хочешь узнать, где жена твоя с дочкой, сам придешь. Только миллионы свои прихвати! Слышишь?! И я скажу тебе, где они. …Ладно, поехали. Узнай завтра, кто живет теперь здесь…
- Да знаю я. Тетка какая-то старая одна живет.
- Завтра в гости наведаемся. (Смеется.) С тортиком.
Шум отъезжающего автомобиля.
Эмма. (Смотрит в окно). – Вот, слышал? Может надо как-то с ними поговорить?
Гарик. – Завтра попробую.
Эмма. - Надо Елену предупредить. Ей только этого не хватало. (Включает свет.) А ты заявление в полицию писал? Ну, про пропажу жены с дочкой.
Гарик. – Десять лет прошло. Кто искать будет?
Эмма. – Все-равно написать надо.
Гарик. – Я с Ирочкой развелся еще во время суда, все ей отписал, мало ли… Дело мое резонансное было. Шумное. Она вынуждена была усадьбу продать, потому что ей везде отказывали, и в работе, и в детский садик даже… Город маленький. Вот, куда она могла уехать? Может они за границу уехали? Деньги были.
Эмма. – Так сообщила бы.
Гарик. – Значит, не захотела. Представляете, сколько она вынесла? А, может решила, что хватит с нее? Нет, я ее не осуждаю, она женщина. Может, и к лучшему.
Эмма. – Не по-людски как-то все, не по-людски.
Стук в дверь.
Елена. – Эмма, это я, открой пожалуйста. Ты одна?
Гарик. – Может мне уйти?
Эмма. – Куда? Она в курсе, что у меня мужчина в гостях.
Гарик. – А, даже так?!
Эмма. – Сейчас. Иду. (Открывает двери.) Что случилось?
Елена. – А вы разве не слышали? Тут у ограды бандиты какие-то ошиваются. Кричат… (Замечает Гарика.) Здравствуйте. Я не вовремя, видимо… Эмма, я не специально, тревожно как-то. Я и так боюсь в этом доме огромном, а тут еще и агрессия на улице. У вас вон, защита теперь. (К Гарику.) А вы надолго?
Гарик. – Добрый вечер. Да, неспокойно у вас тут.
Елена. – Вообще-то раньше такого не было. (Мягко, игриво.) Вы не ответили?
Гарик. – Нет, ненадолго. Сегодня ночью и уеду. В Москву надо съездить.
Елена. – Не понравилось у нас?
Гарик. – Нормальный такой городок, старинный.
Елена. - А, у меня дочка в Москве живет. Усадьбу эту купила. Я ей говорю, зачем нам такой дом большой, а она говорит, все тебе, мама. Я, правда, тоже вложилась, квартиру свою продала, мне от хлебо-комбината давали, я, представляете, там всю жизнь кадровиком, во-о-от, а тут такое. Дочке помогаю, чем могу. А как? Семья же. Оленька моя в Москве риелтором. (Достает мобильный.) Вот, смотрите, она тут на конкурсе танцев живота, правда, красивая?
Гарик. – Да уж, очень эффектная девушка!
Елена. - Первое место заняла, во-о-от... Я тогда против была этих танцев, а потом, когда ей везде первые места стали давать, смирилась. А теперь она - риелтор, хорошо зарабатывает. Правда, выезжает частенько. А вы на севере же? А, что, чем там занимаетесь?
Гарик. – Дома для газовиков строю. А офис работодателей, да, в Москве.
Елена. – Ну, я пойду, теперь то и не так страшно будет. Мужчина есть. А вы приезжайте к нам, потом, на обратном пути, здесь хорошо… Все-все, я что-то задержалась… Не провожайте, я сама… (Уходит.)
Гарик. – Всего вам… (Эмме). Вы не переживайте, я в гостиницу пойду.
Эмма. – Я и не переживаю. Слушайте, мы сегодня выпивать будем?
Гарик. – Конечно. (Наливает Эмме стакан вина, себе водки плеснул.) Давайте, за встречу.
Эмма. – За знакомство. (Чокаются, пьют.) Вы кушайте, а то накупили всего, а не едите.
Гарик. – Так не дают. Приходят, приезжают, никакого покоя… А, зачем вам видеокамера?
Эмма. – Какая камера?
Гарик. – Да вот же, на столе лежит.
Эмма. – Это видеокамера?
Гарик. – Ну да, причем, качественная, широкого обзора и, замечу, дорогая штучка.
Эмма. – Ужас. (Эмма хватается за шею, ее тело сгибается от рвотного рефлекса. Она убегает в туалет.)
Гарик. – Неужели вино плохое? Эмма, я выбирал, взял самое дорогое, какое было. Вот гады. Я же уже забыл, раньше разбирался… Забыл. Вы, как там?
Эмма. – Уже лучше. Я сейчас, прости. Давно не выпивала. Вино хорошее, это мой организм не принимает…
Гарик. – Понятно.
Выходит, Эмма.
Эмма. – Игорь, ты прости меня. Я что-то плохо чувствую себя. Думаю, тебе не надо в гостиницу. Нельзя. Вдруг, эти бандиты тебя караулят? Вы, вот здесь, на диване, ложись. А я в комнату, хорошо? Там вон, и плед, и подушки есть… разберешься. (Идет к столу сгребает видеокамеру.) Все, все нормально… я спать… (Уходит в спальню.)
Гарик. – Спокойной ночи…
Гаснет свет.
Утро другого дня. Комната пуста. На столе порядок, лежит записка. Подушки, плед аккуратно сложены. Из спальни выходит Эмма. Читает записку.
«Дорогая, Эмма. Ушел пораньше, чтобы не привлекать внимания к вашему дому. Нельзя допустить, чтобы у вас были неприятности из-за меня. Спасибо вам за гостеприимство. Запишите в мобильный мой номер, если понадобится помощь, позвоните. И, без церемоний. Я очень рад нашему, чудесному знакомству. Надеюсь, еще увидимся.
Игорь.»
Эмма забивает в мобильный номер Гарика. Звонит ему. – Номер вне доступа сети.
Эмма. – Ну вот, ушел. Куда он теперь?
В комнату врывается шум подъехавших больших машин. В комнату стучат.
– Хозяйка, выходи. Это «Дельта сервис газ строй», мы вам газовый котел приехали устанавливать.
Эмма. (Набрасывает пальто, выходит). - Какой котел, я не заказывала?
- С утра приехал ваш муж, все оплатил. Мы сейчас подведем трубы, установим котел и батареи. Покажите, где у вас трубы с водой? И договор подпишите.
Эмма. - У меня только холодная.
- Значит будет и горячая. Все проведем, подведем, сделаем. Ваш муж сказал, чтобы завтра уже везде тепло было.
Эмма. – А печка?
- Хозяйка!? Зачем еще печка? У тебя батареи будут. Хочешь, теплее сделаешь, хочешь совсем отключишь. Красота будет. Африка!
Все перекрывает шум машин, бурят землю. Эмма с документами входит в дом, следом Елена.
Елена. – Надо же, какой мужчина у вас заботливый, такой молодец. Он утром ко мне зашел, все расспросил, заплатил за вас за аренду. За весь год, представляете! Какой хороший человек. И вот, теперь и у вас отопление газовое будет. И зима не страшна.
Эмма. – Ну, как же так? Уехал, не попрощался.
Елена. – Сюрприз вам сделал. Тепло в дом провел. Вот вам и «пятый угол», хорош, хоть и пятый.
Эмма. – Да уж… (Неожиданно все стихло.) Что там? Что-то случилось? (Набрасывает куртку, выходит. Елена следом.)
Голоса.
- Ах ты ж «ешкин кот». Глянь-ка, да то ж люди там.
- Ага… Или то, что от них осталось.
- Кажись женщина и ребенок, вишь череп то маленький и бантики.
- С чего решил, что женщина?
- Да вон, одежды остатки на ней цветастые. Видать летом их тут прикопали.
- Вон, гляди и сандалик. Точно ребенок.
- Надо полицию вызывать.
- Так вызывай.
- Ну все, работа не получилось быстрой. Полиция пока приедет, пока вытащат их, ох беда какая тута была…
Эмма. – Господи, да, что же творится? Вот горе какое. Это, видимо, пропавшие хозяйка с дочкой. Они 10 лет назад дом этот продали, а их за деньги… Звери, какие же твари… Их мужчина искал, муж этой женщины. Они пропали, а он их ищет… А, они вот где…
Елена. – Эмма, Эмма, мне плохо, так плохо, что… Я в дом, у меня дома лекарство…
- Вот сволочи, и дите не пожалели. Сколько ж ей было?
Эмма. – Пять лет ей было.
Эмма входит в дом, набирает номер Гарика.
Эмма. - Игорь? Здравствуй… да-да… да, приехали, копать стали, чтобы трубу положить и, …ох, не знаю, как сказать? В общем, тела они тут откопали. Думаю, тебе надо приехать ко мне, сюда, в смысле… (Гудки. Эмма бессильно присаживается на стул, смотрит в одну точку.) Сволочи, какие же сволочи, куда ж ты глядишь, господи…
Конец первого действия.
Действие 2.
Все та же комната. На столе бутылка сухого вина, стакан, яблоки. На диване, отвернувшись от зрителя лежит Гарик. Он не спит. Из другой комнаты выходит Эмма. Выносит белую рубашку и джемпер. Вешает все это на спинку стула. Гарик разворачивается, смотрит на Эмму. Голова его взлохмачена, глаза блестят, видно, что он не спал.
Гарик. – Это зачем.
Эмма. – Тебе к следователю. Ты же сам вчера сказал.
Гарик. – Я к нему каждый день хожу. Зачем?
Эмма. – Игорь, я не знаю, как мне с тобой себя вести? Ты ничего не рассказываешь, я не знаю, о чем тебя можно спрашивать, чтобы не ранить? Мне трудно.
Гарик. – ДНК подтвердилось. Это моя дочка, Настя, и ее мама, то есть моя жена, Ирина. …Десять лет, десять долгих лет я думал, я хотел обнять свою дочку. Почувствовать ее запах, она всегда так вкусно пахла… Печеньем и молоком. Ее такие тонкие волосы и огромные, такие банты, вот тут… Я всегда боялся их помять. И дочка ругалась, она смешная была, командир такой маленький. …Нет, я конечно понимал, что она уже большая девочка, должна была быть… Только в памяти вот такой и осталась. И Ирина, она такая смешливая была, из тех, которым пальчик покажи, они рассмеются. Я ее за это и полюбил. Знаете, как рассмеется, очки набок съедут, у нее с детства зрение было не очень, она над чем-то хохочет, а я на нее гладя... Как жить, как? Я не знаю. Даже, когда моя сестра не нашла их, я все-равно надеялся их отыскать. И, вот, нашлись… Человека, который тут кричал, искал меня, орал, что знает, где они, арестовали. Он не мог их убить. Он в те годы в армии служил. Его и в городе то не было. Испугался, дурилка, прощения у меня просил… Следователь откровенно сказал, что найти убийцу нереально. Десять лет прошло. Из родственников, погибших на стройке, кто бы мог отомстить таким образом, почти никого нет. Кто-то умер, многие уехали, еще тогда. Есть только женщина, жена одного из строителей, так она уже состарилась. Так что, так-то вот… Сегодня мне выдадут разрешение на захоронение.
Эмма. – Давай я с тобой пойду. Помогу.
Гарик. – Нет, не надо, это моя ноша. Это настолько, только моё, что я и слов не найду, чтобы объяснить. Поэтому, не надо. Я хочу пройти все до конца только один. Спасибо вам, Эмма.
Эмма. – Господи, да за что?
Гарик. – За то, что двери открыли. Впустили. Если бы не этот ваш промерзший пятый угол, я бы никогда их не нашел. Жил бы, и не знал, что думать. Мог ведь и плохое думать. А, оно, вон как все вышло. Они, здесь, рядышком совсем лежали. …Господи, что там сворачивать? Шейка, как вот, ваша рука… я читал заключение экспертов, там написано, смещение шейных позвонков на 70 градусов, моему ребенку шею свернули, пятилетней девочке! …. А жену задушили. Они там это, как-то видят по позвонкам, по трахее. Это я, я во всем виноват. Бизнес, деньги, хотел, чтобы у них все самое лучшее…
Эмма. (Осторожно переводит разговор). – А у твоей жены родители? Их разве не было?
Гарик. – Отца она даже не знала, мать ей не говорила ничего. Ее мама рано умерла, она выпивала. Сильно. Ира у бабушки жила. А потом, когда уже замуж за меня вышла, и бабушку мы похоронили. Некуда ей было ехать, только к родне моей. …Знаете, я все-таки подозреваю…
Эмма. – Я тоже так думаю. А ты следователю говорил?
Гарик. – Следователь тоже первым делом свекра вашего назвал. Больше некому, говорит. Так с него уже и не спросишь. Сдохла тварь.
Эмма. – Тебе, наверное, неприятно со мной общаться?
Гарик. – Эмма, о чем вы говорите, вы сами то, сами? Вы тоже жертва этой семейки, неужели вы это еще не поняли?
Эмма. – Все я поняла. И понимала. Признать было страшно.
Гарик. - Человек, если он поганый внутри, он таким навсегда останется. Ваш муж, он, наверное, мечтал, чтобы вы из больницы не вернулись? Или инвалидом? Больная, нищая, судиться с ним не сможете. На то и рассчитывал, оставив вам холодный этот домишко. Да еще и на чужой земле. То есть, без прав. Это ж Тыквин дом. Хорошо, что Елена еще нормальная женщина, разрешила вам жить на ее территории. А, если вдуматься, ведь ваш муж, вас вышвырнул на улицу. Я вам сейчас скажу, только не обижайтесь. Как историк, надеюсь, поймете. Знаете, кого вы мне напоминаете? (Эмма отрицательно качнула головой.) Вымирающую разновидность гомо сапиенс. Таких, как вы, по пальцам... Моя жена, Ирина, тоже была такой. Какая-то абсолютная незащищенность. Нет, это не наивность, не глупость, упаси бог, а именно, незащищенность… Поедете со мной во Владик? А то ведь пропадете здесь. Кто знает, как поведет себя с вами дочь Елены? Москва людей портит.
Эмма. – Поеду.
Гарик. – Не слышу.
Эмма. – Я сказала, поеду.
Гарик. – Вот и хорошо. Честно? Я боялся вас позвать, боялся, что откажетесь. А это было бы равносильно гибели для вас. Потому что, ну я так думаю, дом Елена на продажу выставит. Она, после всего, что здесь произошло, уже не сможет здесь жить, сама мне говорила.
Эмма. – Они уже выставили на продажу. Дочка ее приехала, меня предупредила, чтобы я квартиру себе поискала.
Гарик. - У нас дом свой, большой дом. Еще отец с дедом строили. А я потом его перебрал, достроил, надстроил. Там красиво, и лес рядом, родник есть, и до океана рукой подать. Надо было мне с семьей туда ехать. А я тут застрял.
Эмма. – Хорошо, что у тебя семья есть, и дед был… а отец?
Гарик. – Отец автомобили гонял из Японии, тогда же все в бизнес ударились. Перестройка. Бандиты. Я еще пацан был, отец автомобиль погнал в Тюмень, и не вернулся. Так и не нашли. Там по трассам много перегонщиков пропадало.
Эмма. – Кошмар. Страшные были времена. Мама моя плакала постоянно, что кормить меня нечем. С отцом они развелись, я еще маленькая была. Одна и растила меня. Она учительницей в школе работала. Историю преподавала. Я же тоже исторический закончила, вернее историко-экономический. А потом инфаркт и все, и нет мамы. Я за Виктора и вышла замуж, как говориться, выбирать не приходилось тогда. Времена дикие были. А с ним, как-то все основательно было. Спокойно.
Гарик. – Вы любили? Нет, не то, вы бывали счастливы?
Эмма. – Конечно. Коротко, чуть-чуть, как все. Я пришла к выводу, что абсолютно счастливы мы бываем лишь мгновенья, а потом, почти сразу, появляется страх потерять это счастье. И оно заканчивается. Из-за страха… Помню, а мы жили более, чем скромно, мама на свою премию купила мне платье. Половину вбухала, она так и сказала, да так весело. А платье, оно такое, все в воланчиках, в кружевах, как у принцессы. И розовое. Все девочки мечтают быть принцессами. Я, естественно, сразу его надела, и мне было так хорошо в нем, что все плохое, бедное, убогое, забылось на мгновение. Мне казалось, я задохнусь от счастья. Помню, я даже заплакала от радости. Я хотела бросится маме на шею, чтобы поблагодарить, расцеловать ее, а она, вдруг, сухо так, снимай, говорит, испачкаешь, на свой День Рождения наденешь. И все, и все закончилось. И на свой День Рождения я его надела уже без всякой радости. И испачкала, и больше не надевала ни разу. И, ведь не для меня мама потратилась, это я позже поняла, а, чтобы лицом в грязь не ударить. Мужчина за ней ухаживал, должен был прийти, познакомиться со мной.
Гарик. – Познакомился?
Эмма. – Да он так напился, что даже имя моё не мог вспомнить. А больше я его и не видела. А потом, потом я и не помню, когда я так была бы счастлива. Радость бывала, а, чтобы вот так, как в полете, чтобы… нет, не было. Ой, я же на работу опаздываю.
Гарик. – Эмма, вы, когда в музей свой придете, не забудьте заявление об увольнении написать.
Эмма. – Игорь, а ты точно все обдумал?
Гарик. – Пойдемте-ка вместе, я помогу вам…
Эмма. – Тебе.
Гарик. – Тебе помогу написать заявление, вдруг ты забудешь по дороге, мало ли... (Уходят.)
Развалившись на диване сидит Виктор. Что-то ищет в мобильном. Звук ключей в дверях. Открывается входная дверь, входит Эмма. На ней зимняя одежда. В руках еловые ветки. Скоро Новый год. Видит Виктора, остолбенела.
Эмма. – Ты? Ты, что здесь делаешь?
Виктор. – Не радуйся, ни к тебе. Хотя, дом то наш общий. Поделить бы надо. А? Надо же всё по справедливости.
Эмма. – Справедливость? Ты еще и слово такое знаешь? Что ж? Коли так, то у тебя джип наш общий остался. А дом этот, после того, что тут рядом нашли, он и гроша ломаного не стоит. Да и усадьба вся.
Виктор. – А что особенного то? Подумаешь, пару покойников. Таких по всей стране еще много откопают.
Эмма. – Ну ты и гад. Хозяйку этого дома, самую первую, убили, и ребенка ее, и как собак закопали здесь. И с чемоданами вместе закопали. Странно, да? А денег не нашли. А ведь папаша твой дом у нее купил. А потом ее убил кто-то. За деньги убил. Ты, случайно, не знаешь, кто?
Виктор. – Мне откуда знать то? Батя мне дарственную отдал и все, я уехал. Я хозяйку эту и в глаза не видел. Да я даже и не знал, у кого отец дом купил. Я вообще думал, что он построил его. Я же, когда приехал, он уже года два здесь жил. Да и не жил почти уже. Он же болел, ты же знаешь? В последний раз я его в клинике и видел, а дом только снаружи. Так что не знаю я ничего.
Эмма. – Вот в полиции все это и расскажешь. Тебе повестку присылали?
Виктор. – Ну присылали. Я, что, за триста верст должен был ехать сюда, показания давать? Я позвонил, все рассказал, что знаю, и все. Слушай, ты что пристала? Я приехал за Веркой. Она у тебя?
Эмма. – У меня. Только там, в усадьбе ночует. Там, к Елене дочка приехала из Москвы, так Вера все с ней больше. Дружат что ли, она ее танцам каким-то обучает, в общем, ходят тут вместе, гуляют, короче, мне она не докладывает. Большая уже. Мать ей не указ. Институт по боку, жизнь полна веселья.
Виктор. – Да ладно, пусть погуляет. Зять, вроде, жениха ей нашел. Богатый. Да только Верка нос воротит. Старый, говорит. А, какой он старый? Лет на пять нас моложе будет.
Эмма. – Ну-ну. Весело вам там, как погляжу. А дом-то этот тебе зачем? Ты же усадьбу хорошо продал. Или что? Потратил уже?
Виктор. – Ты деньги мои не считай. По закону положено напополам всё, что совместно.
Эмма. – А если по закону, то и джип давай на продажу. Да, и вот еще что? (Достает из буфета видеокамеру.) Это что? Это у девчонок в комнате нашли. Ты, что, наблюдал за ними? Подглядывал?
Виктор. – Отдай.
Эмма. – Нет. Это я Вере покажу, и расскажу, как папочка за взрослыми девочками-дочками через камеру подглядывал. Как они раздеваются, одеваются, спать ложатся. Да? А, может мне в полицию это отнести? Заявление написать?
Виктор. – Дура, ты что несешь? Ты чего тут на придумывала? Ни за кем я не подглядывал. Это я еще, когда они маленькие были установил, чтобы контролировать, когда они одни оставались. А потом уже и забыл про нее.
Эмма. – А ты теперь докажи, что это так, а не иначе? Докажи.
Виктор. – Ну и сволочная ты, оказывается? Как быстро научилась? Тихоня такая была, овца-овцой! Что, прикидывалась?
Эмма. – Ну, тихоней я никогда не была. Просто не хотела с придурком завистливым, обозленным на жизнь, связываться.
Виктор. – Ишь, как ты заговорила?
Эмма. – Ну? Будешь еще про домишко этот торговаться со мной?
Виктор. – Да иди ты, знаешь куда. Я и не хотел торговаться. Мы с девочками давно решили его тебе оставить. А, это так, позлить тебя хотел. А то смотрю, смелая слишком стала. Камеру отдай. Отдай, кому говорю, Эмма, не зли меня.
Эмма. – Ага, держи карман, это пусть у меня будет, а то сегодня оставляешь дом, а завтра передумаешь, так надежнее. (Засовывает камеру в бюстгальтер.)
Виктор. – Отдай, подобру отдай… Эмма…
Эмма. – А чего это ты так всполошился, а может все-таки подглядывал?
Виктор. – Чушь не мели, отдай, по-хорошему прошу… (Наступает на Эмму, замахивается. В этот момент появляется Гарик, хватает его за руку, отшвыривает на диван.)
Виктор. – Ты кто такой?! Эмма, кто это? Слышь, мужик, ты бы не встревал, тут дела семейные!
Гарик. – А ну заткнись! Эмма, ты как? Он ударил тебя?
Эмма. – Да нет, нет, все нормально...
Гарик. – Он кто?
Эмма. – Знакомься, мой бывший муж, приехал домик у Тыквы отнять.
Гарик. – Ну наконец то, (Наступает на Виктора.) если бы ты знал, как я долго ждал тебя, вот ночи не спал, ждал. Все думал, да где же эта сволочь, которая женщин добрых обижает? Я столько дней мечтал, мечтал превратить твою морду, представляешь, вот, в один большой синяк. Вот в такой, знаешь, в сине-красно-фиолетовый, вот, чтобы ты не видеть не мог, не жрать, не спать от боли…
Виктор. – Эй, мужик, ты чего? Тут наши дела, семейные.
Гарик. – Да нет у тебя семьи. Просрал ты семью, гаденыш… Эмма, выйди. Иди погуляй, мне с этим гадом поговорить надо.
Виктор. – Эмма, не уходи. Эмма, он кто? Это кто, мужик твой?
Эмма. – Это? Это мужчина. (Одевается, обувается.) А что делать? Не оставаться же мне одной навеки? Игорь, я пойду в усадьбу, а ты тут не сильно его, ладно? А то я тебя знаю, придется потом опять по всем углам кровь отмывать. (Уходит.)
Виктор. – Мужик, ты чего? Ты же видел, я не бил ее, так, попугать хотел…
Гарик. – Если бы ты ударил, то поверь, тебе бы уже нечем было разговаривать. (Мгновенно оказывается на диване рядом, берет за грудки.) А теперь рассказывай, все, что знаешь, рассказывай. Здесь, рядом почти, закопали мою жену и маленькую дочку. Их кто-то убил. Убил за деньги, вырученные за дом. Деньги им заплатил твой отец. Полагаю, он их и забрал, когда убил мою жену и маленькую мою дочку. А теперь его уже нет. Он сдох. Но, ты, его сын, гаденыш и выродок, ты живешь. Думаю, будет справедливо, если ты сдохнешь. И я тебя прикопаю на том же месте, где лежали мои. А? Как ты считаешь? Справедливо будет?
Виктор. – Но, я же ничего не знаю. Мы сюда приехали, когда отец умер уже. И то не сразу после смерти. Я приезжал сюда к нему всего два раза. Первый раз в клинику, он дарственную мне отдал, а второй раз уже на похороны. Да, я в дом заходил, но денег не было никаких. Только на счете банковском пятьдесят тысяч с копейками, он пенсию на карту получал.
Гарик. – Но, ты же понимаешь, у него был рак, он лечился в Германии, да?
Виктор. – Ну да, он рассказывал. Только там тоже не помогли.
Гарик. – Он где работал? Где, что так много заработал, и на дом, и на лечение в Германии?
Виктор. – Как и я, во ФСИНе. На строгаче, на Севере.
Гарик. – А мать твоя где?
Виктор. – Она там осталась, мужика себе нашла, пока батя мой на дежурствах ноги отмораживал.
Гарик. – Ну и семейка у тебя?!
Виктор. – Какая есть.
Гарик. – Я вот, что думаю. Сейчас, конечно, никто ничего не найдет, не докажет. Но я твердо уверен, что это батя твой моих убил. За деньги. И дом купил, не придерешься, и вернул их себе. На лечение. Видать сильно жить хотел, если две души в землю положил. А, вот не помогли ему деньги те. И тебе не впрок пойдут.
Виктор. – Я честно не знаю ничего про батины дела. Он и мне никогда не помогал. Даже на свадьбу не приехал. И внучек ни разу не видел. Да и не спрашивал даже. То, что дом этот оставил, я и то удивился.
Гарик. – Что ты ноешь, что скулишь тут? Или, а, я понял, ты ссышь, что я деньги с тебя потребую?! Ну ты дебил. Деньги эти теперь кровью невинной крапленые. Они никому теперь счастья не принесут. И тебе еще отольются, теперь живи и думай, когда их тратить будешь.
Виктор. – Кончай каркать, нашелся тут, великомученик.
Гарик. – А ну заткнись, вертухай вонючий, кончай базар гнилой. Ты видать на тюрьме то научился душняки устраивать. И жене, своей душняк устроил грамотно. Довел ее до больнички и свинтил по-тихому. Что, не так? Дом продал и в отрыв. Рывок сделал, чтобы не делиться с ней, ведь так? И тебе плевать, что она вышла, а идти некуда.
Виктор. – Чего это, некуда? Я ей домик этот оставил. Пусть живет.
Гарик. – Ну ты редкий козел… А то, что тут зимой жить нельзя, тебе как, или все-равно?
Виктор. – Ой, ну не надо, обогреватели были, теперь вот газ подвели, батареи есть…
Гарик. – Уйди, а? А то и впрямь зашибу.
Виктор. – Куда я уйду то? Сейчас дочку, Верку, дождусь и поедем. Ее там жених заждался, а она тут куролесит.
Гарик. – Я сейчас по делу, но, когда вернусь, надеюсь больше тебя не увижу. Понял?
Виктор. – Да понял я, понял.
Гарик. – И Эмму, даже в ее сторону смотреть бойся. Зашибу. (Уходит.)
Виктор. – Да-а, во влип я. А батя то, батя каков... А, что, он мог, стопудово мог. Зверь был. (Стук в дверь.) Входи, да кто там, входите. (Входит Ольга.) Виолетта!!! Ты?! Ты, как здесь, зачем? Я за дочкой приехал…
Ольга. – Вот это встреча! Витек, а ты чего так испугался? Я тут хозяйка, это усадьба моя!
Виктор. – Так это ты ее купила?
Ольга. – Я-я, для мамы моей. Только ты аккуратней, сам понимаешь, маман моя думает, что я риелтором тружусь.
Виктор. – Да ну, я ни-ни, мама, это святое.
Ольга. – Так Верка, это дочь твоя что ли?
Виктор. – Ну да. Она к матери приехала погостить.
Ольга. – Понятно. Так, где Верка твоя, где?
Виктор. – Откуда я знаю, я приехал сам недавно. За ней и приехал.
Ольга. – Она, дочка твоя, дрянь девка, большая дрянь. Что удивляешься? Она драгоценности мои сперла. Я шкатулочку открываю, а она пустая. Матери моей ни к чему, сынок аутист, он самостоятельно только до кухни идет, чтобы пожрать, и то, когда вдруг вспомнит. А доча твоя уже неделю у нас тусит. Кстати, я ее танцу живота научила, она у тебя вполне перспективная.
Виктор. – Ты от дочки моей подальше давай держись, она замуж за олигарха выходит. А драгоценности свои ищи получше, где, сама поди спрятала. Набухалась и забыла.
Ольга. – Это, когда это ты меня пьяной видел? Знаешь же, что не пью.
Виктор. (Бросается на Ольгу, тискает). – Давай, а? Давай по-быстрому, ну Виточка, у меня все горит уже, как увижу тебя, не могу… (Давит ее за плечи вниз, расстегивает ремень.) Ну, давай, давай, как ты можешь, я тебе заплачу, ну, сколько ты хочешь?
Ольга. – Экстрим тебе дорого встанет.
Виктор. – Я же сказал, заплачу. Давай, ну…
Ольга. – Деньги вперед.
Входит Вера. Ольга медленно поднимается.
Вера. – Ничего так себе, композиция. Коленопреклонённая перед… Блин, забыла. Папа, ты пользуешься услугами проституток?
Ольга. – Брюлики вернула.
Вера. – Какие брюлики? У тебя есть бриллианты, лучшие подруги девушек? Хотя, тут это не подходит. Девушку я не вижу. Где тут девушка? Ой, покажите мне, хоть глазком увидеть?
Виктор. – Вера, ты где ходишь, я за тобой. Ехать надо. Там тебя жених ищет.
Вера. – Подождет.
Ольга. – Вначале пусть отдаст, что сперла у меня. (Замечает свое кольцо на руке.) Вот и колечко мое. Виктор, скажи ей, это же мое кольцо, ты же сам мне его, …видел его на мне.
Вера. – О, так вы давно знакомы! Папа, сколько ты уже потратил на нее? Ты, что, в олигарха решил поиграть? Слышь, подруга, он, батя мой, далеко не миллионер. Он дом продал, чтобы новый построить, а не на шлюх спускать. (Отцу.) Если она тебя без трусов оставит, я тебя содержать не буду, понял. Или ты решил жопу свою ко мне с Надюхой пристроить? Не выйдет. Нам бы самим пристроиться.
Виктор. – Вера, не хами.
Ольга. – Ну и семейка! Чем вы лучше меня то? А, вы работаете под прикрытием.
Виктор хохочет.
Вера. – Ты чего ржешь? Я теперь понимаю, почему денег не хватает на строительство.
Ольга. – Да жмот твой отец. Вечно торгуется.
Вера. - Заткнись. Папуля мой, можно сказать, оплатил это колечко. А ты еще себе, как бы поделикатнее... А! Пару раз на коленях, и колечко. Колени то как, не болят, хотя, полагаю голова больше страдает, челюстной отдел…
Виктор. – Вера! Разве можно так?
Ольга. – Я, я в полицию заявлю, если не вернешь.
Входит Елена. Стоит тихо, слышит все, что говорится в дальнейшем.
Вера. – Вперед… Пока ты заяву малевать будешь, я матери твоей расскажу, что никакой ты ни риелтор, а обыкновенная проститутка.
Ольга. – Я - эскортница. Это немного другое.
Вера. – Это ты мамаше своей объяснять будешь. А батю моего куда, интересно, эскортировала? Не помню, чтобы он куда-то в смокинге выходил, да и смокинга у него отродясь не было. И за границу он не выезжал. Нет, я на вашу семейку удивляюсь до «не могу». Мать твоя слепошарая, гордится дочерью, пиарит ее на всех углах, мол, какая у нее Оленька работящая, да удачливая, а она – шлюха, обыкновенная, провинциальная шлюха, но работящая. И на дом, и на брюлики себе наработала. Во, что танец живота творит! Чудеса! (С сарказмом.) Хотя, нет, вас теперь называют, эскортницами, но все то знают, что вы обыкновенные шлюхи. Короче, поскольку ты мою семейку поимела на бабло, брюлы, вот эти, я тебе не отдам. А будешь ныть, я мамаше твоей расскажу, какие ты в Москве танцы живота демонстрируешь.
Елена. – Уже не понадобится. Оля, доченька, как же так?
Ольга. – Мама, мам…
Елена. – Уйди. Все уходите. (Начинает задыхаться, хватается за грудь, сползает по стенке.)
Вера быстро уходит. На выходе.
Вера. – Ну? Чего встали, как пришибленные, скорую вызывайте. Довели мамашу. Пап, я позвоню.
Виктор. – Верка, а ну стой, стой, кому говорю….
Виктор убегает за Верой. Ольга пытается привести в чувство Елену.
Ольга. – Мама, мамулечка, прости, прости меня, я сейчас, я сейчас скорую вызову…
Елена. (Хватает ее за руку). – Не надо, не надо скорую, помоги встать…
Ольга помогает ей подняться, сесть на стул. Елена в какой-то момент отталкивает дочь, достает из кармана аэратор от астмы, распыляет в рот, вдыхает глубоко, потом говорит холодно, сухо.
Елена. – В общем так, доча. Молчи. Объяснения мне не нужны. Поздно. А будет так. Ты сегодня же уматываешь в свою гребанную Москву. Внука я тебе не отдам. Будешь возгудать, огребешь у меня, вплоть до лишения материнских прав. Дом я продам. Мы с Феликсом уедем. Я подумаю, куда? Сообщу потом.
Ольга. – Мам, ну зачем ты так?
Елена. – Уходи, …уйди, я все сказала. (Запускает в нее куском хлеба, лежащем на столе.)
Ольга. – Ну-ну… А я не собираюсь оправдываться перед тобой, мама. Я сама себе, и судья, и адвокат. Внука? Да ради бога, внука я тебе оставлю. Дом продавай. Цена, конечно, на него упала, ну да и ладно. На, что-то приличное купить, хватит. Еще и на жизнь останется. Феликсу нужны и учителя, и спец школа. Тебе то откуда знать, какие на него расходы? Ты же у нас поднебесная. Ничего, потом сама поймешь, что сколько стоит. Потом, когда уляжется все, и поговорим. Ты руками то не маши, ты уже сколько живешь на мою помощь? Ты честно на жизнь посмотри. Или, ты на свою нищенскую пенсию хочешь Феликса содержать? Да вам твоей пенсии на пять дней не хватит… (Ольга мгновение смотрит на мать. Елена отрицательно качает головой.) Зря ты так, мама.
Елена. – Но, ведь можно и иначе как-то жить, работать. Все же живут…
Ольга неприязненно передернула плечами, ушла.
Елена. – Господи, да за что же? Стыдно то как. (Закрывает лицо. Содрогается от беззвучных рыданий.)
Эмма с Гариком уже на выходе. Присели на дорожку, как водится.
Гарик. – Ну всё, прощай плохая жизнь, оставайся здесь, урок я получил.
Эмма. – Да уж. Долгие проводы, лишние слезы…
Гарик. – Новый год встретим уже дома, это хорошо.
Эмма. – Спасибо тебе… (Обнимаются.)
На улице крик Веры. – Пап, отстань, а? Подождешь, не растаешь, в машине посиди, вон, пивка выпей…
Врывается в дом.
Вера. – Слава те господи, успела.
Эмма. – Вера, доченька…
Вера. – Мам, ты, короче, прости меня, и Надьку прости. Чеснслово, мы не конченные, так вышло. Дуры, короче. Ты звони нам, если что. А вы, мужчина…
Эмма. – Гарри Арсеньевич…
Вера. – Да ну, пока выговоришь, в общем, мужчина, ты мамку то нашу сбереги, она ведь и не жила по-хорошему… Батя наш, он сапог солдатский, что он мог дать ей? Она ж по земле ходить не умеет. У нее там крылышки за спиной. Тяжело с такими, нам - таким. О, зачетно сказала. Надо запомнить. В общем, совет вам, да любовь. И адресок сообщите, я его наизусть выучу, вдруг, придется ноги делать от олигарха своего. Я ж не Надюха, долго терпеть не стану.
Эмма. – Спасибо, Вера. Какая ты взрослая стала. Надюшу не бросай. Если невмоготу станет, приезжайте. (К Гарику.) Примем же?
Гарик. – А куда деваться то, родня.
Вера. – Спасибо. И, простите.
Гарик. – Тебя то за что?
Вера. – Не меня, конкретно, кровь нашу поганую. Ну все, пошли, я вас до такси провожу… (Уходят.)
Затемнение. На свет в центре комнаты выходит Елена с внуком, аутистом. Расстилает коврик, выкладывает из мешка конструктор, усаживает внука. Присаживается рядом. Мальчик молча разбирает, собирает детали конструктора «Лего», строит корабль.
Елена. – Ну вот, солнышко, еще недельку поживем, все документы оформим, попрощаемся с этой усадьбой, и уедем. Да? Уедем туда, где корабли, …ты же любишь корабли? Наверное, потому ты их всегда, и собирал, и рисовал. Знал, что уедем отсюда. Ты все знал, да? Молчишь? Ну, молчи, молчи, я за нас двоих буду говорить. Ты же все понимаешь? Или нет? Не хочешь. А и правильно. Зачем понимать и видеть всю эту душевную немощь человеческую? Мы же все-равно не в силах это остановить… Что? Ты хочешь прилечь? Вот, клади голову сюда… (Укладывает мальчика головой к себе на колени.) Удобно? Вот и славно, отдохни. А ты знаешь, ты ведь не один такой, вас, таких удивительных, в последние годы, так говорят, много рождается. Вас в мире становится все больше и больше. Да-да, вас, которые, вот таким способом отстранились от всяких гнусностей, происходящих в мире. А ведь все это происходит не само-собой, это все делают люди, очень плохие люди. Только вы абсолютно безучастны, и это самый разумный, наверное, выход. (Берет в руки лист с рисунком.) Ух ты, это когда это ты нарисовал? Когда? Я и не заметила… (Щекочет его, мальчик смеется.) А, и где ты видел такой? Очень красивый. И цифры какие-то? Это размеры, да? Не хочешь отвечать? Ну и ладно. Мы с тобой скоро к северным морям, на восток… Там пока еще чисто и простор, тебе понравится. Мне уже нравится. Будем ходить к морю, слушать, как оно разговаривает, как кричат птицы… Ты знаешь, почему они кричат? …Вот и я не знаю. А мы у тети Эммы спросим, она наверняка знает. Или у дяди Игоря… А, главное, там будут твои корабли, которые ты ни разу не видел, а уже нарисовал…(Медленно гаснет свет.)
Финал.
Самородина Надежда Сергеевна.
Год написания 2024. Новосибирск.
E-mail: artivana@yandex.ru