ИГОРЬ МУРЕНКО
(член Гильдии драматургов России, пьесы ставились и игрались в России, Узбекистане, Казахстане, Украине, Белоруссии, Литве, Болгарии и Франции)
Ш У Т К И В Г Л У Х О М А Н И
(Пьеса напечатана в журнале «Современная драматургия» № 1, 1997. Поставлена в 85 театрах России, Литвы и стран СНГ – на момент 2020 года).
Спектакли по этой пьесе стали лауреатами фестивалей в Узбекистане (Ташкент), Казахстане (Усть-Каменогорск), Болгарии (Враца), Франции (Нанси);
а также:
в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске, Иркутске, Перми, Кирове, Самаре, Твери, Йошкар-Оле, Ульяновске, Мурманске, Барнауле, Омске, Томске, Сызрани, Тобольске, Ханты-Мансийске, Пскове, Тюмени, Кургане, Комсомольске-на-Амуре, Костроме....
Комедия в двух действиях,
шести сценах.
Действующие лица:
САНЬКА – 57 лет.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ – 60 лет.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ – 63 лет.
ЛЕЛЬКА – 60 лет.
ВАЛЯ – 55 лет.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА – 60 лет.
САМСОН СТРУЧКОВ – 63 лет.
БАБА ПАША – 82 лет.
ВИТЬКА – 22 лет.
САНИТАР – лет 35.
------------------------------------------------------------------
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая
Сельский дом. Баба Паша вяжет сети. Валя гладит белье. За окном февральская метель. Смеркается.
БАБА ПАША. День к вечеру затрусил.
ВАЛЯ. Что-то на душе тяжело. Хоть бы Саня быстрее из больницы возвращался… (Смотрит на окно). Метелица-то какая. Магазина на горе не видно, плотины не видно. Муть. И жизни не видно. То в доме работа, то в огороде – прозренья нет. Зимой по легче, а все одно колготня. И зачем живем?
БАБА ПАША. Запела. В твои-то пятьдесят пять, чо ж мне в восемьдесят два?
ВАЛЯ. А мне и в тридцать было не по себе. Одна отрада была в киношку сбегать. Сейчас от тех фильмов, что в молодости смотрела, чуть не плачу. Артисты будто соседи, точно жизнь на одной улице провели – такие знакомые лица, голоса. Но они не состарились, у них словно все впереди.
БАБА ПАША. Об артистах думашь, а со мной не поговоришь. Четвертый десяток за Санькой моим, а и часу не наговорили. Все молчим, молчим.
ВАЛЯ. Что ж вы, мама, молчали, когда ваш Санька меня по огороду гонял, за всяко слово несогласное в зубы тычки раздавал?
БАБА ПАША. Воно чо. Откель тянется.
ВАЛЯ. Да и говорить скучно. Все переговорено. В городе столько всего за день случается, артисты приезжают московские, а здесь…
Кого-то несет нелегкая. (Подходит к окну). По одеже не нашенские, городские… То ли Николай с Верой?
БАБА ПАША. Не обозналась?
ВАЛЯ. Они, точно. И в руках чего-то – не разберу в сутемках да через снег. Елка что ль? Дак нынче февраль, к чему елка-то?
БАБА ПАША. Вот и еще дал Господь с Колей, со средненьким сынком моим повидаться. Думала – не увижу.
ВАЛЯ. Странно, что зимой. Обычно они летом.
БАБА ПАША. Он на пенсии сейчас. Может, не день-два, а поболе погостит?
Входят Николай Петрович и Вера Дмитриевна. У Николая Петровича похоронный венок с лентой: «Брату Александру от брата Николая». Заметно, что Николай Петрович нетрезв.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Вот, мама, горе-то какое.
Пауза.
Кто же думал. Санька-то младший. По годам-то сначала Виктору, потом мне. Санька должен был нас хоронить.
Раздеваются у вешалки. Тут же оставляется и венок. Подходят к столу, садятся.
И метель-то какая. Наверно, последняя перед весной.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Нехорошо. Надо сначала к покойнику. (Встает). Он в той комнате? ( Вытирает глаза то ли от снега, то ли от слез). До сих пор помню - мы только поженились и поехали к вам с патефоном. Санька в белых тапочках танцевал, больше нечего было надеть. Вы же без отца росли.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (встает). Да, надо пойти поздороваться. (Плачет). Извини, мама. Не обнялся с тобой. (Целует бабу Пашу.)
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Он там?
ВАЛЯ. Кто?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Санька.
ВАЛЯ. В больнице. В райцентре.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Как?! Еще не привезли?!
ВАЛЯ. Он сам собирался. На этих днях.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Как сам?!
ВАЛЯ. Ну, сам, как еще?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Вы когда его видели в последний раз?
ВАЛЯ. Дней пять, как ездила к нему.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Он уже был тяжелым?
ВАЛЯ. Нет. Он на обследовании. Ничего такого.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Значит, вы не знаете. Вам из больницы не сообщили?
ВАЛЯ. У нас телефона нет. У Виктора только.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА (садится). Коля, расскажи.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Сегодня ночью звонок. Междугородний. Из Крутихи. «Приезжайте, ваш брат Александр умер».
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Звонит мне ночью, плачет: «Санька умер». Выпивши, конечно. Как и всегда в последнее время.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Голос четкий. Сначала меня спросил, потом сообщил.
ВАЛЯ. Умер…
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Мы и приехали. (О венке). Вот.
БАБА ПАША (кричит). Санька, Санечка! Сыночка моя!… Горе-то какое!
Валя молчит.
--------------------------------------------------------------------
Сцена вторая
В доме у Виктора Петровича. Виктор Петрович нервно ходит по комнате. Витька прикрепляет кнопками к стене фото девушки в купальнике из журнала.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Витька.
ВИТЬКА. Чо?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Бабку не видел? С утра что-то не просматривается.
ВИТЬКА. Не-а.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А не знаешь, чего может делать?
ВИТЬКА. Чо-то ищет.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Не знаешь чего?
ВИТЬКА. Не-а.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А не знаешь – где ищет?
ВИТЬКА. Не-а.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Если найдет, мне скажешь?
ВИТЬКА. Невесту мне дашь?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Заладил.
ВИТЬКА. Небось, себе где-то нашел.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Чего?!
ВИТЬКА. Невесту.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Откуда ты взял?!
Витька молчит.
Ты же ненормальный, сам не допрешь. Значит, бабка.
ВИТЬКА. Не гони ее. Она меня любит. Невесту обещала.
Виктор Петрович собирается схватить Витьку за ухо, но передумывает. Витька отходит подальше.
(Начиная заикаться). А ты не любишь меня.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (задумчиво). Люблю, дурак. Жаль, что у тебя мозги заклинило. Был бы ты парень хоть куда.
ВИТЬКА. Я тоже целоваться хочу и жениться. А ты не разрешаешь.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Медицина не разрешает, медицина. Да и на ком тебе жениться? Невест в деревне не осталось. Все в город уехали. Один ты жених и есть.
ВИТЬКА. Тогда конфетку дай.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Конфетку дам.
Резкий грохот сверху и затем в сенках. Похоже на то, что уронили пустые ведра на чердаке, они покатились и свалились в сенки. Слышны Лелькины причитания.
Чего это она?
ВИТЬКА. Упала, наверно. (Выходит в сенки).
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (вслед, неуверенно). Помоги там… (Нервно ходит. Направляется в сенки, передумывает). Чердак – это плохо.
Появляются Витька и Лелька.
ЛЕЛЬКА (причитая). Горе-то, горе-то какое! И на старости лет! Вот подлец-то какой! Вот, Витенька, что дед-то вытворяет! Полюбовницу завел! На седьмом десятке! То-то, я гляжу, зачастил он в райцентр. Оказывается, за письмами. Переписку наладил с зазнобой городской. Вот! До востребования! (Трясет пачкой писем). На нашей-то почте это мигом бы раскрылось. Вот он лярва-то какая! И как все запрятал хитро – в застреху под крышей. Случайно наткнулась. Ишь, сколько наполучал. Столько же, видать, и сам отослал. Любиться вздумал перед смертью.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Шестьдесят три – это еще не смерть.
ЛЕЛЬКА. Помолчи хоть сейчас, кобель! Хотел востребовать? На востребуй! (Бьет Виктора Петровича пачкой писем по лицу).
Тот стоит не шелохнувшись.
Вот, Витька, дед-то твой каков! Жаль, что ты ненормальный – не понимаешь. (Причитает).
ВИТЬКА. Целовался, да?
ЛЕЛЬКА. Наверняка. Слюни старика, они же сладенькие… Вот лярва-то какая! (Вновь причитает).
Входят Николай Петрович, Вера Дмитриевна, Валя.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Я гляжу, вы уже знаете. (Вытирает глаза.)
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Вишь, как все… Здравствуйте… Здравствуй, братка. (Плачет.)
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А вам кто сказал?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Позвонили. Из Крутихи.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Кто?
ЛЕЛЬКА. С почты, конечно. Куда ты до востребования бегал. Наверно, уже вся Крутиха знает.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Кто звонил?
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Не сказался. Сообщил только и все.
ЛЕЛЬКА. Женский голос?
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Да.
ЛЕЛЬКА. Тогда точно – ля-ля – весь райцентр уже знает. Вот горюшко-то на старости лет. (Причитает.)
ВАЛЯ. А я последняя узнаю.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Тебе еще.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Когда такое дело, о вражде забывают. Вы же родня. Надо было Вале сказать. Телефон-то, Виктор, у тебя только. Им-то как бы сообщили?
ЛЕЛЬКА. Да все уже знают, Вера. Такие новости мигом разлетаются. Это всем интересно.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Так-то, братка. Жизнь-то какая штука.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Сам виноват.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Это как кому повезет. Иной и долго этой старухе на крючок не попадается.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Осторожней надо было.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. От всего не убережешься. Я гляжу ты, братка, переживаешь.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Еще бы.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Все-таки вместе жили, столько лет. Это я отдельно от вас, в городе. А вы каждый день виделись.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Да уж.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Я даже рад, что ты так… беззлобно…(Вытирает слезы.)
ЛЕЛЬКА. Ты же, Вера, разошлась с Колей и ничего.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Вот – даже вместе приехали. Раба привычки.
ЛЕЛЬКА. Мы бабы все одно дольше живем, каждая еще наживается одинокой. Да есть и всю жизнь без мужика. (Кричит, хлещет Виктора Петровича полотенцем.) Вот Бог, а вон порог! Понял?! Катись к своей полюбовнице!
Гости недоуменно смотрят на Лельку и Виктора Петровича.
--------------------------------------------------------------------------------
Сцена третья
Баба Паша моет рис в дуршлаге над раковиной. Входит Санька.
САНЬКА. Мама, вот и я! Ух, метелица-то какая! Думал, не доберусь, боялся - встанет автобус на переметах. (Раздевается.)
Баба Паша роняет дуршлаг с рисом на пол.
(Замечает венок.) А это что еще? Кто-то помер? (Читает.) «Брату Александру от брата Николая». Какому такому Александру?
БАБА ПАША. Саня, ты?!
САНЬКА. Мне, что ль, венок?!
БАБА ПАША. Живой?!
САНЬКА. А какой же еще? Анализы в норме. Венок, говорю, мне, что ль?!
БАБА ПАША. Тебе, тебе. Теплый чо ль? (Щупает сына. Вынимает из платья иголку.) Ну-ка, ткни иголочкой – сплю аль нет?
САНЬКА. А с чего взяли-то?
БАБА ПАША. Не хошь, тода сама. (Колет себя в руку иголкой, вскрикивает.)
САНЬКА. С чего, говорю, взяли-то?
БАБА ПАША. Да Коля, грит, позвонили ему из Крутихи. Обсказали насчет тебя. Он и примчался с Верой из города.
САНЬКА. Пошутил кто?
БАБА ПАША. Поди, вызнай сейчас.
САНЬКА. Дела. (Садится. Замечает рис на полу.) Рис-то для поминок?
БАБА ПАША. Да, вот начала… Схватила, ничо не соображаю, а делаю. (Плачет.)
САНЬКА. Куда ушли-то?
БАБА ПАША. Да к Виктору. Узнать – звонили им из Крутихи насчет тебя аль нет.
САНЬКА. Представляю, как браток обрадовался. Заплясал, поди. Поглядеть бы в этот момент.
БАБА ПАША. Грех на душу не бери. На мертвых не злятся.
САНЬКА. Точно. Это живым спуску не дают. (Пауза.) А кто ж все-таки позвонил? (Разглядывает венок). А Валя-то сильно убивалась?
БАБА ПАША. Не помню. Помутилось все у меня.
САНЬКА. Ну, кричала, рыдала?
БАБА ПАША. Навроде кричала.
САНЬКА. Значит, не уверена?
БАБА ПАША. Да чо ли я прислушивалась, каки слова она выговариват. Как в морок пала.
САНЬКА. Подглядеть бы. Думаю, волосы на себе не рвала… Жизнь прошла, а я так и не понял – любила она меня иль нет. Женился-то как. За ней же много бегало. Красивая. А я маленький, как монгол. Она на меня ноль внимания. Так я запугал ее – себя, говорю, зарежу и тебя. Другим не достанешься. Посадил в машину и увез сюда, подальше от городских хахалей. Она тихая была, ты же помнишь. Думаю – слюбится. Двоих детей уж нарожали, а все не пойму – слюбилось иль нет. Никогда напрямую не приласкает. А как что скажет – и так можно понять и сяк. С того и гонял ее бывало, и зуботычины раздавал, и выпивать начал, и шоферить бросил. Электромонтером стал, на столбы, можно сказать, с горя полез – пусть, думаю, саданет током – кому с двумя детьми будет нужна. Пожалеет еще. А у самого мыслишка. Хорошо бы не до смерти садануло. А так, чтоб походило, что до смерти, а я бы подглядел – шибко она убивается по мне иль нет. И даже на похоронах своих хотелось из-за этого побывать. И чем старше становился, тем все чаще эти мыслишки обгладывал. И в больницу только из-за этого лег. Сдалось мне их обследование! Что оно мне дало?! Все и так знал. А хотелось глаза ее увидеть при свидании. Мы ж тут друг от дружки никуда. Городские мужики хоть в командировки ездят, а то и на курорты. Может, глаза я ей намозолил? Ну и придумал это обследование.
БАБА ПАША. Не ты ли Николаю-то позвонил? Тока честно.
САНЬКА. Не я, мама. Хотя стоило бы и мне додуматься. Сейчас бы поглядел – горюет иль нет. А кто мешает поглядеть? По первоначалу, пока не догадались?… Лягу в гроб. Дышать буду по методе Бутейко. Чуть вдох, чуть выдох. Одним носиком. Воздух только до горлышка. В грудь словно не проходит. Фельдшерица сейчас в больнице нас учила. Помогает давление снять, от астмы и вообще от всех болезней. И мне поможет. Женушку проверить. Надо хоть на старости знать правду. Мама, я мертвый. Все остается как было – я мертвый. Я мигом. В кладовку и обратно. (Уходит.)
БАБА ПАША. Чо задумал, чо задумал? Можа, не надо? Откройся, да и все. По деревне опосля судачить будут, не остановишь… А можа, Виктор поймет чо, прочувствует. Ну, он выучился, с образованием, а Санька нет. Так чо ж теперь ему из-за этого руки не подавать? Ну, был Виктор председателем сельсовета, а Санька выше пожарной вышки не подымался, ну и чо – лютовать за то? Своего брата кровного за ниже всех в деревне считать? Двадцать годов с ним не разговаривать? Это я виновата. Чо скажу Господу, как этот грех допустила? Помирить бы их, боле ничо не надо – и пусть тода меня на могилки несут.
САНЬКА (входит с лодкой). Вот. Красавица. Новенькая. Все свободное время стругал. Готовь лодку зимой, как говорится. Я и приготовил. Думал для рыбалки, а оно вон как поворачивается… (Ставит лодку на три табуретки). За гроб-то сойдет, безо всякого. И не отличишь. Гроб – он и есть лодка. Лег и плыви – на тот свет… Как сосной-то пахнет, любо-дорого в такой. (Ложится в лодку). Ааа! Холодная! Минут через сорок нагреется, не раньше… Так не выдай меня, поняла? Плачь, поминки варгань, представь, что я и вправду…окочурился.
БАБА ПАША. Ой, Санька, чо-то я аж вся дрожьмя пошла.
САНЬКА. А ничего, лежать можно. Да, если обман сегодня не вскроется, скажи, чтоб хоронили завтра. А то два дня не выдержу – руки-ноги затекут.
БАБА ПАША. Ажно зубы стучат.
САНЬКА. И если обмывать меня – сама это сделай. А то заметят, что не труп.
БАБА ПАША. Ой, лихоньки.
САНЬКА. И сама все время будь поблизости. Мало ли чего мне понадобится.
БАБА ПАША. Чего?
САНЬКА. Ну, пописать. Почесаться.
БАБА ПАША. От затеяли!
САНЬКА. Да, если спросят про документы из больницы, скажи – те, кто меня привезли, не смогли их оформить. Сегодня суббота, кого-то нужного там с печатью не оказалось. В понедельник, мол, все выправят, как положено. Велели хоронить, да и все. Поняла?
БАБА ПАША. Ой, не знаю.
САНЬКА. Главное запомни – документы в понедельник.
БАБА ПАША. В понедельник.
САНЬКА. А завтра в обед на вынос.
БАБА ПАША. И чо ли поминки готовить? Стряпню, колготню затевать?
САНЬКА. Как положено.
БАБА ПАША. И созывать соседей?
САНЬКА. По всем правилам. Потом скажем – ошиблись врачи. Живого за мертвого приняли. В это все поверят.
БАБА ПАША. Идут! Ой, Санька!
САНЬКА. Не бойся. Сядь рядом и плачь.
БАБА ПАША (ставит табуретку, садится). А от чего помер-то? От какой хворобы?
Слышен шум в сенках.
САНЬКА. Не знаю. Придумай сама.
БАБА ПАША. От пьянки, чо ль?
САНЬКА. Не. Что-нибудь покрасивше. Да свет притуши. В потемках не заметят.
Входят Валя, Вера Дмитриевна, Николай Петрович.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА (продолжая разговор)… Виктор всегда был образцом семьянина. Я ставила его в пример… (Замечает покойника). Уже…
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Братка… (Плачет).
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Вот и свиделись, Александр Петрович. (Плачет).
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Как живой.
БАБА ПАША. Ой, лихоньки.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Будто встанет сейчас: «Я вас обманул»…
БАБА ПАША. Да как бы так бы… (Зажигает свечи, выключает свет.)
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Вставай, братка. Лучше я лягу. Я старше.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Мама, ты крепкая. Ни слезинки. И ты, Валя. А я…
БАБА ПАША. Слезливым оно легче.
ВАЛЯ. Странно. Говорил – на днях выпишут…
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. И выписали.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Может, врачебная ошибка? Не то ввели.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. И концы в воду. Встань, братка. Расскажи, что с тобой сделали!
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Не встанет, не расскажет. Не услышим никогда теперь.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Операцию собирались делать?
ВАЛЯ. Не говорил про это. Обследовался и все.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Хирурги зарезали. Ну-ка посмотрим. (Расстегивает рубашку у Саньки, разглядывает грудь и живот). Не резали. Может, брюки снять? Может, там чего?
БАБА ПАША. Не надо, Коля. Ты выпимши.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. У себя расстегиваю и у него расстегну. (Собирается расстегнуть брюки у Саньки).
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Отец, не дури. Еще чего…
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Ты можешь выйти. А мы все свои.
БАБА ПАША. Охолонь, охолонь. Все одно обмывать.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Как хотите. Но я – не пьян.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Не пьян, не пьян.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Санька тоже выпить любил.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Любил, любил. Но и Валю любил.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Это уже в мой огород. Что я, дескать, козел. Тебя не любил, с тобой разошелся. Старая песня. (Снимает пальто, садится за стол).
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. И Виктор Шуру любил, мне так казалось. Он самым положительным был в этом смысле человеком, я так считала. А на старости взбесился.
ВАЛЯ. Мама, может, вам Санька чего сказал?...Может, скрывал от меня болезнь?...
БАБА ПАША. Нет, не скрывал бы… А, может, и скрыл…
Входит Виктор Петрович.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Вот, братка, вдвоем мы теперь остались.
Виктор Петрович подходит к Саньке.
Ты да я теперь.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (разглядывая покойника). Да.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Вот жизнь-то. Раз – и готово. Был ты, и нет тебя.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Факт.
Пауза.
А что с ним? Вроде здоровенький бегал.
БАБА ПАША. Почем ты знашь? Когда ты в последний раз с ним говаривал?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Ну, трудно сразу сказать.
БАБА ПАША. А я скажу. Годов двадцать назад.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Это когда я еще председателем не был? Может быть.
БАБА ПАША. В молчанку играли. Братовья же. Поговорил бы теперь – дак все.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Ладно.
БАБА ПАША. Чо ладно, чо ладно. Хотя бы у мертвого прощения попросил.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Кабы он от этого поднялся.
БАБА ПАША. А ты без «кабы». Попроси да все. Да поцелуй.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Документы на него привезли?
БАБА ПАША. Да я не поняла. Кого-то там не было, и не сделали. Выправят в понедельник и привезут.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Не положено без документов хоронить. А вдруг он живой?
БАБА ПАША. Да ты чо, ты чо. Размертвехонек, что камень.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (на столе перед ним уже бутылка водки). Кто б его живого в метель из больницы повез? Сам бы добирался. Это мертвому только такие преимущества. Иди, братка, - помянем Саньку. Валя, где стаканы-то?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Отец, ты и так нетрезв. И вообще… не до тебя сейчас Вале.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Вера, жена ты моя бывшая, я плачу – Саньку жалко, братку моего. Надо выпить. Помнишь, мы в первый раз с тобой сюда приехали, с патефоном – он еще мальчишкой был. В белых тапочках бегал. Мы колбасы привезли. Он первый раз колбасу пробовал. Помнишь?… И тебе нальем, иди. И тебе, Валя. Идите все. Горе общее.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (присаживаясь к столу). Может, теперешний глава и разрешит, а при мне никого без документов не хоронили.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Да брось ты, братка, про бумажки. Не видишь – мертвый. Что он, притворился что ль? Кому охота в гробу лежать, когда мы тут выпиваем?
Валя приносит стаканы и уходит в сенки. Николай Петрович разливает водку.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Надо же ямку заказать. И гроб. Не в лодке же его отправлять в последний путь… Хотя можно и в лодке – всю жизнь рыбачил. Когда хоронить-то?
БАБА ПАША. Да Санька завтра велел…Ой, чо я несу… Эти, чо привезли его… Это они сказали завтра надо.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Витьку Карамнова позвать, он с утра выроет и много не возьмет.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Ну, давай, братка.
Выпивают.
Валя приносит банку с солеными помидорами, ставит на стол. Достает из шкафа булку хлеба, чашку с ложкой. Николай Петрович выкладывает помидоры в чашку, режет хлеб.
ВАЛЯ. Ужинать позже.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Конечно, конечно, Валя. Ты скажи, я сама все приготовлю.
ВАЛЯ. А хоронить когда?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Говорят, завтра.
ВАЛЯ. Завтра? Нет. Нужно, чтобы дети успели приехать. Верка-то и к завтрему успела бы – если сейчас пойти переговоры заказать, она в Барнауле. А Сережа в Воронеже. К понедельнику только.
БАБА ПАША. Эти, из больницы, сказали – завтра.
ВАЛЯ. Нет. И я еще не нагляделась. Я его не таким из больницы ждала…
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. В понедельник так в понедельник. Может, метель утихнет. Документы к тому же привезут. Давай, братка Коля.
Выпивают.
БАБА ПАША (Саньке). Чо удумал-то, чо удумал-то. Серега должон таперя из Воронежа тащиться. Пока не поздно бы… того…
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Коля, Виктор, последите за мамой.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Выпей.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. А я вам говорю – последите. Она не в себе.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. А с чего ей быть в себе? У нее сын умер. Я бы тоже был не в себе. Иди.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Хватит, ты уже хорош.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (отмахиваясь от Веры Дмитриевны). А-а-а.
Валя ставит табуретку возле Саньки, садится и смотрит на него. Входит Витька с чемоданом.
Витяй…Где мои девятнадцать лет… Или двадцать два уже?…Ты продолжение нас – здесь. Мы скоро того… а ты еще долго… Ты будущее нашей родной сторонки…
ВИТЬКА (Виктору Петровичу, о чемодане). Дед, тебе. (Смеется.)
Пауза.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Ну, покричала во гневе – это понятно. Она что – не шутит? На самом деле? Витя, тебя что – выгоняют?! (Вскакивает.) Да меня бы, попробовали бы меня выгнать! Я бы всех разнес! (Выходит из-за стола, теряет равновесие, падает на «покойника», сбивает «гроб» с табуреток, падает сам).
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Отец!
БАБА ПАША. Коля!
«Покойник» вываливается из «гроба» на пол лицом вниз.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Плохая примета.
Витька смеется.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Витяй!
ВИТЬКА. Весело.
Стук в дверь.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА (помогая Николаю Петровичу встать). Говорила же – хватит тебе.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Качнуло как-то планету. Прости, братка. Сейчас поправим.
Стук повторяется.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Кто-то стучит.
БАБА ПАША. Чужой, чо ль?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Витяй.
ВИТЬКА. Эй, не стучи там.
Входит Самсон Стручков.
СТРУЧКОВ. Здравствуйте.
Пауза.
Я из Москвы.
Пауза.
Проездом.
Пауза.
Метель, ночь, ничего не видно. Мы решили переночевать в вашей деревне.
БАБА ПАША. Из самой Москвы?
СТРУЧКОВ. Из самой. У нас съемки в Славгороде. Кино. А тут метель. А до Славгорода еще прилично.
БАБА ПАША. Ни разу не видывала московского человека. (Подходит.) Ну-ка, ну-ка – какова ваша материя? Пошшупать-то можно?
СТРУЧКОВ. Можно, можно.
Баба Паша щупает Стручкова.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. А вы артист?
СТРУЧКОВ. Не узнаете? Меня вся Россия знает и любит.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Лицо ваше знакомо, очень знакомо.
БАБА ПАША. Такого же теста.
СТРУЧКОВ. Я Самсон Стручков!
Пауза.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Тот в Москве. Далеко. До него рукой не дотянешься.
СТРУЧКОВ. Я и сказал – я из Москвы. А что Стручков – так это точно. У меня и паспорт есть.
Все завороженно смотрят на Стручкова. Даже «покойник» поднял голову и смотрит на гостя.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Вообще походите. Как два стакана.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Неужели вы Стручков?
СТРУЧКОВ. Ну, да.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Не верю. Это как… Сталина увидеть.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Стручков… и здесь, в деревне…
СТРУЧКОВ. Я же говорю – я проездом, на автобусе киностудии, мы ехали в Славгород, там съемки фильма, да вот метель. Решили заночевать в вашей деревне.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Из Москвы на автобусе?
СТРУЧКОВ. Нет. Из Москвы до Новосибирска самолетом. В Новосибирске на телевидении нам дали автобус на время съемок.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Не верю. Стручков это…как премьер-министр… По телевизору, в газете… А лицом к лицу – вряд ли…
СТРУЧКОВ. Вот мой паспорт. (Подает). Точнее – удостоверение киноактера. Чтобы не было сомнений.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Да нет, мы верим… Зачем вам обманывать?
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Не верю – хоть убейте. Я был начальником не маленьким, но с премьером не встречался. Посмотрим. (Берет удостоверение, разворачивает, читает). Печать есть. И остальное, значит, верно. Все так. (Возвращает удостоверение). Это Самсон Стручков. Киноартист. И все равно не верю.
СТРУЧКОВ. И все так. Всю жизнь мне не верят. Таблетками пичкают… да… Кино превозносит артиста, а он обычный человек. Такой же, как все. В аптеку захожу – не верят, что мне лекарство нужно. Как будто я не болею. Может, поверите? А не то…
ВАЛЯ. «Пот и слезы»? Вы там играли моряка, главного героя?
СТРУЧКОВ. Совершенно верно.
ВАЛЯ. «Облака над озером»?
СТРУЧКОВ. Да, да.
ВАЛЯ. «Пшеничный ветер», «Смешная история». Эти фильмы знают все. Я плакала, когда вы умирали в пустыне.
СТРУЧКОВ. Да, это в «Жарком песке». Я умирал, это правда. У меня песок на зубах до сих пор.
ВАЛЯ. Я три раза ходила на этот фильм. И хотела даже подговорить механика закончить, где вы еще живой.
СТРУЧКОВ. Правильно.
САНЬКА. А вы женатый иль холостой?
Никто не замечает, что покойник заговорил.
СТРУЧКОВ. Жены нет. Она бросила меня, когда я заболел.
ВАЛЯ. Да вы раздевайтесь, проходите. Мы просто опешили. Разве можно было подумать, что знаменитый артист Стручков когда-нибудь войдет в наш дом, вот так – живьем.
Стручков снимает пальто, вешает на вешалке.
БАБА ПАША. Замер, поди, мил человек?
СТРУЧКОВ. Это как?
БАБА ПАША. Ну, промерз – так по-нашему. Есть хочешь?
СТРУЧКОВ. Есть хочу. И переночевать. Пустите? Остальные из нашей съемочной группы уже определились. Мы с этого края деревни остановились.
САНЬКА. У нас нельзя. У нас покойник.
СТРУЧКОВ. Покойники не страшные, вот врачи…
ВАЛЯ. Проходите, проходите. У нас места много. Дом наш в четыре комнаты. Построили – думали дети с нами будут жить, а они поразъехались. Проходите. (Усаживает Стручкова за стол).
САНЬКА. Мать, ты хоть скажи – покойник в доме. Нельзя ему у нас ночевать.
БАБА ПАША. Покормим, покормим, мил человек, и постельку раскинем. Любой гость от Бога.
САНЬКА (громко). Мы уронили покойника! Что мы наделали! Надо скорее его поднять!
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Я когда-то давно проводила «открытый» урок и на доске написала: «Артист Стручков – гордость отечественного кино». Надо же… (Хлопочет вместе с Бабой Пашей у плиты). Сейчас чаю. Как вы к яичнице?
СТРУЧКОВ. Очень. Давно не ел. А каши надоели…
САНЬКА (хлопая себя по ляжкам). Мы уронили покойника! Надо скорее его поднять! Он уже долго лежит на полу! Это нехорошо!
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Сколько же вам лет? Я был молодой, а вы уже на экране… покоряли.
СТРУЧКОВ. Я рано начал сниматься.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Я думал – вы уже на кладбище. Где все знаменитости.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Отец!
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Нет, ну а что тут такого? Я так думал и все.
СТРУЧКОВ. Да, да. Но я не на кладбище, я в другом… э-э…
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Я не возражаю… Вы же народный?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Отец, не глупи. Если бы Самсон Стручков не был народным артистом, и любимым артистом, - я бы не писала об этом в школе на доске. И не только я. А тысячи учителей.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Он вполне мог быть уже мертвецом. Извиняюсь.
СТРУЧКОВ (об яичнице). Вкусный запах.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. А сколько вам?
СТРУЧКОВ. Шесть съем.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Нет, лет сколько?
СТРУЧКОВ. Шестьдесят три.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Как Виктору – смотри-ка ты.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Вам можно меньше дать.
СТРУЧКОВ. Не верите?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Верим, верим.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Мать, я гляжу, ты уже завертела… А что – ничего… (Стручкову). Она свободная женщина… Мы в разводе. Так что, пожалуйста.
БАБА ПАША (ставит на стол сковородку с яичницей). Вот яичница. Подкрепись, мил человек. Вы-то в Москве кур держите аль как?
СТРУЧКОВ. Ох, и запах! Домашняя!
БАБА ПАША. Поешь, московский, поешь.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Только собак да попугайчиков, мать, они держат. И камень за пазухой. Если без презента к ним, они камнем по башке – бац, бац, бац!
Все обступают Стручкова, смотрят, как он ест.
САНЬКА (вскакивает на ноги, быстро ходит). Да вы что – офонарели?! У вас умер муж, брат, сын, а вы ноль внимания! Вы что на самом деле?!
СТРУЧКОВ. Так много умерло? Целых три порции?
САНЬКА (демонстративно со стуком ставит табуреты, поднимает на них лодку). Всегда внимание покойнику, а не случайным гостям! Подумаешь – артист! Молодо выглядит! Черта с два! Все семьдесят можно дать! Семьдесят пять!
СТРУЧКОВ (разрезая яичницу). Густая. И воздушная.
САНЬКА. Поднимай себя покойничек сам, поднимай! Уронили – и плевать! Лежи мордой в пол! Вот оно отношение! (Садится в «гробу», всем, громко). А где же бутылочка? Надо выпить за знакомство!
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Надо бы гостю для сугрева. Да и по законам гостеприимства. (Ставит еще одну бутылку). Потом будем говорить – выпивали с самим Стручковым.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Давайте познакомимся. Я сейчас на пенсии, а до этого был здесь в деревне главой.
СТРУЧКОВ. Главврачом?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Председателем Сельского совета.
СТРУЧКОВ. А-а.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (разливая водку). А я только что пошел на пенсию. Я был руководитель… в масштабах области. В Москве часто в командировке бывал…А вы там где проживаете?
СТРУЧКОВ. В тихом центре. На Большой Бронной. Говорят, там неплохо.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Ну, за встречу в нашем краю… Так сказать, выдающегося представителя… российского… Да, нет – мирового кино… Самсона Стручкова!
Николай Петрович и Виктор Петрович пьют. Стручков смотрит на них и нерешительно выпивает рюмку.
… Берите груздочки. Валя, ты собирала?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Она сама все. Санька-то ни в чем не помогал. Знал только свою рыбалку.
САНЬКА. О покойнике плохо не говорят.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Валя отличная хозяйка. Всегда у нее чисто. Простынки накрахмалены. Все сверкает. Мы, когда приезжаем, здесь останавливаемся. Извини, Виктор.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Я бы и сам здесь остался.
ВИТЬКА. У нас на полатях песку – во. (Смеется)
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (Стручкову). Не обращайте внимания. Он ненормальный.
СТРУЧКОВ. Да? (Пристально смотрит на Витьку).
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Остался бы. А что? Теперь такая возможность появилась. (Продолжительно смотрит на Валю).
САНЬКА. Вот язви его!!!
СТРУЧКОВ (бабе Паше). А творожку нет? Домашнего.
БАБА ПАША. Другого и не водится. Сейчас, мил человек. (Уходит).
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Февраль. Ночь. Метель. Надо еще по одной. За кино. Кино – это сила.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. И любовь. Только в кино она и есть. У мужчин.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Опять в мой огород. (Виктору Петровичу). И в твой, братка.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. А в жизни у них одна распущенность.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Ну, понесло.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. За мужчин, которые не изменяют своим женам, любят по-настоящему – я бы выпила.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Любой тост – лишь бы не погост. Давайте!
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. С вами не буду. Не те мужчины.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Мать, не ерепенься. Нас-то ладно. А известнейшего артиста обижаешь. (Стручкову). Извините – вы бабник или нет?
СТРУЧКОВ. Ну…
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Не отвечайте.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Почему?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Не нужно.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Пусть ответит. Интересно. Его же столько баб любит. Удержаться-то ой как…
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Не отвечайте.
БАБА ПАША (возвращается с чашкой творога). Поешь и творожку, мил человек. Утрешний.
СТРУЧКОВ. Ух ты!
БАБА ПАША. Сметанка тоже нонешняя.
СТРУЧКОВ. Ну, вообще!
БАБА ПАША. С сахарком? С вареньем?
СТРУЧКОВ. С тем и с другим.
Баба Паша подает сахар, варенье. Стручков жадно ест.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Мда-а. А мы завидовали… Пьем?
Виктор Петрович поднимает рюмку.
И младшему. По-братски. ( Наливает рюмку и ставит ее в изголовье «гроба»). Ну, давайте, братки, - без слов.
Пьют с Виктором Петровичем. Санька садится в «гробу», берет рюмку, пьет.
---------------------------------------------------------------------------------
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сцена четвертая
Ночь. Валя спит за столом. Санька храпит в «гробу».
Выходит из комнаты Стручков – в брюках и майке. Надевает пальто и выходит на улицу.
Санька ворочается и храпит еще громче.
Возвращается Стручков, снимает пальто, подходит к покойнику, смотрит, крутит пальцем у виска и уходит спать.
Выходит баба Паша.
БАБА ПАША (толкая Саньку.) Ты чо, ты чо.
САНЬКА. А…
БАБА ПАША. Чо расхрапелся-то?
САНЬКА. Да?
БАБА ПАША. Будто живой.
САНЬКА (вздыхает, сбрасывая сон. Приподнимается, смотрит на Валю). Не разбудил?
БАБА ПАША. Напласталась, не слышит.
САНЬКА. Опять не понял. То ли переживала, то ли для приличия.
БАБА ПАША. В горшок будешь аль на двор пойдешь? Все спят. Никто не увидит.
САНЬКА. Я бы лучше поел. Дай-ка чего-нибудь. (Встает, подходит к столу).
БАБА ПАША. Ничо не осталось. Московский все съел.
САНЬКА. А сало?
БАБА ПАША. Это он не ел. Сейчас. (Уходит в сенки).
САНЬКА (режет хлеб). Артиста черт принес. Все испортил. (Смотрит на Валю).
БАБА ПАША (приносит из сенок сало.) Вот.
САНЬКА. Ты корми его, да знай меру.
БАБА ПАША. Жадничать чо ли?
САНЬКА. Нечего прикармливать. Не рыба.
БАБА ПАША. Оживай да и хозяйничай.
САНЬКА (ест.) А с чего братку-то Шура выперла?
БАБА ПАША. Да не поняла толком. (Наливает чаю). Попей.
САНЬКА. А братан-то мылится к моей. Заметила?
БАБА ПАША. Шуткует.
САНЬКА. Ага. По морде за такие шуточки. При покойнике муже.
БАБА ПАША. Не чудил бы и злости бы не нажил.
САНЬКА (пьет чай). Нет, дожму до конца… Теперь захотел до ветра. Выйду. (Надевает полушубок, уходит.)
Выходит Стручков.
СТРУЧКОВ. Извините. По запаху – сало?
БАБА ПАША. Оно, оно, мил человек.
СТРУЧКОВ. Можно? Давно не ел домашнего сала.
БАБА ПАША. Садись, московский. Попробуй.
СТРУЧКОВ. Красивое. Сами?
БАБА ПАША. Мы все сами. Это в городу кто-то. А мы – чо потопаем, то и полопаем. (Режет сало, хлеб.)
Стручков жадно ест.
( Берет валенки для Саньки). Пойду выйду. Пусть погуляет… один человек там… пока… (Уходит на улицу.)
Из комнаты выходит Виктор Петрович.
СТРУЧКОВ. Сало.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Ну, даете. И ночью. Я гляжу, вас к киносъемкам готовят, как собак к охоте.
СТРУЧКОВ. Отрезать?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Ночью не ем. Не имею привычки. И никому не советую.
СТРУЧКОВ. Когда еды много, конечно.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А что – в Москве с продуктами напряженка?
СТРУЧКОВ. Нет. В Москве все нормально.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А-а.
Входит баба Паша.
И ты, мать, не спишь?
БАБА ПАША. Выходила.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А-а.
БАБА ПАША. А ты чо?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Не спится.
БАБА ПАША. Ты долго?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Чего?
БАБА ПАША. Ну, еще колготиться будешь. Аль спать сейчас пойдешь?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (смотрит на Валю). Да посижу еще.
БАБА ПАША. Тогда я еще выйду. (Уходит на улицу).
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Живот, что ль? (Стручкову). Живот может заболеть.
СТРУЧКОВ (отрезает хлеба, сала). А это я с собой. Люблю еще в постели. Спокойной ночи. (Уходит).
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Спокойной ночи. Ну, и горазд жрать. И все, что ль, артисты такие?
Валя просыпается.
Разбудили?
ВАЛЯ. Нечаянно заснула. Хотела посидеть еще.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А мне не спится.
Пауза.
(Садится к столу). Ты-то поняла про нас с Шурой? Или горе все затмило?
ВАЛЯ. Поняла, что скандал.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А что, почему?
ВАЛЯ. Письма какие-то.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Чьи?
ВАЛЯ. Твои, видно.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Кабы мои, пыли бы тогда было еще поболе. А что со двора меня выставили – это поняла?
ВАЛЯ. Завтра помиритесь. Это-то поворотить можно.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Лучше под забором сдохну! Как ты на это?
Валя не отвечает.
Твое мнение важно. Очень важно… Теперь-то…
ВАЛЯ. А что я. Одна я теперь.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Ну да и я про то…Но и про то, что то может быть и не то…И не так обернуться, совсем даже наоборот…
ВАЛЯ. Не пойму чего-то.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Ты-то как обо мне… ко мне?…
ВАЛЯ. Ты с Санькой всю жизнь не разговаривал. Как я после этого.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Ну, он тоже нос воротил. А с тобой мы всегда здоровкались. И я всегда замечал, что жена у братца очень даже. Еще с самых пор, как он тебя к нам привез.
ВАЛЯ. Ночные разговоры темные. Днем поговорим. Потом. Как-нибудь.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Видишь – тут такой может быть поворот, что тебе и мне облегчение выйдет.
ВАЛЯ. Да с чего уж.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (идет к «гробу»). Его-то теперь не поднять, а тебе, а нам… (Смотрит в «гроб», ничего не понимая).
Пауза.
А где?! Иди сюда!… Быстрее!
Валя подходит.
Где?!
Пауза.
Покойник где?!
Пауза.
Это как?!
ВАЛЯ. Не знаю.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Обмывать не уносили?
ВАЛЯ. Мне бы сказали.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Может, мать в курсе.
ВАЛЯ. А вдруг ожил? Ожил и все. Такое бывает. Рассказывали.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Надо найти. Только этого не хватало! Наверняка мать знает. (Уходит на улицу).
ВАЛЯ. В детстве сколько таких историй. Оживали мертвые. Они и не были мертвыми, а в сон такой особенный впадали. Может, и с Саней такое. Он же здоровым в больницу поехал… Конечно, это редкость, это не со всяким… Но пусть бы это именно с ним, именно с нами. Ведь не последние же мы перед Богом. Ожил бы… Я бы все рассказала ему. Как не любила в молодости, и как дорог стал сейчас, когда дети разъехались. Как скучала, когда он дежурил на пожарке. Как выходила на дорогу, прислушивалась – не трещит ли его мотоцикл…
С улицы входят Баба Паша и Виктор Петрович.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (о «гробе»). Вот смотри. (Включает свет.)
БАБА ПАША. Вижу.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А я не вижу! Где он?!
БАБА ПАША. Может, на двор вышел?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Мать, ты что – того?! Он же покойник.
БАБА ПАША. Ну да. Да, да. Тода не мог.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Что-то ты не так как-то…
БАБА ПАША. Я все так, только не знаю как…
ВАЛЯ. Мама, он же мог ожить! Мог? Вы столько прожили. Бывало же такое?
БАБА ПАША. Слыхать – слыхивала, а…
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (перебивая). Вот именно. А видеть никто не видел. Ладно. Дело серьезное. Я в баню, проверю. Вдруг Николай по пьянке его туда для обмыва отнес. А вы всех будите. Это ЧП. (Уходит.)
ВАЛЯ. Сердцем чую – ожил. Вот увидите, мама.
БАБА ПАША. Да то бы так бы. Оно бы, конечно.
Валя уходит в комнаты.
И завел Санька квашню. Подсказал бы, каки теперь лепешки печь. Чо им говорить – ведать не ведаю. Хоть мычи. Вера и Виктор и так уже почитают меня за полоумную. В восемьдесят два тяжко ум не обронить, а кода толкают, и вовсе.
Выходят Вера Дмитриевна и Стручков.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Не проснулась – кто пропал… (Испуганно.) Кто пропал?!
СТРУЧКОВ. Да кто-то.
Вера Дмитриевна подходит к «гробу». Пауза.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Невероятно!
СТРУЧКОВ. Четыре утра. До завтрака еще далеко.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Это… да посмотрите же!
СТРУЧКОВ (подходит). Да, пусто.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Этого не может быть! Мама, как это?!
БАБА ПАША. Хоть мычи.
Входит Виктор Петрович.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. В бане никого. И в нужнике. Всех разбудили?
Выходит Валя.
ВАЛЯ. Коля не просыпается.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Всех надо. Это ЧП. Вера, твои соображения.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Не знаю. Мы же спали.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Выходит, я первым увидел пропажу. Не найдем – придется милицию подключать.
ВАЛЯ. А если он и не был мертвым? Вы же сами говорили – лежит как живой.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Я так не говорил. Мне он живым не показался. У него уже были трупные пятна. И врачи – что они, не могли отличить живого от мертвеца?
СТРУЧКОВ. Перепутали по пьянке. Врачи спиртик любят.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (бабе Паше.) Те, что привезли, были под «мухой»?
БАБА ПАША. Навроде, нет. А можа, и да. Вас мужиков не всегда разберешь.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (ложится в лодку). Хорошо. Давайте представим – он ожил. (Встает). Встает. Что он должен понять? Что его собрались хоронить. Так? Он видит убитую горем жену, и что – не подойдет, не обрадует ее – мол, жив я? (Хочет поцеловать Валю).
ВАЛЯ (отталкивает его). Еще чего!
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Эксперимент это.
СТРУЧКОВ. Может, бродит где за деревней. У нас один тип гуляет по подоконнику. Подоконник широкий…
ВАЛЯ (прерывает). Полушубка его нет! Смотрите! Он здесь висел! Я помню!
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Из больницы полушубок привозили?
БАБА ПАША. Не разглядывала. Отстань! Надоел! Шибко следователь! Я чо – чужая чо ль?
ВАЛЯ. Вдруг и правда – он за деревней, у могилок неразбуженный бродит?! (Хватает полушубок и выбегает на улицу).
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (Стручкову). Ну, это вы хватили. Теперь ее в дом не затащишь.
СТРУЧКОВ. Не верите? Он за деревней, я знаю. (Берет пальто). Нужно проводить женщину. Темно. (Уходит).
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Странный тип. Куда пошел?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. За Валей.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Может, еще куда.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Куда?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Почем я знаю. Ночь, метель. Из метели появился, в метель исчез.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Это известнейший артист.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Заметила – он на Валю глаз положил?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Он поровну уделял внимание женщинам. Чувствуется воспитанность. И сейчас провожать пошел. Культура.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Между прочим – не было его, и покойник был. А появился – исчез.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Украл, что ли?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Не исключено.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Он?! Зачем?!
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Органами – торгуют.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. У Стручкова все есть. Зачем ему торговать?! Да еще органами?!
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Валюта… Или… Как же я раньше не догадался?! Им же покойник нужен для съемок. Слышала – у них тут целая группа? Мы задремали, он труп на улицу, свистнул, те уволокли, спрятали. Теперь мы нашего дорогого покойника только в кино и увидим. Из реки утопленника вытаскивают, или из петли кого вынимают. На такую роль настоящий мертвец нужен. Потому артист к нам в дом на постой и пошел. А что Стручков – так это прикрытие. На Стручкова, мол, никто не подумает… И, может, он и не Стручков вовсе. В наши места Стручковы не залетают… Тише! Возвращаются! (Хватает с печи сковородку, прячет за спину).
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Ты рехнулся! Его вся страна знает!
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Молчи! Все беру на себя!
Входят Валя и Стручков.
СТРУЧКОВ. Ветер слабее, но метет, метет. (Отряхивает снег с пальто.)
ВАЛЯ. До Клещевых только дошли, до их колодца старого – никого. А дальше, к бору – пелена.
Стручков и Валя раздеваются у вешалки.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Товарищ Стручков, вас хотят ударить!
Виктор Петрович гасит свет. В темноте слышны возня, затем звук от удара сковородкой.
---------------------------------------------------------------------------------
Сцена пятая
В доме у Виктора Петровича. Санька за столом, не сняв полушубка. Лелька в ночной рубашке собирает на стол.
ЛЕЛЬКА…. Так он кобель все это время и скрывался. Пока с письмами не накрыла.
САНЬКА. Зато нос-то, нос-то – выше пожарки. Здорово ты его расколола. Будь спор через костер – да посередке не сядь.
ЛЕЛЬКА. Обидно. Всю ночь плачу. И детям не пожалуешься – Валерку убили, Нинка в городе. А внучек ненормальный.
САНЬКА. И мы как-то не так. И дома напротив. В окнах друг друга видим, а на улице не замечаем.
ЛЕЛЬКА. Ну, это вы вражду затеяли. И на нас, баб, перешло.
САНЬКА. Я не виноват, что братка в пыжню ударился. Оглянется – себя не видит, не то что людей.
ЛЕЛЬКА. И ты хорош. Не спустишь.
САНЬКА. Лелька, а ты ведь не прибежала со мной, с покойником проститься.
ЛЕЛЬКА. Я бы пришла. Сегодня утром.
САНЬКА. Могла бы и вчера вечером.
ЛЕЛЬКА (наливает в стопку водку). Тут в аккурат сошлось – и письма эти слюнявые и твоя смерть. Я бы обязательно, не сомневайся. И Вале бы помогла наготовить и на могилки бы проводила. (Хохочет). Ну, давай – за то, что живой ты!
Пьют.
…Эх, Нинка в городе! Как бы мы с ней сейчас на два голоса! (Поет с надрывом). Красивая и смелая дорогу перешла-а!
САНЬКА. Да, у вас здорово получалось. Никто так в деревне не пел.
ЛЕЛЬКА. Хорошо, что ты пришел. Мне как-то легче. И вообще раньше с тобой по душам не толковали. Да еще ночью. (Смеется).
САНЬКА. Дураками были. (Пробует обнять Лельку).
ЛЕЛЬКА. Не твое, не лапай!… Лучше груздочка возьми. Или бруснички.
САНЬКА. Ага, мне сейчас бруснички и не хватало.
ЛЕЛЬКА. Мой-то – хвост прижал?
САНЬКА. Гонорится. (Встает, ходит).
ЛЕЛЬКА. Такой, такой.
САНЬКА. Не хотел говорить – да ладно.
ЛЕЛЬКА. Чего еще.
САНЬКА. Да он к Вале мылится.
ЛЕЛЬКА. Новости.
САНЬКА. Непрочь в моем доме поселиться.
ЛЕЛЬКА. Не врешь?
САНЬКА. А мне это надо?
ЛЕЛЬКА. Чего ж письма? И та зазноба городская?
САНЬКА. Та далеко, а эта близко.
ЛЕЛЬКА (причитая). От кобель! От кобель-то каков!
Пауза.
Придется мне все-таки идти к вам в гости. Ударить изо всех пулеметов. Как – могу еще шороху навести?
САНЬКА. Принарядишься – запросто.
ЛЕЛЬКА. Ну, не в ночнушке же… Или в ночнушке?
САНЬКА. В купальнике.
Смеются.
ЛЕЛЬКА. А что – для городских это самое то… Стручков-то еще ничего мужчина? Не рассыпался?
САНЬКА. Да пошел он! Все мне испортил!
ЛЕЛЬКА. Надо, чтобы он на меня клюнул. (Достает из шифоньера платья, осматривает их).
САНЬКА. А я где?
ЛЕЛЬКА. Здесь.
САНЬКА. Может, сигнал какой в окно дашь – и я заявлюсь. Я тут у окошка караулить буду.
ЛЕЛЬКА. Махнуть, что ль, чем?
САНЬКА. Косынки нет?
ЛЕЛЬКА. Найдем.
САНЬКА. Нет, погоди. И самому хотелось бы поприсутствовать. И братца позлить.
ЛЕЛЬКА. Тогда вырядись другим.
САНЬКА. Кем? В нашей глухомани это сложнее.
ЛЕЛЬКА. Ну, к вам на ночь Стручков, а ко мне артист филармонии.
САНЬКА. Что-нибудь позаковыристее.
ЛЕЛЬКА. Циркач.
САНЬКА. Но не жонглер. Попросят – не смогу. Что-то такое, чтоб не раскусили.
ЛЕЛЬКА. По канату ходишь. Это не проверят.
САНЬКА. Годится. А одежда?
ЛЕЛЬКА (достает из шифоньера костюм). Вот. Моего кобеля.
САНЬКА. С чего я в нем?
ЛЕЛЬКА. Ты был весь в снегу. Твоя одежда сохнет.
САНЬКА. А это? (Показывает на лицо).
ЛЕЛЬКА. Закроем. (Надевает на Саньку парик). Валерка из клуба принес. И это. (Надевает на Саньку темные очки). Ни в жисть не узнать.
САНЬКА (смотрится в зеркало). Какой-то прохиндей.
ЛЕЛЬКА. И хорошо. Нам такой и нужен.
САНЬКА. Ладно. А голос?
ЛЕЛЬКА. А голос пропал. Вчера в метель простудился. Молчать будешь. Или хрипеть.
САНЬКА. А что – не узнают.
ЛЕЛЬКА. Переодевайся! А я пойду молниями обвяжусь! Чтоб отовсюду били! На рассвете выступаем! (Уходит).
САНЬКА. Держись, братка! К тебе цирк едет! (Идет по воображаемому канату).
-----------------------------------------------------------------------------------
Сцена шестая
Утро. Стручков лежит в лодке, обмотанный веревкой. Вера Дмитриевна кормит Стручкова с ложечки.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Вы извините Виктора. Он погорячился. Подкрепитесь.
СТРУЧКОВ. У вас, как у нас.
ВАЛЯ. Давай развяжем. Это мой дом, а не Виктора.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Бесится. Не знает, на ком сорвать. (Пробует развязать Стручкова). Туго. Ну, и узел. Как быка какого.
Входит с улицы Витька.
ВАЛЯ. Ну-ка, Витя, подсоби.
ВИТЬКА. К Лельке тоже ночью мужик прибился. Ваш посерьезней будет.
ВАЛЯ. Давай-ка вот – ты же мужик.
ВИТЬКА. Что-то ты не замечала раньше. (Хохочет, пробует развязать). Крепко вы его. Что – брыкался?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Витя, а ножом? (Подает нож).
ВИТЬКА. Не. Веревку испортим. (Освобождает Стручкова от веревки).
Стручков растирает руки, трогает макушку, морщится.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Раны у вас нет. Только шишка. Давайте к столу. Хлебца с маслом.
СТРУЧКОВ. Масло свое?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Свое, свое. Домашнее. Садитесь. (Усаживает Стручкова за стол, дает ему еды).
ВИТЬКА. Моя, ладно? (Наматывает веревку на шею).
ВАЛЯ. Забирай.
ВИТЬКА. Давай поженимся.
ВАЛЯ. Да ты что, Витя!
ВИТЬКА. Ты же одна теперь.
ВАЛЯ. Да мне же пятьдесят пять, а тебе двадцать два. И родственники к тому же.
ВИТЬКА. Может, ничего, а?
ВАЛЯ. Нельзя, Витенька.
ВИТЬКА. Только и слышишь: «Нельзя, да нельзя». Да еще: «Ты ненормальный». А что я ненормальный? Веревку же развязал. И завязать могу.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Чайку попей, горе ты горемычное. Душа за тебя болит. (Наливает Витьке чаю, дает хлеба с маслом).
Стручков отрывается от еды и пристально смотрит на Витьку.
Из комнат выходит Николай Петрович.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Проснулись? Метель-то, гляжу, кончилась. Жаль, что февраль. Белой глинки бы набрал. (Стручкову.) У нас же тут в одном месте белая глина. Это в бору. Хочу набрать, в город отвезти, да все чего-то. Родная земля от недуга и печали.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Еще бы от водки.
ВАЛЯ. Коля… Саня исчез.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (подходит к «гробу».) Не понял. Это вы его?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Говорят же – исчез.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Каким, так сказать?…
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Ты не трогал?
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Чего городишь-то?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. А-а, спрашивать тебя. Глаза зальешь и ничего не помнишь.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Нет, серьезно – а где он?
С улицы входит Виктор Петрович.
Ожил что ли?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (Николаю Петровичу). А-а, только сейчас, а мы-то с ночи башку ломаем. (Всем). Веньке, нашему милиционеру сообщил. А он в райцентр. Приметы артиста тоже указал. Пусть проверят. И его и киногруппу. (Вере Дмитриевне). Все-таки развязали. Зря, зря.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. И рюмка пустая. Я ж вчера ему наливал. Тут поставил. (Виктору Петровичу). Ты не пил?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (смотрит на Стручкова). Нет.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. А если не найдут Саньку, тогда как?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Будем хоронить.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Как это?!
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Труп мы видели? Видели. А живого? Никто. Заколотим, да и в могилу.
ВАЛЯ. Я не дам.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Виктор, ты перегибаешь.
ВИКТОРПЕТРОВИЧ. Ну, давайте жить с открытым гробом!
ВАЛЯ. Он вернется.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Уже вернулся бы. Где его носит?
ВАЛЯ. Но полушубок-то исчез.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А валенки?
ВАЛЯ (смотрит под вешалку). И валенки.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А шапка?
ВАЛЯ. Шапка здесь. Вот она. (Берет с вешалки шапку).
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Хитро придумано. Только с шапкой эта банда просчиталась. Забыли шапку прихватить.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. И что это значит?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Не ушел он. А уволокли его, мертвого.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Кто?!
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (подходит очень близко к Стручкову). Думаю – скоро узнаем.
Входят Лелька и Санька. На плечах у Лельки синий полушалок. Под ним голубое с блестками платье. Волосы убраны в длинную косу, у висков подвитые локоны. В руках у Лельки гитара.
Санька в костюме Виктора Петровича, в парике и темных очках. В руках у него гармошка и бутылка водки.
Пауза!!!
ЛЕЛЬКА. Доброго утра всем! Вот пришла к покойнику!
Пауза!
Вчера была подломлена личным горем, не смогла – извините.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (подходит вплотную к Саньке, нос к носу). А это кто еще такой?
ЛЕЛЬКА. Муж.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Как это?!
ЛЕЛЬКА. Вчера я разошлась с первым мужем, выгнала его, он оказался подлецом. И вышла вторично.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Шура, когда?!
ЛЕЛЬКА. Ночью.
Пауза!
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Этой ночью?!
ЛЕЛЬКА. А какой же еще?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Но где ты его?! Откуда?!
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Ненашенский.
ЛЕЛЬКА. Артист цирка. Их машина увязла в снегу. Попросился переночевать.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Из одной банды. Трупоторговцы.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Шура, мы же не можем так – скоропалительно. В таком важном… Мы учителя. (Николаю Петровичу). Мне тоже сейчас есть предложения, но я…
ЛЕЛЬКА. Меня можно понять.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Держись, братка.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А чего он молчит? Не русский что ли?
ЛЕЛЬКА. Азербайджанец.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Эти не злые. Не воевать, а торговать любят.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Трупоторговец, я и говорю.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Пусть скажет чего.
ЛЕЛЬКА. Голос пропал. Простудился вчера.
Санька ставит гармошку на пол и показывает на горло.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. А почему он в моем костюме?!
ЛЕЛЬКА. Его одежда была вся в снегу, промокла.
Санька показывает, как он сильно промок.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Он что – долго полз по снегу? Я понял – он в машине ехал.
ЛЕЛЬКА. Не придирайся. Одежда его сохнет. Можешь пойти проверить.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Но мне противно, что он в моем костюме!
ЛЕЛЬКА. Ну и что? Сегодня он спал в твоей постели. Теперь вы даже родственники.
Санька показывает, как он ходит по канату.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Держись, братка.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Он так спал в моей постели?!
ЛЕЛЬКА. Зафир, ты о канате?
Санька утвердительно кивает.
Он канатоходец. Показывает, как работает в цирке.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Как, ты сказала, его имя?
ЛЕЛЬКА. Зафир Магомед оглы Тюрбокаев.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Быстро запомнила.
ЛЕЛЬКА. Полюбишь – все сможешь.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Шура, здесь же покойник, а у вас гитара, гармошка…
ЛЕЛЬКА. А у меня свадьба. Кстати, где Санечка? Я пришла с ним проститься.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Его нет.
ЛЕЛЬКА. А где он?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Украли. (Лицом к лицу с Санькой) И один из воров…возможно…
ЛЕЛЬКА. Чепуха. Мой новый муж не тот, за кого ты его принимаешь.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. А тебя не удивляет, что покойник исчез?
ЛЕЛЬКА. Покойника нет и прекрасно! Будем пить и веселиться! Я вышла замуж! Я замуж вышла! Вышла замуж я! У меня новый муж! Новый муж у меня! Обратите внимание – какое на мне платье. Молниеносное! Так и бьет, и бьет по глазам! (Виктору Петровичу). Особенно по бесстыжим!…Это Нинкино. Она купила к Новому году и почти не носила. А у меня сегодня Новый год, пошли новые годы!…Замечательное платье? Как оно подходит к утру моей второй свадьбы! Жизнь прекрасна и в шестьдесят! Зафир, ты меня любишь?
САНЬКА (хрипло). Люблю, Леля.
ЛЕЛЬКА. А сильно?
САНЬКА. Никого так не любил, Леля!
ЛЕЛЬКА. А если, к примеру…ну, кто-нибудь попытается отбить меня у тебя?
САНЬКА. Зарежу, Леля.
ЛЕЛЬКА. А если это тот…кому я раньше принадлежала?
САНЬКА. Все равно кого резать, Леля!
ЛЕЛЬКА. Видите? Вот как любят на Кавказе! Мне такого и не хватало – чтоб жгло, кипело! (Целует Саньку страстно, долго).
Витька подходит к целующимся, и смотрит.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Шура…
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Держись, братка.
САНЬКА (после поцелуя). Вот это женщина! Табун лошадей за нее можно отдать! (Виктору Петровичу). Жизнь в кинжальной драке! Искал, и вот нашел! Моя! (Целует Лельку не менее страстно и долго).
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Вдохновляют черти.
ЛЕЛЬКА (после поцелуя)…Первый раз меня поцеловал… мужчина. Аж дрожь сладкая по всему телу…Раньше только слюнявили… Еще, Зафирушка! (Целуются).
ВИТЬКА. Невесту обещала, а сама… (Уходит из дома).
ЛЕЛЬКА (после поцелуя). А-ах! Зафирушка, где там наша белоголовая?
САНЬКА (поднимая над головой бутылку). Здесь, Леля!
ЛЕЛЬКА (берет на гитаре несколько аккордов). Разливай, милый! (Поет под гитару). «Ой, цветет калина в поле у ручья. Парня молодого полюбила я…»
Санька подходит к столу и разливает водку в стаканы.
(Обрывая пение). Ну, же родственники! За мою свадьбу!
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Шура, нельзя, нехорошо.
ЛЕЛЬКА. Чепуха, Вера! Порадуйся за меня.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Я, конечно, но и…(Смотрит на Валю).
ВАЛЯ. Я не буду пить.
ЛЕЛЬКА. А мой любимый артист?
СТРУЧКОВ. Под закуску можно. Грузди там соленые, помидоры, огурцы. Хренка бы.
ЛЕЛЬКА. А на закуску – я! Чем не закуска?! Иль вам лишь столичное любо? Да вы откройте глаза – какие кралицы в глубинке!… Давайте познакомимся. Александра. Для знакомых –Шура. (Томно). Для близких – Леля. А вы ничего – вблизи. Зафирка, артисту!
САНЬКА. Налито.
Входит баба Паша с банкой молока.
БАБА ПАША. Вот подоила. (Стручкову). Будешь, московский?
СТРУЧКОВ (Саньке, о молоке). Мне лучше этого.
ЛЕЛЬКА. Настоящий мужчина при женщинах не пьет молока.
САНЬКА. Не пьет.
СТРУЧКОВ (бабе Паше). Тогда после.
БАБА ПАША. Перед-то оно бы лучше. Не захмелешь.
ЛЕЛЬКА. Мама, не мешай! Я новую жизнь начинаю! Все старое побоку! Ну, давайте хлопнем молодецки! За меня! (Стручкову). Или я не стою того?
СТРУЧКОВ. Я не знаю.
ЛЕЛЬКА. Узнаете! То ли еще будет! Ну, пьем!
Валя отходит в сторону.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Я тоже не буду. В другой раз.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Пьем.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Они оба не моложе. (Не пьет).
ЛЕЛЬКА. Давай, Зафир.
САНЬКА. Давай.
Целуются.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Вот гады! (Пьет).
БАБА ПАША. Не пойму чо-то.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Шура с Виктором разошлись. Это теперь ее новый муж.
БАБА ПАША. Как так?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. А так.
БАБА ПАША. А Виктор-то чо?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Сам виноват. Как и мой Коля.
Баба Паша пристально разглядывает Саньку.
ЛЕЛЬКА (поет и играет на гармошке). «Держитесь, каблуки, стройные ножки. Петь буду и плясать для мово Сережки!». Коля, поиграй.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Да я лет сорок не брал.
ЛЕЛЬКА. Попробуй. Плясать охота.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (берет гармонь, пробует играть). Четыре аккорда вспомню. (Играет).
Лелька пускается в пляс. К ней присоединяется Санька. Он с вызывающим видом выбивает дробушки перед Виктором Петровичем. Лелька выводит плясать Стручкова. Стручков пляшет и оглядывается на бабу Пашу.
ЛЕЛЬКА (заканчивая плясать, Стручкову). А вы можете разжечь в женщине огонь.
СТРУЧКОВ. Вы думаете?
ЛЕЛЬКА. А могли бы, поддавшись чувству, - вот так сразу заявить: «Ты моя! Я увожу тебя с собой?!»
СТРУЧКОВ. Не знаю.
ЛЕЛЬКА. Это не ответ.
СТРУЧКОВ. Надо пожить, посмотреть.
ЛЕЛЬКА. Чего канителить? Везите меня в Москву! Там посмотрите.
СТРУЧКОВ. Я бы лучше здесь остался. (Оглядывается на бабу Пашу.)
ЛЕЛЬКА. Здесь?!
СТРУЧКОВ. Ну, да. В вашей деревне. (О бабе Паше). У этой женщины.
ЛЕЛЬКА. У нее?!
СТРУЧКОВ. Да.
Пауза.
ЛЕЛЬКА. Я выгляжу, как моя свекровка? Даже хуже?
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Получила?
ЛЕЛЬКА. Вера…
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Шура, ты сама… Зачем все это?…
ЛЕЛЬКА (Стручкову). Вы пошутили.
Стручков отрицательно машет головой.
САНЬКА. Чего он понимает. Ты завлекательная женщина. Табун лошадей…
ЛЕЛЬКА (прерывая). Он выбрал восьмидесятидвухлетнюю. (Бабе Паше). И чем вы взяли, Прасковья Александровна? Поступью? Фигурой?
БАБА ПАША. А я с молоду мужеству нравилась. У меня и сейчас лицо бабское красивое. Гли-ка. И частушки могу не хуже. Ну-ка, Коля!
Николай Петрович играет на гармошке.
(Поет). Я на пенсию пошла, немного осмотрелася. Руки-ноги отдохнули – замуж захотелося! О как!
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Даешь, мать! Молодцом!
ЛЕЛЬКА. И пошла бы? Замуж?
БАБА ПАША. За московского? А чо – мужчина видный. И ест хорошо. Это от здоровья.
ЛЕЛЬКА. Пойду я. Зря платье это надела. (Саньке). Можешь тоже здесь остаться.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Пусть уматывает из нашей деревни. Я Веньке скажу.
Входит Санитар. Пауза.
(Лельке). Тоже твой? Все собираются.
САНИТАР (увидев Стручкова). А-а, не ошибся, правильно рассчитал. Все-таки он здесь. А то уже полдеревни обошел, начал сомневаться.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. А вы кто такой?
САНИТАР (о Стручкове). Ваш гость знает.
ЛЕЛЬКА. Вы режиссер?
САНИТАР. Да, да, - режиссер. Все одного и того же фильма. Про народного артиста Стручкова. (Стручкову). Слушай, Зайцев, задал ты мне задачку. Из-за тебя не спал.
СТРУЧКОВ. Я вел себя хорошо.
САНИТАР. Рад, рад. Это облегчит твою участь.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Это не… Стручков?!
САНИТАР. Я представляю районную психиатрическую лечебницу. Ну, вы знаете – рядом с Крутихой, тридцать км. с небольшим от вас. А это наш пациент.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. И он не Стручков?
САНИТАР. Нет.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. А вылитый.
САНИТАР. Сходство и сформировало его расстройство. Походил бы… ну, не знаю… на Гитлера…был бы, наверно, Гитлером.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Здесь бы нас не провели.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. А меня он не обдурил. Только вас. Я сразу что-то не то…
ЛЕЛЬКА. А как звать-то его, по-настоящему?
САНИТАР. Зайцев Сергей Иваныч. Шестьдесят три года. В прошлом инженер-электронщик. Болен четырнадцать лет. Если не верят в то, что он Стручков, делается буйным. Дерется, норовит разбить телевизор. Убить никого не убивал, а испугать горазд. В прошлый свой побег – когда это было? Лет пять назад? Разбил телевизор у супругов-пенсионеров. Они его сразу раскусили. Прекрасно знали биографию любимого артиста. А он кричал, перепугал их внучку. Потому я и примчался, чуть рассвело.
Вчера он исчез после прогулки. По описаниям людей, на автостанции сел на последний автобус до Славгорода. Но я решил – до Славгорода он не доедет, не вытерпит, захочет поскорее на ком-нибудь свои чары испытать. Ваша деревня третья от Крутихи. Первые две, думаю, пропустит. А уж в третьей… К тому же метель в ту пору усилилась… И не ошибся… Сергей Иваныч, собирайтесь.
СТРУЧКОВ. Если верят – я нормальный.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ. Знал бы – сильней сковородкой-то. Сдерживался. Не было полной уверенности.
СТРУЧКОВ (тихо). По-домашнему захотелось. И еды. И пить. И спать, пока не проснусь. И быть нормальным. И все уважали. И выйти на двор, и стоять, и не торопиться вернуться… И быть одному в комнате. И никто не ходил по подоконнику. И молоко, а не кисель. И женщины не в белом и не пахнут лекарствами… Спасибо… (Целует бабу Пашу).
БАБА ПАША. Ах, ты мой московский! (Обнимает Стручкова). Разлучают нас.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. И что его - никак?
САНИТАР. Нет.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Жаль.
САНИТАР. Извините. До свидания. Рад, что он здесь ничего не разбил.
ВАЛЯ. Так… И не так…
БАБА ПАША. Московский, я приеду к тебе.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Мы верим вам, Стручков! Знайте!
Стручков и Санитар уходят.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (подходит к окну). Что Стручков сомневался. Что нормальный – нет… О, обернулся. (Машет Стручкову). Ну, давай там. Пока.
Пауза.
ЛЕЛЬКА. Что за жизнь? Даже настоящего артиста не встретишь! Или психом окажется, или… (Смотрит на Саньку).
Валя начинает рыдать. И все сильнее и сильнее.
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. Валя… Ты же держалась… (Плачет).
Валя рыдает в полный голос.
САНЬКА. Чего это она?!
БАБА ПАША. Не понимаешь – так разбалакайся! (Подходит к Саньке, срывает с него парик, темные очки). Хватит над женой изгаляться! (Уходит из дома).
Пауза. Все ошарашенно смотрят на Саньку. Валя бросается на шею мужу.
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Ожил, что ли?
САНЬКА. Вроде бы…
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Ящик водки с тебя.
Валя рыдает еще громче. Санька обнимает, целует жену.
САНЬКА. Ожил, ожил.
Валя затихает.
Все хорошо, хорошо.
ЛЕЛЬКА (Виктору Петровичу). На колени!
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (надевает на шею похоронный венок). Кто ж мне позвонил-то насчет Саньки?
ВЕРА ДМИТРИЕВНА. И не такое услышишь… без моего присмотра. Еще и белая глинка позвонит. (Надевает на Николая Петровича парик и темные очки).
ЛЕЛЬКА. Ну!
Виктор Петрович нехотя опускается на колени.
Пауза.
Входит баба Паша.
БАБА ПАША. Витя повесился.
Занавес.
-------------------------------------------------------------------------------
МУРЕНКО ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ.
Телефон в Новосибирске 383 (код) 356 38 38 (дом),
8 905 945 76 57 (сот).
armariyn@yandex.ru
armariyn@gmail.com
armariyn@rambler.ru
Есть странички в Фэйсбуке, В Контакте, в Одноклассниках
------------------------------------------------------------------------------
Пьеса зарегистрирована в Сибирском отделении Российского Авторского Общества. Все права на пьесу у автора.
-------------------------------------------------------------------------------
Коротко об авторе.
Пьесы поставлены:
«ШУТКИ В ГЛУХОМАНИ» - в 68 театрах России, Узбекистана, Казахстана, Литвы (на момент 2018 года). Спектакли по этой пьесе стали лауреатами фестивалей в Новосибирске, Иркутске, Перми, Кирове, Самаре, Твери, Йошкар-Оле, Ульяновске, Мурманске, Барнауле, Омске, Томске, Костроме, Кургане, Сызрани, Тобольске, Ханты-Мансийске, Пскове, Тюмени, Комсомольске-на-Амуре, Санкт-Петербурге, Москве, в Узбекистане, Казахстане, Болгарии и Франции.
«ОДИН ДЕНЬ ИВАНА МИЛЛИАРДОВИЧА или СТАКАН ВОДЫ 2» - в Днепровском академическом театре драмы и комедии (Днепропетровский академический театр русской драмы и комедии имени М. Горького). Премьера состоялась 4, 5 ноября 2017 года.
Пьеса «ОТЧЕ НАШ» - в Новосибирском Областном драматическом театре «Старый дом». Показана в эфире Государственной телерадиокомпании «Новосибирск». Стала лауреатом фестиваля на Украине (Одесса).
Пьеса «ПРИЗВАНИЕ - УБИЙЦА» - в Новосибирском Государственном Молодежном академическом театре «Глобус». Стала лауреатом Международного Рождественского фестиваля в Новосибирске.
Пьеса "АКТРИСА НОЧЬЮ" в театре "САНТ" г. Актау Республики Казахстан. Пьеса победила в конкурсе Sib-Altera
Пьеса "СЕМЕЧКО ТЫКВЫ" - на Новосибирской студии телевидения (ныне ГТРК "Новосибирск"), а также на сцене МАУ ГЦНК «Приморье» детской театральной студией "Софит" из школы № 3 поселка им. С. Лазо Дальнереченского района Приморского края.
Пьеса «F 1 – ПОМОЩЬ. ПАМЯТИ WINDOWS 2000» - в Белоруссии, в молодежном театре «На филфаке» Белорусского государственного университета и была представлена на Международном фестивале студенческих театров «Тэатральны куфар 2009» в Минске.
Пьеса «КОРОЛЕВА ЛИР» - на ГТРК «Новосибирск».
Пьеса «БАБУИН И ДЕМБЕЛЬ» - на ГТРК «Новосибирск».
Пьеса «МУСОРНЫЕ БЯКИ» - на ГТРК «Новосибирск».
Пьеса «СЫН ПРИЕХАЛ» - на ГТРК «Новосибирск».
Пьеса «КЛАД КРЕМ или ПРИЕМ ВЕДЕТ ПСИХОЛОГ» победила на Международном конкурсе современной драматургии "Время драмы, 2014, осень". Участвовало 10 стран: Израиль, Англия, США, Украина, Белоруссия, Казахстан, Германия, Швейцария, Латвия, Россия.
Пьеса "КОМЕДИЯ ОРГАНОВ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ" вошла в шорт-лист Международного конкурса современной драматургии "Время драмы, 2015, весна". Участвовали авторы из 9 стран: Германии, Дании, Израиля, Италии, Швейцарии, Латвии, Белоруссии, Украины, России. Поставлена в Челябинском Молодежном театре "ГлаголЪ". Спектакль победил в Магнитогорске на фестивале молодежных театров в 2016 году и победил в Челябинске на фестивале-конкурсе любительских театров "Весна студенческая 2017".
Пьеса "МУЖИКИ ЛЕТЯТ НА ПИРОГИ" стала победителем Международного конкурса современной драматургии «Время драмы, 2016, лето». Участвовали авторы из России, Украины, Кыргызстана, Беларуси, Молдовы, Латвии, Германии, Израиля, Канады, Франции, США.
Печатался в журнале «Современная драматургия», в сборниках «Авторы и пьесы», «Мы выбираем Новосибирск».
Рецензии на спектакли по пьесам печатались в журнале "Театральная жизнь", в "Независимой газете", в газете "Культура".
Один из соучредителей Секции драматургов при Авторском Совете Российского Авторского Общества.
Участник лаборатории драматургов, режиссеров и критиков Урала, Сибири и Дальнего Востока, семинара драматургов России в Рузе, семинара молодых драматургов СССР.