Пьеса шла в БДТ, в театре ЛЕНСОВЕТ, В Красноярском театре драмы, др.театрах России. Сейчас идёт в Драмтеатре Норильска.
Нина Садур
СНЕГИРИ
(пьеса по мотивам произведений В. П. Астафьева)
ПРОЛОГ
Действующие лица:
Лешка Шестаков
Маша, его жена
Леха Булдаков
Сибирь. Зима. Убогий сарайчик. В нем живут. Год 1948. Печка. Самодельная скудная мебель. Детская колыбель. Маша шьет занавеску для окошка, обметанного морозом. Леша Шестаков мастерит ловушку для крысы.
МАША. Кум врать не станет.
ЛЕШКА. Кум? Ширинкин?!
МАША. А чё? Ну кум! Ну Ширинкин!
ЛЕШКА. Ой, Мань, держи меня, я падаю! Я со смеху помру!
МАША. Это точно. Веселый ты, Леша, человек.
ЛЕШКА Солдат я веселый. Веселый солдат. А кум врать не будет, Мань. У него на два слова три враки.
МАША. Кум балабол, а в делах ловчила! Обещался к тому ж. Дом поставит нам.
ЛЕШКА. Мне и здесь хорошо.
МАША. Мы не вписанные.
ЛЕШКА. Кого – не вписанные?
МАША. Неучтенные мы.
ЛЕШКА. Кого – неучтенные?!
МАША. Ломать нас будут. Ты знаешь.
ЛЕШКА. Кого… Кого это – ломать?! Они там охренели в штабах своих! Хари нажратые! Мы живые или нет? Дите у нас есть или нет?
МАША. Штабы, Лешенька, на войне остались. Теперь конторы и управления.
ЛЕШКА. А мне один хрен! Ломать не дамся.
МАША. Нас в плане нет, Леш! Этот дом нигде не числится!
ЛЕШКА. Дура ты! Ты баба, ты хрена суешься?! Ты подумай сама-то, подумай – чё ты буровишь-то?
МАША. Чё буровлю, то буровлю. Нету в плане! Из конторы приходили, бумаги показали… Леш, нету нас там нигде. А правда. План, главное есть, а нас нету.
ЛЕШКА. План у их! План у их! Я им такой план нарисую – у их звезды с одного места посыпятся! Хоть ты контора, хоть разконтора! Торжественный салют им запуляю!
МАША. Оне опасные, Леша. Оне… Хоть тебе инвалида, хоть героя – если гордый, - хвать и в пересылку.
ЛЕШКА. Да но-о… Страшно-то как! А такой закон где написан – пришел солдат с войны. Дом какой-никакой поставил. Жену взял. Дите родил. А его не вписали. Ломать хотят. Живьем. На мороз. Вроде, фашистов истребили уже.
МАША. Ну чё ты бодаешься? Кум Ширинкин нам новый поставит дом. Поперек власти не попрешь. А кум обещался. Раз не вписанные, освободим пространство. Кум место нам нашел. Тихое. У кладбища!
ЛЕШКА. Я не буду у кладбища!
МАША. Будешь. Власти нас туда толкают. Кум поможет.
ЛЕШКА. Пристала с кумом-то. Мне здесь хорошо. Отлипни, баба.
МАША. Кум… Бревна собрал.
ЛЕШКА. Дура.
МАША. Говорит, тес надо. Кирпич.
ЛЕШКА. Завелась. Чалдонка.
МАША. Чалдонка. А ты кто? Американец?
ЛЕШКА. Вот чё орешь, а? Чё ты орешь? Дочку разбудишь!
МАША. Главное, я ору. Я же и ору!
ЛЕШКА. Во, глянь, Марея.. Ну, чё скажешь?
Показал ловушку
МАША. Наш крысяк умный. Не сунется.
ЛЕШКА. (подправляет ловушку, напевает) Наш крысяк умный, парень башковитый, ну а мы умнее, мы умней его! Слышь, Мань, люди говорят – крыса в дом на беду приходит.
МАША. А ты плюнь им в рожу, чтоб не брехали.
ЛЕШКА. Прям сразу плюнуть!
МАША. На крысяк без корысти пришел, у нас жрать нечего.
ЛЕШКА. Этто точно. Жрать у нас нечего. Ну и чё, мы одни такие? Весь народ бедует. Война кончилась, а еще хуже стало. Ты глянь, чё делается, а? Которые люди в боях выжили, дома с голоду мрут. Детдома переполнены Пересыльные на улице и прям падают. Чё хуже, война или мир? А? Чё хуже, Марея?
МАША. Отстань.
ЛЕШКА. Зачем я, дурак, женился, а? Зачем дите родил! Ну, точно, контуженный! Я ж вас обрек, дурак хреновый! Я прям сам себя боюсь.
МАША. Не дурак ты.
ЛЕШКА. А кто я, Мань? Кто я с одной рукой, с одним глазом, умом поврежденный, безработный и... нигде не вписанный.
МАША. Мой муж.
ЛЕШКА. (Помолчав, о ловушке) Сала бы кусочек сюда. Крысяк бы не стерпел.
МАША. Я б сама не стерпела. (Подошла к колыбели, качнула ее, та качается до конца сцены). Кашлять перестала. Спит. Не плачет даже. Ослабла. Слышь, Лёш, кум обещался костей раздобыть – суп сварим. Ум добычливый, все ж таки, хоть и шебутной мужичонка.
ЛЕШКА. Сало… На плацдарме у хохлов хорошее сало было. (Задумался).
МАША. Лёш, Лёш, ты не сиди так… не хорошо это.
ЛЕШКА. Было у хохлов сало…
МАША. Лёш, глянь, занавеска… ничё, а? Славно, нет? (Вешает занавеску).
Лешка схватился за голову, качает ее в руках.
Контузия… Это контузия… Тебе нельзя… Не помни… Не думай… Хочешь… чё же у нас ничё нету? Кипятку нагреть? Горяченького! Лёш!!!
ЛЕШКА. (Кричит-поет)
Мой товарищ в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей…
МАША. Лёш, кум бревна собрал… кирпич, говорит, надо. Чем ее лечат, контузию? Есть лекарство для нее? Порошки хоть какие..
ЛЕШКА. Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
МАША. Горючки бы бутылку. Ну хоть сто грамм, хоть пятьдесят бы! У него ж контузия, у него в голове огонь!
ЛЕШКА. Ты не плачь, не стони, ты не маленький.
Ты не ранен, ты просто убит.
МАША. Надо голову в тепло. Нет – в лед. Нет, лекарства. Порошки. Порошки. Где их берут, порошки эти?
ЛЕШКА. Дай-ка, лучше сниму с тебя валенки,
Нам еще наступать предстоит.
Маша встает перед Лешкой
МАША. Все! Все мое терпение кончилось! Сам лечись! Как хочешь, очухивайся! Нам никто не поможет! Одни мы. И лекарства такого нету, чтоб не помнить! Выйди, выйди на улку – в каждом окне кто-нибудь воюет! Ничё не кончилось! Оно никогда не кончится, Лёша! Лёш, увидь меня, а? Дочку увидь! Вот они мы – у тебя есть! Мороз кругом, ночь полярная, Лёшка, а мы вот они, все вместе. Лёшка, засмейся, как умеешь! Лёшечка, ты же… Ты веселый ты солдатик!
Но за спиной маленькой Маши взгромоздился страшный, в дымящейся рванине, в кровище и грязи, босоногий Солдат. Бессильно волочит за ремень винтовку. Лешка вскинул глаза. Он в ужасе.
ЛЕШКА. (Солдату.) Лан, лан, лан тебе! Чё ты, чё ты?!
МАША. (Она не видит Солдата, отвечает) Я ничё, я ничё, Лёшечка. Кум Ширинкин обещался сто грамм тебе добыть. Дочке нашей хлебца корочку.
ЛЕШКА. Ну лан, лан, лан! (По-дурацки хихикает). Не пугай, товарищ боец! Пуганые мы!
МАША. Ты это… чё говоришь-то?
Маша резко обернулась, но Солдата не видит.
От двери-то шибает, прям шибает. Градусов пятьдесят на улке. Я щас, я тряпками заткну.
Маша отходит, прилаживает дверь. Солдат, таща винтовку по полу, шагнул к Лёшке. Словно не своей волей пришедший, Солдат пассивен, измучен, он просто ждет. Он вяло манит Лёшку. Роняет бессильно руку. Кажется, толкни эту громадину, и он рухнет, как мертвый. А он и есть мертвый.
ЛЕШКА. Лан, лан, лан. Ну хватит, товарищ! Мир, мир кругом! Войне капут, капут, слышь, служивый, Гитлеру капут! Всем капут!!! Третий год уж…
Маша замерла оцепенело. Лешка вглядавается, узнал Солдата.
Булдаков! Ты, чё ли, Лёха? Мать честная! Лёха Булдаков! Ты то, харя наглая! Чё лыбишься-то Чё ухмыляешься! Босый! Ну, боец, ну, обормот, ну, хитрован! Ой, ну бреши, ой, ну я прям поверил! Ага! Ну чё, ну не врешь, чё ли? – прям всю войну босый протопал? Друг ты мой некомплектный! Этта точно! Твоего размера не было. Во всей арьмии. Во всем Сесеэре. Во, в рот вам баржу, в жопу пароход, воинство сибирское! (Рванулся обнять, но замер). Тебя убили. Всех убили. Да, всю, Лёха, нашу первую роту. Подчистую. А я знаю?! Вон сколько людей жить хотело, а их убило. А я жить не хотел, а живу. Ну ты даешь! Хераньки теперь их разыщешь! Не знаю я, понял, нет? А я говорю – не знаю. Где ихние кости валяются – я уже сам думать про это надсадился! Ну чё ты, чё ты блажишь-то сразу! Я рядовой боец, Лёха, как и ты. Ничё я не брешу – в точности такой же… Да прям разница! Ты мертвый, я живой, вся разница. А рота наша все равно первая. Ну не доводи до психу-то, не доводи, едрена вошь! Ну откуда мне-то знать? Куда, куда манишь, боец? Ничо там нету. Лёха, лучше моего уже знаешь – нету, там ничего! Нельзя туда, дым там, тьма кромешная, наших никого не видать. Чё-то не видать никого! Где все люди? Где товарищи мои?! Какого хера свет потушили? Вперед! Вперед! Перебежками! Руби! Залпом пли!
Лёшка бьется в конвульсиях. Мертвый Лёха Булдаков поднимает Лёшку как раненого. Уводит. Маша одна. Колыбель качается. Маша проходит по комнате. Надевает длинный рюкзак, уходит. Домик легко распадается. В тишине, пустоте качается одинокая колыбель.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
«ЛЕХА БУЛДАКОВ»
Действующие лица:
Лёшка Шестаков
Лёха Булдаков
Шпатор Аким Агафонович, старшина
Зеленцов
Щусь Алексей Донатович, лейтенант
Скорик Лев Соломонович, лейтенант-особист
Нелька, медсестра
Лемке
Соломенчиха, хантыйка-колдунья
Еремей Снегирев
Серега Снегирев
Коля Рындин
Попцов
Бойцы, раненые, убитые
I
Бежит высоченный новобранец по снегу босиком. Амуниция на нем вся «малая». Шинель – рукава до локтя. Портки спадают.
Он бежит и поет.
БУЛДАКОВ. «Взвейся, знамя коммунизма,
Над землей трудящих масс…»
За ним бежит сухонький, старенький старшина
Шпатор с ботинками в руках.
ШПАТОР. Эй.. эй.. придурок… эй, товарищ боец, нельзя по снегу босиком… ты же простудисси…
БУЛДАКОВ. (В сторону). Господа-товарищи штабные полководцы! Требоваю с вас обмундирование соразмерное, обутка требоваю, штоб по ноге была, питание штоб хлебное! Постелю требоваю, простынь, одеяло даже! Вошь на бойцах перебить требоваю! И штоб соплей А то на извод бойца пускаете, матерьял человеческий в говно переводите!
ШПАТОР. Стой, оглоед! Рожа наглая! Не слушайте его, никто не слушайте! Стой, блажной, я те поблажу, я тебя научу дисциплину любить!
Оба пробежали
II
Военгородок под Бердском. Черный снег, желтый свет. Ободранные мертвые деревья. Урытая в землю казарма-яма. Дверь казармы в кипучем рыжем куржаке. Перед дверью снег в рыжих потеках мочи. У входа облако желтушных испарений. Вдалеке, меж деревьями дымки – землянки командиров. Есть и настоящий дом – там штабные, которые никогда не пойдут на фронт.
Раннее утро. Построение первой роты двадцать первого сибирского стрелкового полка.
Разнообразный, глубинно-таежный, в лохмотьях, в потеках мочи, грязи, гноя, соплях, в крайней степени истощения – строй новобранцев-мальчиков. Выделяются два «некомплектных» великана.
Старшина Шпатор Аким Агафонович с закрученными усами, седым ежиком, маленьким солдатским телом, горестно
пытается строить роту.
ШПАТОР. Дристуны и ссыкуны – шаг вперед!
Рота дружно шагнула.
Врать отставить, памаш! Отставить врать! У меня не поврешь, не побалуешь! Я всякого хитрована лично проверю и рецепт пропишу, памаш! Был артист – стал боец! Был симулянт – стал боец, памаш, жулик разный, арестант, всякий другой элемент через дисциплиночку, через упорные занятия станет кем? Правильно – бойцом! Кто там спит в задних рядах!
КОЛЯ РЫНДИН. Я, однако…
ШПАТОР.Боец Рындин, вы почему спите на построениях?
КОЛЯ. Не знаю. Я когда не работаю, всегда сплю.
ШПАТОР. Встать в строй!
Коля встает
КОЛЯ. (Соседу) Ты меня под бок ширяй, если чего.
СОСЕД. Что, если чего?
КОЛЯ. Ширяй, пошибче ширяй, а то погибель выйдет!
ШПАТОР. Спанье кончается, ученье начинается! Армия, памаш! Ты мне скажи, в империалистическую войну – русский боец смел спать в строю? А уж тем более – дристать? Молчишь, рота. Смехоньки да хаханьки отставить, памаш! Я тебе скажу, рота - боец дисциплину знал!
БУЛДАКОВ. Каков харч, таков срач!
Рота гоготнула
ЗЕЛЕНЦОВ. Хлебово плескают, дак гнилой лист один и плавает. В детдоме и то кормили! За людей считали.
БУЛДАКОВ. Товарищу Сталину надо писать!
ШПАТОР. Отставить. Товарищ Сталин в миг у вас дисциплину наведет! Вот узнает про вас товарищ Сталин, вот узнает! Харч им гнилой, памаш.. Товарищ Сталин вам такой харч гнилой задаст, памаш! Ты скажи, рора, кто тебе, симулянту и злостному обдувальщику, харч выдает?
БУЛДАКОВ. А взаправду, а кто, товарищ старшина?
ШПАТОР. Тебе, дуре, Родина харч выдает! Сесесеэр! А ты, памаш, того… Хитрованы, жулики вы и обормоты!
БУЛДАКОВ. Вон оно как! Товаришши, а я думал – вражина какая вредит тутова. В котелок гляну – сразу плохое думаю. Товаришши, это ж, думаю, подрыв происходит! Это ж прямо извод советского бойца, памаш!
ШПАТОР. (Тоскливо) Отставить! ТЫ, памаш, Булдаков, памаш, куды за такие твои дерзновенные речи понесесси ты сизым голубем?
БУЛДАКОВ. Дальше фронта не пошлют, больше смерти не присудят!
ШПАТОР. Два наряда бойцу Булдакову!
БУЛДАКОВ. Есть два наряда! Конечно бы, лучше чай пить, но раз родина требует…
ШПАТОР. Отставить разговоры! Которые артисты, так оне первые, памаш, того… Поблажи мне еще, поблажи… Которые строевую неустрашимость проявляют…
БУЛДАКОВ. У бара бороды не бывает…
ШПАТОР. Этта што у тебя.. этта што на ногах на твоих, боец?
БУЛДАКОВ. Кальсоны, кажись. Аким Агафонович, мне штанов не досталось.
ШПАТОР. Смерти моей хочете! Не дождетесь! Аким Агафонович Шпатор вам в первую мировую русьской армии служил. Потом сидел, правда, я не знаю, за что, и теперь Аким Агафонович при тебе старшиной служит, при русьской армии, памаш… Ежели годы мои не не уже и здоровье не пзволяет… а я, памаш, тебе кто? Я твое прямое начальство, памаш… боец Рындин, отставить храпеть в строю!.. и я тебе лично, Булдаков, я не позволю русскому бойцу босиком на ученья ходить! Поусмехаесси у меня, похихикаешь! Я тебя, Булдаков… боец Рындин! Толкните его кто-нибудь, я тебя, памаш… Булдаков, уложу в дисциплину-то. Ты, памаш, Булдаков, которые выпирают со всех сторон… их же первых… Где ботинки, обормот! На жратву променял?!!
БУЛДАКОВ. Оне если не лезут!
ШПАТОР. Почему на… бойца Рындина лезут? Он не меньше тебя громада!
Коля Рындин, проснувшись, охнул и рванул вперед.
КОЛЯ. Здеся я, дяденька… товарищ старшина.
ШПАТОР. Вот! Коля, покажи всем и лично бойцу Булдакову свою обувку!
БУЛДАКОВ. Коля, покажи!
КОЛЯ. (Шпатору) Оне смеются, товарищ старшина! Срамите меня перед товарищами! А оне и так надо мной все смеются! Товарищи, ведь у нас, в Нижнем Кужебаре, такой обувки сроду не видали. А я, Аким Агафонович, тянул их, тянул, веревочками привязал, чтоб марша не сбивать… а оне все одно, смеются… товарищи мои.
ШПАТОР. Дура смеется. А ты, Булдаков, чем зубы скалить, лучше поучись у товарища!
БУЛДАКОВ. Мы не могем! Мы так не могем, Аким Агафонович! Коля Рындин – старовер, Аким Агафонович! Коля Рындин –старовер, он с молитвой марширует, а я комсомолец, мне прямая устойчивость нужна.
Входит особист Лев Скорик
СКОРИК. Что за бардак в первой роте? Что в первой роте опять происходит? Мне с лейтенанта Щуся спрашивать или с вас, товарищ Шпатор? С одной ротой не справляетесь уже? Щусь – герой Хасана. Да и вы многоопытный кадр! Весь двадцать первый полк знает первую роту! Прикажете отчет написать?
КОЛЯ. (Тихо) Зашелся товарищ командир штаба. Закует. В колодки закует. В тюрьму зашлет.
БУЛДАКОВ. Не дрейфь, боец. Больше смерти не присудят.
КОЛЯ. Ты смелый парнишша. Ни колодок не боисся, ни Бога.
БУЛДАКОВ. У бар бороды не бывает!
КОЛЯ. (Пугаясь) Господи Сусе!
СКОРИК. А что там за шушуканье в строю? (Шпатору) Мне и в самом деле отче написать?
ШПАТОР. (Озлясь) Пиши. Оне и так говорят, что весь мир бардак, а все люди бляди! И правильно говорят, памаш! Ты пиши, юноша, ты особист, штабной человек, писучий. Шпатор моя фамилия. А наперед выдай мне две пары ботинок 47 размера! А после пиши! Я хоть подохну с ботинками этими на груди! Шпатор моя фамилия!
СКОРИК. Да полно, полно, Аким Агафонович! При этих-то нервы выпускаете..
ШПАТОР. Аким Агафонович, я для «этих», как вы изволили их обозвать сейчас. Я ихний дядька казарменный, последняя им мать. А для вас, товарищ старший лейтенант особого отдела, я, по уставу – старшина.
Из землянки вылез Щусь, приближается.
СКОРИК. Идет… герой.. Лбимец армии. А у вас, старшина, дурдом в роте. (Уходя) Что за фамилия у вас, старшина? Шпатор…
ШПАТОР. Из немцев. Из русских немцев! А в царской армии фельдфебелем служил. Но за эти две вины уже отсидел.
СКОРИК. Полный дурдом (Уходит)
ШПАТОР. Рота, смирно!
Подобие построения.
Подходит Щусь. Тоненький красавец в белом шарфике.
Щеголь. Гений военных учений.
Товарищ лейтенант, первая рота двадцать первого запасного стрелкового полка на учебные занятия построена!
ЩУСЬ (Звонко) здравия желаю, товарищи бойцы!
Рота помычала
(Поддав озорства в голосе) Не слышу! Здравия желаю, товарищи бойцы!
Рота отвечает дружным рыком:
«Здрр… тощщщ… ант!!!
Направо! Шагом марш!
Щусь уводит роту на учения.
Щусь марширует, как в балете, рота тащится за ним, но команды Щуся разжигают роту – и вот – маршируют браво.
Ырррас… рас… рас, два… Запевай!
ЛЕШКА. (звонко)
«Когда нас в бой повел товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведет…»
Песня крепнет, лихая, солдатская, но КОЛЯ РЫНДИН, не зная ни одной мирской песни, подпевает в такт шагу:
Боже правый, Боже святый, Боже бессмертный, помилуй мя…
Рота маршем удаляется в утренние морозные сумерки.
Ее заверчивает пургой.
Постепенно из удалой этой песни слагается общий молитвенный стон, начатый Колей Рындиным. Одинокий старенький старшина Шпатор украдкой крестит роту. Уходит в казарму, под землю.
***
Казарма. Нары. Каптерка. Комната дневальных – карцер.
Бойцы заняты кто чем: чинят ветхую одежду,
спят, курят, дерутся, играют в карты.
Бьют Попцова:
«Слазь. Прудонь в нижнем ярусе. На робят текет. Мокрому на ученья кому охота?»
Попцов плачет, визжит, цепляется за нары, но его сбрасывают.
Страшная, багровая, но загадочно-холодная печь. Зеленцов прилепляет к ней пластики картошки – печет их, меняет на махорку, ту – на хлеб, хлеб на водку… Молча. Из рук в руки.
Лешка Шестаков вбежал с холода с дровами. Он дневальный. Впихивает дрова в печь.
ЗЕЛЕНЦОВ. Чё это, дрова? Тебе куда сказано – до лесы бегай, а ты чё нагреб?
ЛЕШКА. Сам бегай! Чё нагреб, то нагреб. Эта дура все равно греть не бдет.
ПОПЦОВ. Мама! Мамочка! Где это я?
ЗЕЛЕНЦОВ. Горючки плеснуть?
ЛЕШКА. Не пьющий я.
ЗЕЛЕНЦОВ. Чё так?
ЛЕШКА. Мамка не велит.
ЗЕЛЕНЦОВ. А я с детдома.
ЛЕШКА. Вор?
ЗЕЛЕНЦОВ. Щипач я!
Печка разгорается. Но ощущение холода, холода… Люди у печки дремлют.
ЗЕЛЕНЦОВ. Главное, братва, не ложиться на пол. Прежде всего – боком не вались. Ливер застудите.
ЛЕШКА. Здесь Обь какая? Узкая, нет? У нас в Шурышкарах – без краев совсем и дна не достать. Ханты говорят, раньше, когда ничо не было, даже людей в мире не было, даже Сесеэр не было, тогда было море. Потом ушло под землю, стала тундра. Ханты сугудай кушают. Его ножиком строгают. Я люблю. Очень. (О печке) Ну чё она не греет-то, зараза! Ты глянь, алеет, вся алеет, прям щас лопнет от пламени, а сама только мокро дает, а тепла тебе нисколечко…
ЗЕЛЕНЦОВ. Говорят вам, братва, на бок не вались… У нас в детдоме всегда тепло было. И в тюрьме тепло было. А здесь яма. Подохнешь, закапывать не надо.
Из зева печки сыплются искры. Вылезает хантыйка-колдунья Соломенчиха в оленьей камлайке, в зубах трубка, в руке плошка с углями. Солдоменчиха трясет плошкой, сыплются искры.
СЛОМЕНЧИХА. Здорово, Лёська!
ЛЕШКА. Здорово, Соломенчиха! Тебе нельзя сюда. Здесь военная часть, сюда колдунов не пускают.
СОЛОМЕНЧИХА. И –и, Лёська, пурга метет, Соломенчиха летит. В глаза часовым –прр-прр… боец моргает, Соломенчихалетает… Ты зачем на кладбище в Шурышкарах звезду сломил?
ЛЕШКА. Не ломал я. Ночью с селявками ходил на кладбище, точно! И нож в бугорок втыкал! А могилы мы не трогали! Ты чё!
СОЛОМЕНЧИХА. А я думала – ты звезду сломил! Не ты?
ЛЕШКА. Не. По-честному говорю. Я тебе не дурак – могилы зорить!
СОЛОМЕНЧИХА. Лёська, та могила ушла, нету ее на кладбище. Звезду сломили – могила ушла. Звезду партия человеку поставила. На память. Где могила? Как звали? Звезды нет, человека нет. Не ты?
ЛЕШКА. Да чё ты привязалась, колдунья хантыйская? «Не ты, не ты!» Сама шарахалась по кладбищу, сама, поди, сломила!
СОЛОМЕНЧИХА. Так не ты?
ЛЕШКА. Тьфу на тебя!
СОЛОМЕНЧИХА. Не плюйся, Лёська. Слюни замерзнут. Холёдно, Лёська, сильно холёдно… Помру, ханты мне водки нальют.
ЛЕШКА. Да эта дура не греет совсем, вишь чё… Соломенчиха, дай трубку потянуть! Курить охота!
СОЛОМЕНЧИХА. Низзя! Беркулезная я!
ЛЕШКА. Соломенчиха, дай! Я не боюсь туберкулеза! Я ничё не боюсь! Я ж на войну пойду. Меня, может, там совсем убьют.
СОЛОМЕНЧИХА. Низзя, низзя! Беркулезная я!
Соломенчиха начинает дико кружить, искры сыплются из плошки.
Низзя могилы без человека. Низзя человека без имени! Низзя имени без звезды!
Соломенчиха поет, заунывно, как пурга… Закончив пение, сморкается в подол юбки, плюется, прячет трубку и лезет обратно в печку, видно, что старухе очень холодно.
(Мимоходом) Не убьют, совсем не убьют. Не совсем убьют.
Соломенчиха исчезла. Из печки выпало, рассыпалось огненное полено.
ЗЕЛЕНЦОВ. Ты чё дремаешь? Сгоришь так!
ЛЕШКА. Я не дремаю. Есть охота!
ЗЕЛЕНЦОВ. Ладно. Я добрый. Ты дежурный, на тебе пластик картохи.
ЛЕШКА. Пасибо. (По кусочку отламывает, ест, к нему тянутся руки, он раздает в эти руки крошки, как в птичьи клювы).
КОЛЯ. (Подходя) Ты дежуришь?
ЛЕШКА. Я.
КОЛЯ. Я тебе помогать буду. Дежурить помогать.
ЛЕШКА. Помогай.
КОЛЯ. А то я храпеть начинаю. Робята пугаются. А я, когда не работаю, всегда сплю…
Коля, дико гикая, крушит ногами сухостоину.
ЗЕЛЕНЦОВ. Оне, старообрядцы, все телом здоровые. У них даже бабы на медведя ходят!
ЛЕШКА. Да но-о?
ЗЕЛЕНЦОВ. Не пьют. Горючку в рот не берут. Коля, непьющий ты.
КОЛЯ. Не пьющий. Нам нельзя. А вот бабушка Секлетивенья один раз взяла меня из Нижнего Кужебара в Верхний Кужебар… и там, робята, во токую семейную сковородину поставили жаренины: картохи со свининой. А дядья мои кулаги из малины напились, а я есть люблю. Я ел, ел, ел, ел и всего-то - пол-сковородины уел…
ЛЕШКА. А я мукусунов, налимов ловил… Рыбачил.
КОЛЯ. Не! У нас вся родова медвежатники. Бабушка Секлитевенья по травам понимала, читать умела; че я жаренину не доел тогда? Че не доел-то?
ЗЕЛЦОВ. Заткни едало, а? Че ты веперся? Че слез-то с нар сюда?
КОЛЯ. Там, робята, по краю сковородины прижарочки налипли, жирные такие, масленые.
ЗЕЛЕНЦОВ. Бить я тебя буду…
КОЛЯ. Я не могу драться. Нельзя. Такие они обжаренные… лень было подковырнуть их с краю.
ЗЕЛЕНЦОВ. Ты че, гадюка, до иступления доводишь, а? (лезет к Коле, Коля его легко удерживает).
КОЛЯ. Остынь, парниша, я не буду больше, не буду.
ЗЕЛЕНЦОВ. Я те все равно рожу начищу!
КОЛЯ. Нельзя. На человека нельзя посягать! Грех.
ЗЕЛЕНЦОВ. На, заткни едало! (сует ему пластик картошки).
Коля держит его в большой ладони, качает, нюхает, смотрит. Ему в ладонь заглядывают.
КОЛЯ. Махонький такой, а пахнет, как много. Вот и та сковородина пахла, там в ней еще и мясо жаренное…
ЗЕЛЕНЦОВ. Ты, гадюка, ты че над людями издеваешься? Че тебе выперло-то?
КОЛЯ. Не буду больше. Не буду. Берите, робята, мой берите, мне это одно баловство… (по крошке отщипывает, раздает весь ломтик). Че мне с такой крошечки. Мне не жалко, берите, не жалко. (нюхает пустую ладонь). Да-а, а та сковородина, ее ж одному человеку и не поднять, если в ней картошка, сверху да еще и свинина жаренная…
ЗЕЛЕНЦОВ. Сволочь.
БУЛДАКОВ. (на нарах) Культпросветпривет! Эй, ушибленные, дуй на верхний ярус, просвещать вас буду! (достает ворох газет. К нему лезут бойцы).
Шпатор вышел из каптерки.
Тек-тек-тек…
ШПАТОР. Ты там… грамотно читай, памаш, чтоб этого не было… Че не пишут, не читай, памаш.
БУЛДАКОВ. Не боись, дядя! Политчас проведем, сам товарищ Скорик взвизгнет.
ШПАТОР. Чтоб того, без дураков.
БУЛДАКОВ. Есть без дураков! Конечно бы лучше с дураками, да где же их взять в стране советов! Во! «Молодежный лыжный кросс в честь дня рождения любимого вождя!» Этто славно, этто хорошо! Вот! «Ловаль, формирует отряды французских эссесовцев» - во блядина.
СЕРЕГА СНЕГИРЕВ. Лех, это кто такие Даваль да Дадье?
БУЛДАКОВ. Да мудаки такие же, как у нас. Во! Самое главное наконец-то написали: «Из выступления Бениша: «Гитлеровская Германия скоро рухнет»».
ЕРЕМЕЙ СНЕГИРЕВ. Лёх, я кто это, Бениш-то?
БУЛДАКОВ. Да тоже мудак.
СЕРЕГА. Ах, ну их, этих борцов. Давай про фронт.
БУЛДАКОВ. На фронте полный порядок. Заманили врага поглубже в Россию и здесь его, суку, истребляем беспощадно.
СЕРЕГА. Эк мы их, сволочей, крушим!
ЛЕХА. Крушим, крушим!
ЕРЕМЕЙ. Маме надо написать. Пусть гордится.
ЛЕХА. Заткнитесь. Слушайте дальше: «Уничтожено до роты пехоты юго-западней Сталинграда».
ЕРЕМЕЙ. Ну со Сталинградом все ясно – крошим гада. Про другие фронта чё пишут?
ЛЕХА. Чё пишут, чё пишут. Два пишут, ноль в уме. Во! «Восточнее Великих Лук противник потерял убитыми свыше двух тысяч солдат и офицеров».
СЕРЕГА. А наши-то чё, заговорены?
ЛЕХА. Само собой заговорены, закопаны, зарыты.
ШПАТОР. У тя, Булдаков, язык, как помело. И за это ты пойдешь дрова пилить…
ЛЕХА. (Шпатору). Набилизуй меня на заготовки! Набилизуй, ну! Робята жрать хотят. Огороды ничейные стоят!
Попцов встал и пошел, на все натыкаясь, выставив перед собой руки.
ПОПЦОВ. Ой, мама, где я? Ой, мама, где я? Ой, мама…
БУЛДАКОВ. (Шпатору) Ну?
ШПАТОР. Господин, господин! Попцов, постой! Ты ж лежачий… Ты б лежал…
Попцов визжит, отбивается. Его отпускают, он вновь бродит.
БУЛДАКОВ. Довели человека. Не хочет больше ничё видеть.
ШПАТОР. Гемералопия.
КОЛЯ. Ссподи Сусе, Ссподи Сусе…
ЗЕЛЕНЦОВ. С голодухи. Это всегда так бывает. Я в тюрьме видел. Куриная слепота.
КОЛЯ. Бабушка Секлетивенья такое не умеет. Живот, поясницу, испуг, роды принять… У нас в Кужебаре и болезни такой не было отродясь.
ЗЕЛЕНЦОВ. С голодухи! С голодухи! Всех заморят здесь старшины разные, усатые!
ШПАТОР. Братцы! Родненькие! Дайте ему кто-нибудь пайку в счет моего завтрака! Братцы, выручите!
Попцову суют хлеб, но тот бредет мимо.
ПОПЦОВ. Текет и текет. Живот слабый. Штаны мокрые. Они меня бьют. А из меня текет. Скоро вся вода нутряная вытекет, и я помру, мама, забери меня домой.
БУЛДАКОВ. Ну. Видишь теперь, видишь? Набилизуй, ну!
ШПАТОР. Да хоть к черту, хоть к бабам в прачечную! Сгинь только с глаз моих, харя глумливая!
БУЛДАКОВ. Есть сгинуть!
Булдаков убегает.
КОЛЯ. У нас сроду голодухи не было. У нас в Нижнем Кужеваре на завтрак парню полагается каравай хлеба, чугунок картошки, или горшок каши с маслом, кринка молока, а на верхосытку – миска ягоды какой или меду.
Пошло еще несколько человек, вытянув руки.
Ссподи Сусе! Ссподи Сусе. Антихристово пристанище, бесовское ристалище.
ШПАТОР. Чёртова яма! Когда я подохну? Когда я избавлюсь от вас ото всех? Загнали ребят под землю, хорошо это, хорошо? Так служивый должен жить, памаш, чтоб с голоду слепнул, как курёнок! Здоровенные ведь ребятишки пришли! Отправь их сразу на фронт! Памаш – учения!
Это учение-два ружья на всю роту и то с Первой мировой! Я-то эти ружья знаю, а они? Ты лучше их сразу убей, памаш, что ж ты из них по ниточке жизнь вытягиваешь, памаш? Кто такое придумал? Вот с него я дисциплину спрошу, с него, если он призраком бродит тут, памаш.
Шпатор ловит Попцова. Тот кусается.
Это армия! Солдат кусается, хорошо это? Есть, чем прижечь у кого? Нет ни у кого.(Коле) Что это?
КОЛЯ. Разное. Травы. Баушка Секлетивенья собирала(бинтует Шпатору палец).
ШПАТОР (Коле) Шубы!!!
КОЛЯ. Сссподи Сусе!
ШПАТОР. Валенки! Мясом кормили! Мясом! Хлеба – сколько хочешь! Суп!
КОЛЯ. Вот здесь, у печки посидите, товаришш старшина.
ШПАТОР.(садясь) Нет, не те мои годы, Коля. Таких бойцов мне не вынянчить. До войны не дотянем!
Вбегает Булдаков.
БУЛДАКОВ. У бар бороды не бывает! Усы! Добыл! Жизнью рискуя! Брюквы – мешок! Доходяги! Хворые! Слепые! Симулянты! Весь честной народ, налетай!
ШПАТОР. Упёр ведь… Упёр чего-то, обормот. Арестанская харя. Пускай ребятишки хоть поедят…
Входит Скорик.
СКОРИК. Бойца Булдакова ко мне!
Лёха Булдаков на миг «ослеп»
Бродит, вытянув руки вперёд.
ЛЁХА (бормочет) У бар бороды не бывает. У бар бороды не бывает…
КОЛЯ (пугаясь) Ссподи Сусе! Ссподи Сусе!
Лёха пошёл на голос, ощупал лицо Коли, сунул ему в рот краюшку.
ЛЁХА (слабо) Доведён до крайности вражеской подлянкой. Видишь, Коля, слепой я, совсем слепой…
КОЛЯ. Вижу. Давай, парниша, я тебя к печке подведу.
Но Лёха увильнул, идёт на Скорика…
ШПАТОР. Заблажил. Теперь не остановишь. Пока сам не утихнет. Пока всю душу не вымотаешь, памаш! Ослеп, памаш!
СКОРИК. У меня прозреет! Боец Булдаков!
ЛЁХА. Иду… иду на голос, товаришш старший лейтенант особого отдела… силы на исходе, а иду ведь, не молчите, товаришш старший лейтенант особого отдела , ориентируйте меня! (упёрся в Скорика)
Ощущал его лицо.
Это вы?
ПАУЗА
СКОРИК. Отставить.
ЛЁХА. У бар бороды не бывает. Усы. Есть отставить. А жалко. Глаза откроешь и такое увидишь… А им хорошо ( о слепых) оне сейчас родные места созерцают.
Оба разглядывают друг друга. Отходят к печи.
Скорик у самого пылающего зева, кажется, что его туда втянет.
СКОРИК (корит отечески) Что ж вы, боец Булдаков. Дурачком прикидываетесь. А ведь вы умный юноша. Вы своим легкомыслием и товарищей подводите и командиров. У вас родители, братья, сёстры есть?
БУЛДАКОВ. Булдаковы все с посёлка Покрова, что на горе. Знаете, поди?
СКОРИК. Мы знаем всё, товарищ боец.
БУЛДАКОВ. Ну! По-за городом Красноярском! Туда и транспорт-то не ходит! Из этого моё смятение, товарищ старший лейтенант.
СКОРИК. Зачем же смятение, товарищ боец! Вы среди товарищей, командиры с вами рядом. Да и ко мне всегда можно обратиться.
БУЛДАКОВ. Это здесь опчество! А у нас там народ тёмный, пьющий. Ужасть и недоразумение!
СКОРИК. А вы сами-то привержены к выпивке?
БУЛДАКОВ. С раннего детства!
СКОРИК. Как?
БУЛДАКОВ. С пелёнок посреди такого народа, другого и не знал за всю жизнь. А горючку видеть не могу! Вот так бы её…( показал, как сжимает бутылку) сам бы раздавил. Попадись она мне! Гадюка!
СКОРИК. Ну, полно, полно ругаться. А мне кажется, товарищ, что вы умный человек!
БУЛДАКОВ. В отрыве возрос! От городской культуры! В бедности и труде!
СКОРИК. А кулаков в роду у вас не было?
БУЛДАКОВ. Кулаков? Нет. Таких в родне не водится. А какие кулаки в городе. Сам подумай! Кулаки – паразиты – все на выселках, по-за речкой Качей, товарищ лейтенант. Там оне, там, за горами кровь из батраков и пролетариата сосут. А в Покровке у нас рабочий люд, бедность.
СКОРИК. Бедность?
ЛЁХА. Бедность голимая!
СКОРИК. А ведь бедность разные мысли возбуждает.
БУЛДАКОВ. У нас ничо такого нету в Покровке. Нету мыслей. Богомолки у нас есть. А мыслей нету.
СКОРИК. Причём тут богомолки?
БУЛДАКОВ. Так ничо же нету! Храм в городу был, да его рванули. А богомолки ходют, прям по кирпичу битому ходют, стонают. Да их, товаришшш лейтенант всё одно – отлавливают. Да оне, товарищ лейтенант всё одно – опять ходют.
СКОРИК. Сидел?
БУЛДАКОВ. Зачем?
СКОРИК. Отец, братья у тебя сидят.
БУЛДАКОВ. А я вот – нет! С малолетства на сплаве, на речке Мане, на Ангаре, после на Базихе. Ноги вот застудил, ничо не чую – что там, под ногами-то, вроде по-над землёй хожу.
СКОРИК. Вот оно!
БУЛДАКОВ. Нет, не вот! А познал я чрез эти ноги героическую спайку трудящихся масс, энтузиазм соцсоревнования ощутил.
СКОРИК. Чрез ноги?
БУЛДАКОВ. Чрез них…
СКОРИК. Почему ты босиком ходишь? Умнее всех?
БУЛДАКОВ. На «Марии» плавал.
СКОРИК. На какой «Марии»?!
БУЛДАКОВ. На сестре Ленина.
СКОРИК. Под суд пойдёшь!
БУЛДАКОВ. (манит пальцем, шепчет ему на ухо) Гром надломится, а хер не сломится. Слыхал?
СКОРИК. Трибунал!
БУЛДАКОВ. У бар бороды не бывает! У бар бороды не бывает! Я в дурдоме родился, в тюрьме крестился. Я за себя отвечаю. Меня в больницу надо! В психиатрическу-у-у!
Лёха упал на пол, забился, сшиб ногой трубу с печки.
Дым сначала нехотя, потом чёрными кольцами заполняет казарму.
(Тоскливый вой: « Ложись… убъёт!)
+++
Там, где был военгородок – война.
Нелька-медсестра ведет раненого.
РАНЕНЫЙ. Че здесь мокро, мокро?
НЕЛЬКА. Повязка намокла. Не нагинайся, тебя пули уже не тронут.
РАНЕННЫЙ. Че мне не больно нигде? Нелька, ты че такая, как не наша?
НЕЛЬКА. Здрасьте, я чья же я? Иди вот так, огинай его, огинай, он мертвый.
РАНЕНЫЙ. Ты вроде здесь и не здесь.
НЕЛЬКА. Потеря большая. Кровь, говорю, теряешь! Иди, ну!
Уходят.
Двое бойцов стреляют из пулеметов.
Лешка Шестаков тянет провод связи.
Одного бойца убило. Пулемет замолк.
Второй, раненый боец вылез из окопа с гранатой.
Вырвал чеку, замахнулся бросить. Его прошила очередь.
Лешка тащит провод. Боец тянет руку – бросить гранату.
Он убит, но еще не упал. Граната взорвалась в руке.
Вспышка. Сцена пуста. Мертвые дымится земля.
Вбегает Нелька.
Терпите, братцы, терпите! Всех вынесу! Не ори, че орешь, не доползу до тебя…убило. Ну и черт с тобой! Ты! Обопрись на меня. Да не вались ты, ты ж тяжелый, держись, шагай, волоки ногу, сука, волоки, давай, работай, тащись, давай! А ты не хватай меня за ноги, мама твоя далеко осталась, не хватай, а то все свалимся, че ж ты не понимаешь-то ничего, «мама», я не мама тебе, отстань, говорю. У меня не сто рук! Жди! Жди, я сказала, отцепись же ты, гад! Далеко твоя мама, хоть заорись…
Зеленцов мародерствует, обирает убитых.
Боец, пробегая мимо, пинает Зеленцова, Нельке:
БОЕЦ. Нелька, дай зобнуть!
НЕЛЬКА. Щас (достает папиросы).
Боец хочет взять, падает убитый.
БОЕЦ, Мама (умирает).
НЕЛЬКА, Сдались на мою голову! Ндоели все! Брошу вас! Че вы падаете, че вы умираете все время!
ГОЛОС БОЙЦА. Нелька, твою мать, дуй сюда, командира ранило, Володю Яшина, в печень ранило. Да ты, выдра, сука, где ты шляешься-то, товарища Яшина убило до смерти!
НАЛЬКА. А если до смерти, хули ты орешь? Я тебе не казенная, бегать попусту! Все и так падают! Будто у нас людей много! А че, много! Других пришлют! Че вы валитесь-то? Че вы валитесь все!
Нелька садится, закуривает. Шальная пуля выбила папиросу из ее руки. Нелька смотрит на свою руку.
Володечка… Яшкин… Володечка мой… печень… не поберегся…
По задам боя, грохоча и дымя, тащится великан Коля Рындин, катит кухню с трубой.
КОЛЯ. Суп! Робята, обед поспел! Робята! Вставай, парнишша, Я тебя кормить буду! Робята, не бежите, стойте, суп приехал! (Коля наливает в миску супу).
Вбегает Щусь
ЩУСЬ. Николай, уходите, уходите!
КОЛЯ. Не пойду, товаришш командир.
ЩУСЬ. Вас же убьют!
КОЛЯ. На все боля божья, Алексей Донатович.
ЩУСЬ. Боец Рындин, вы стрелять будете?
КОЛЯ. Не буду. Вера не позволяет.
ЩУСЬ. Убирайтесь отсюда! Немедленно! Вперед! Первая рота, за мной! (уносится).
КОЛЯ. Один ты у нас командир, робят не бросаешь. А где генерады? Комиссары? (протягивает миску бегущим бойцам) На все воля божья! (о пулях) Ишь, жужжат, как мухи. Братцы! Простынет! Суп с бараниной! Добыл для вас.
БОЕЦ. (пробегая) Нехристи! Басурмане! Фашисты! Вы там от харчей лопаетесь, от шоколадок своих бесовских, а нашим ребятишкам горячего хлебова не даете покушать! Солдатская пайка – святая! Сюда бы бабушку Секлетивенью комиссаром, она бы всех расставила куда надо. А то че одни бойцы без командиров бегают, товаришш Щусь сам как пацан носится, а других командиров не видать. И суп стынет.
Коля тащит свою кухню дальше.
Вокруг него маленькие взрывы.
Нелька сидит, курит.
НЕЛЬКА. Все, перекур. Не одного раненого. Все убитые. (курит)
Лешка Шестаков возвращается, наматывает на катушку провод.
ЛЕШКА. В сорок четвертом!
НЕЛЬКА. (дико) Че тебе?
ЛЕШКА. Сейчас сорок второй….
НЕЛЬКА. Ну!
ЛЕШКА. В сорок четвертом я убью человека.
НЕЛЬКА. Какого человека?
ЛЕШКА. Фашиста. Немца. (сматывает катушку) Трофейный. Провод трофейный. Хороший. Не рвется. С двойной изоляцией.
НЕЛЬКА. А шел бы ты к херам собачьим, Лешенька Шестаков! Вместе с двойной изоляцией!
ЛЕШКА. Я его буду помнить всю жизнь.
НЕЛЬКА, Погоди… Лешка… иди-ка сюда. Я тебе скажу чего-то…
ЛЕШКА. Простой мужик, как мы, и одет плохо. Никому не нужный. Как мы. Он картошку собирал. Худой. Как мы.
Нелька подходит к Лешке сзади и, приобняв его, закрывает ладошкой ему правый глаз. Что-то шепчет на ухо. Лешка скатился в смехе, отвечает Нельке, та призывнр хохочет. Нелька тянет Лешку вниз, на землю, не трывая его глаза – непонятно, то ли заняться с ним любовью, то ли показывая, что его убило.
ЛЕШКА. (Сопротивляясь) Не. Меня ни разу до конца не убило. Глаз – да. И руку. И роту. Всю нашу первую рту. А я живой. Я сам убил. Потом. В сорок четвертом. Нелька. Родненькая. Тебя ж… (Прижимает Нельку к себе).
НЕЛЬКА. Задавишь, медвежатник
ЛЕШКА. Мы одни здесь.
НЕЛЬКА. Все воюют.
ЛЕШКА. Мы одни. Я один. (Отпускает Нельку). Я его похоронил, закопал. На картофельном поле.
Нелька уводит Лешку.
НЕЛЬКА. Пойдем, миленький. Кровь не текет и хорошо. А голова сама пройдет. Это контузия. Бывает хуже.
Из окопа, откуда шла беспрерывная стрельба, поднимается громадный Леха Булдаков. С винтовкой, а крови, грязи, дымящихся лохмотьях.
ЛЕХА. (Ходит на цыпочках, потому что босые ноги разбиты в кровь). У бар бороды не бывает… У бар бороды не бывает… Где командование. Требоваю командование! Когда бой, командование не видать! А я заявление желаю сделать! Командование! Ежели ты мне, советскому бойцу, ботинки не выдашь, уплыву обратно, воюйте сами, без меня! У бар бороды не бывает! Усы! Это война? Это бардак! Где командование? За кем в бой рваться? Где хотя бы противник? Немец где? Фашист! Вся смерть из воздуха приходит. Ишь, кишит… Чё мне, штыком его ширять, воздух? Обидно, право, русскому человеку, помирать от воздуха. Славяне! Лежите. Траву ротом едите. Все из воздуха приходит. Вся война из воздуха У бар бороды не бывает. Протестую. Желаю командование видеть, за ним в бой идти, за командованием. Грамотно хочу воевать. Культурно. Где командование, где фашист? Видеть хочу, нам без разницы. С воздухом воевать, да еще босиком, хераньки вам! Требоваю порядка. Чтобы здеся наши, здеся – ваши. Посередь командование.
За спиной Лехи возник маленький Лемке
ЛЕМКЕ. Майн Готт, майн Готт! Моя фамилия Лемке. Где я? Где командир, герр Мезингер, Это я, герр командир, я – Лемке, животное в перьях, как вы изволите меня называть. Где я? Я кроткий, я маленький Лемке. Где я? Наш эм сорок два строчит, далеко. Как меня отнесло, Боже мой, сколько убитых. Славяне. Мертвые. Боже мой! Ни одного знакомого. Одни славяне. Боже мой. Я санитар. Но они убиты. Они мальчики. Дети.
Лемке ползает меж трупов.
Его увидел Леха.
ЛЁХА. Фриц!
ЛЕМКЕ. Иван!
ЛЁХА. Ты чё – фашист?
ЛЕМКЕ. Руссиш… руссиш… какой большой руссиш…
ЛЁХА. Махонький. Ты – карло? Вы точно – фашисты – карликов на войну посылаете!
ЛЕМКЕ. Это не зверь. Не горилла. Это обыкновенный русский. Я знаю, они бывают громадные.Чрезмерные. как сама Россия. Ай, гигант, он идет ко мне!
ЛЁХА. Чё ты лопочешь? Не боись, я карликов не бь.! Стой, шельма! Я разглядеть тебя желаю!
Леха схватил Лемке, разглядывает.
ЛЕМКЕ. Дева Мария! Дева Мария! Сделай так, чтоб меня не убил страшный русский с лицом азиата.
ЛЁХА. Ишь, лепечет чего-то, как птичка. Вот они какие, фашисты. Не боись, фашист, я тебя в плен взял. Чё ж мы вас все не сметем никак, малюточек таких? Наши б знали ребята, какие вы, фашисты, так уж давно бы победа была. Я тебя показывать буду, чтоб наши ващших не боялись! Да не боись ты, с Лёхой Булдаковым не пропадешь!
ЛЕМКЕ. Дева Мария, скажи ему, чтоя хороший.
ЛЁХА. Ма-рия… «Мария» сказал. У них, чё, тоже Марии есть? Мать, наверное. Конечно, товаришш враг, развспоминаешься тут! А хераньки было лезть на нас? Мы к вам не лезли!
ЛЕМКЕ. Скажи этому русскому, что я никого не убил. Я санитар. (Шепотом). Я даже русских бинтовал. Помогал. Я дал хорошей девушке Нельке бинты, вату, бутылку йода. Нелька, где ты, Нелька?
ЛЁХА. Нел-ка… Нель-ка… Нелька.э что ли?
ЛЕМКЕ.Я! Я! Нель-ка! Нель-ка!
ЛЁХА. Несуразицу несешь, боец вражьего фронта. Нелька наша.
ЛЕМКЕ. Я! Я! Нелька!
ЛЁХА. Ну ты, ты! А Нелька наша. Стой, сучара!!!
ЛЕМКЕ. Майн Готт! (Закрылся ручками).
ЛЁХА. Нелька, говоришь? Нелька? Сука, ты по-нашему понимаешь! Вот сука!
ЛЕМ Сука! Сука!КЕ.
ЛЁХА. Ты – разведка! Во, фашисты, они разведчиков под карликов маскируют! Во, фашисты!
ЛЕМКЕ. Гитлер капут!
ЛЁХА. Без тебя знаю! В штаб пойдешь. Сведения будешь давать. Мне орден будет и ботинки!
Шальная пуля попала в спину Лехи Булдакова. Леха нависает над Лемке. Тот упирается в него руками, чтоб Леха не упал.
Чё это? Кажись, в меня попали. Пнарошку. Чё-то горячее текет по спине? Держи меня, фашист, у меня середка опадает. Держи, немец, меня воздух сности. Сдавайся. Иди в штаб, говори сведения, мы все равно победим, нам терять нечего. Понял?
ЛЕМКЕ. По-нял. Я. Я.
ЛЁХА. Ты. Ты. Правильно. В штаб. Ты, фашист, последний человек, кого я вижу, скажи, что бардак… война неправильная. Командование… Морду им набей, скажи, Булдаков отказывается воевать. У бар бороды не бывает. Из воздуха все исходит. Не т людей. Усы.Леха умирает.
Лемке растерян. Он не знает, как быть. Он достает бинты, бинтует разбитые ноги Лехи Булдакова. Потом хватается за голову, качается.
ЛЕМКЕ. Майн Готт, майн Готт, что мы наделали! Такой здоровый, сильный человек, этот русский! Где он теперь! Дева Мария, возьми его к себе. Русские поклоняются антихристу, но ты возьми его к себе. Дева Мария, скажи им всем, пусть перестанут… пусть перестанут…
Конец первого действия.
Действие II
История 2
Расстрел Снегиревых
-
Землянка Шуся
-
Военгородок
-
Казарма. Каптерка
-
Кабинет Скорика
-
Карцер
-
Плац
Действующие лица:
Лешка Шестаков
Щусь Алексей Донатович
Скорик Лев
Шпатор Аким Мгафонович
Тетушка Щуся
Серега Снегирев
Еремей Снегирев
Леха Булдаков
Зеленцов
Коля Рындин
Чужой лейтенант
Лемкс. Бойцы
-
Землянка Щуся
Входит Скорик. Щусь поражен.
СКОРИК. Не ждал?
ЩУСЬ. Здравствуй, Лева. По делу?
СКОРИК. По делу. И надолго. Так что принимай.
ЩУСЬ. Садись.
Щусь стелет газету, достает из-под лежанки бутылку и кусок вяленного мяса.
СКОРИК. Медвежатина?
ЩУСЬ. Да. Коле Рындину тетка прислала. Сама медведя завалила. С детства одна в тайге охотничает.
СКОРИК. Любопытная у тебя рота, Алеша. Булдаков этот придурошный. Шестаков тоже. Улыбается он! Чему это он улыбается? В глаза глядит и улыбается. Зубы хорошие.
ЩУСЬ. Он веселый солдат. Они дети, Лева, они про себя придумывают. Булдаков – артист. Шестаков – веселый солдат. Приболел, правда, солдатик, я его к себе сюда взял. Дежурным. Пусть в тепле побудет.
СКОРИК. Всех-то не возьмешь. Братьев Снегиревых, например…
ЩУСЬ. Н-но! Пронюхал уже! В первый раз, что ли? Шакалят где-нибудь на огородах. К утру вернутся.
СКОРИК. По уставу спать должны. В казармах.
ЩУСЬ. По уставу, Лева, мы с тобой тоже спать должны. Я – у себя под землей, ты – в доме бревенчатом. С окошечком.
СКОРИК. Зол ты на язык, Алеша.
ЩУСЬ. Извини. Я и правда немного нервничаю из-за этих Снегирят. Совсем дремучие они, дети еще. Ты только историю не затевай, ладно? Бродят ребята, от голода бродят. К побудке все возвращаются. Ну, за что пьем?
СКОРИК. Давай за училище? Все же вместе учились. Ты меня и тогда не любил (выпили).
ЩУСЬ. Не любил.
СКОРИК. Я в особый этот отдел пошел, потому что позвали.
ЩУСЬ. Не оправдывайся, Лева (пьет).
СКОРИК. Вот ты моего даже отчества не знаешь!
ЩУСЬ. Хо! А ведь, правда, не знаю!
СКОРИК. Эх вы, Алексей Донатович! Я-то про вашу милость все знаю. А ты… Соломонович мое отчество. Мне 10 было, когда папу забрали. Потом маму. Потом хватились – папа оказался ценный кадр, военный конструктор. Извинились. Пригласили работать. Я пошел. Чтобы ошибок больше не было. Представляешь, хотел там порядок навести!
ЩУСЬ. А если ты все про меня знаешь, скажи, Лева…
СКОРИК. Тетушка твоя… Монашка с лицом царевны…
ЩУСЬ. Жива?!
СКОРИК. Боюсь, что нет, Алеша. Там, куда ее сослали, не выживают.
ЩУСЬ. С чем пришел, говори!
СКОРИК. Сразу о деле. Посидеть в тепле. Водку расчувствовать. Тихо у тебя. Хоть минутка, да наша.
ЩУСЬ. Наша. Да ты закусывай, Лева. От медвежатины мускул крепнет, мужик звереет. (о водке) Я не знал, что ты пристрастишься.
СКОРИК. Налей-ка (выпил). О тетушке помнишь в таком месиве. (Щусь выпивает) Все вольнонаемные девки по тебе сохнут. В тетку лицом-то?
ЩУСЬ. Из казаков мы.
СКОРИК. «Мы» говоришь. А я уже давно это «Мы», Алеша, рогами вижу и рылом свиным. Нету – «мы». «Я» и то чуток осталось. Огрызочек.
ЩУСЬ. Прощупываешь меня, Лева?
СКОРИК. Тебя? Ты каждую ночь пьяный у штабных домов что орешь? Зачем?! Штабные не все крысы. Да и глупо. И опасно, в конце-концов. Что на тебе орден и полковник тебя любит, это, Алеша, содрать можно. С мясом.
ЩУСЬ. Орал и буду орать. Они рыла отъели, а тут дети слепнут от голода. Лучше б их сразу на фронт, чтоб их там убило. Они дети, за что их так?
СКОРИК. Врешь, мил друг! Ты орешь, чтоб поопасней было. Тебе плохо. Ты хочешь – хуже. Или – восторг – бой – обморок – орден! Взлета хочешь, или – вдребезги!
К землянке подходит Лешка Шестаков. Хочет войти, но, услышав чужой голос, не решается. Топчется на пороге, невольно слушая разговор.
ЩУСЬ. Тошно мне, Лева. Ты только и жил, маленький, рядом с тетушкой. Из каких миров ее к нам занесло? Царевна-лебедь. Монашка… Я, маленький даже пугался своего чувства.
СКОРИК. Совсем пьяненький…
ЩУСЬ. Вода эта… черная, льдистая. Каша ледяная. Пароход меня увозит, а тетушка по грудь зашла, крестит меня, крестит. Сосланные с берега младенцев к нам тянут. Плач, вой – вся-то жизнь в пароходе, может, может, хоть младенцев заберут, сжалятся. Не забрали… меня только. Это уж тетушка отмолила – конвойному сердце разбила. Меня смог увезти, а ее – нет. Мы с ним стоим на палубе, оба плачем, а там берег где-то: камни в лишайнике, да лед и вода черная, такая черная вода. Оно никуда не уходит. Оно не в памяти, не во снах, оно сейчас происходит. Все время. Просто не видно. Тебя видно. А ее нет. Не видно. Она, такая, Лева… она по грудь в этой мертвой воде. И вдруг отвернулась! А меня еще видно было! Зачем отвернулась? Я ж любил ее, как любил! Я весь умер там! А она, монашка, отвернулась, бросила меня, к тем пошла.
СКОРИК. Ревнуешь.
ЩУСЬ. Грешен.
СКОРИК. Не ревнуй. Там только камни остались. В лишайнике. Нет нигде твоей монашки.
ЩУСЬ. Да я-то есть ли?
Лешка Шестаков в панике убегает.
Лева, кто это все с нами сделал?
СКОРИК. Я не знаю, Алеша. Я тоже не знаю, кто это все сделал. Ты вот страдаешь, что к умирающим тетку свою приревновал. А я родителей предал. Письменно. Отрекся. Папу плохо помню. Туман какой-то. Маму – лучше. От нее корицей почему-то пахло. И этот локон над ухом. Знаешь, эти еврейские непокорные кудри. Отречение от папы и от мамы. Ты говоришь «мы». Какие после этого «мы»? На мне кровь моих родителей!
ЩУСЬ. Пойдем штабным морды бить!
СКОРИК. Да подожди ты! Дай выпьем хоть!
ЩУСЬ. Ты не кричи. С потолка песок сыплется. О, суки! О, проклятые сучары! Сиротят народ как! А?! Ты глянь, Лева, прям решетом просеивают! Айда штабных гонять!
СКОРИК. Дай только дело скажу, пока не пьяные. Щас. Жесткая твоя медвежатина. Дело серьезное твое, Алеша.
ЩУСЬ. Ну?
СКОРИК. Бумага пришла из Новосибирска. В Н-ской части начались показательные расстрелы.
ЩУСЬ. Как это - показательные?
СКОРИК. Воспитательные.
ЩУСЬ. (трезвея) Лева, погоди. Как это расстрелами можно воспитывать?
СКОРИК. Воспитывать нельзя, запугивать можно.
ЩУСЬ. Так они че… Они весь народ перебить хотят? Окончательно?
СКОРИК. Может и окончательно.
ЩУСЬ. Зачем тогда война? Побеждать зачем?
СКОРИК. А вот этого вот я не слышал, Алексей Донатович! А теперь, айда, где моя шапка, хрен с ней, с шапкой, где эти штабные сучары?! Ну, говнюки, держитесь!
-
Военгородок
Дымки над землянками. Меж ободранных деревьев бредет в казарму Лешка Шестаков
ЛЕШКА. Лан, лан, не дрейфь, орлы! Живы будем – не помрем!
Вдалеке зашумели. Буянят. Кричат обидное пьяные Щусь и Скорик. Зажигаются удивленные желтые окна штабных домов.
ЛЕШКА. Товарищ лейтенант напился, как… это! Не бережется! А я че могу? Он меня послушает? Он главнее! Я че скажу – товарищ лейтенант, не пейте горючку, вы с нее дуреете? Он мне по шее даст. Товарищ Щусь не даст. Он бойцам выговорит, чудной человек! Селявка – вы! Культурный. Ишь, орет, мотюгается!
Из-за деревьев выступила Монахиня. Это тетушка Щуся.
ЛЕШКА. Че ты, че ты!.. Вы! Тетушка!
ТЕТУШКА. Мальчик
ЛЕШКА. А они там… гуляют… командир… позвать?
ТЕТУШКА Говори, деточка.
ЛЕШКА. Вы че! Нам на фронт идти. Вы – деточка. Мы на войну призваны. Женщинам, тем более монашкам – не понять! Нас там убить может! Запросто.
ТЕТУШКА Говори, деточка. Почему глазыньки твои плачут?
ЛЕШКА. А с голодухи! Делов-то! Да мы привыкли уж! А товарищ лейтенант - он добрый!
ТЕТУШКА. Это хорошо. Хорошо, что он добрый, Алешка мой. Совсем не обижает?
ЛЕШКА. Да вы че? Вы, я извиняюсь, отсталый класс, вы не понимаете, ведь товарищ Щусь, он даже не орет на нас. (орет) Это у него глаза грустные! Он с этого горючку пьет! Он герой Хасана! У него орден! Он «гений военных учений»! Так говорят, полковник Азатьян говорит: «Ты, мил друг, гений военных учений!». Я не знаю, чего он пьет каждый день, может, некоторые знают, а я простой боец, с деревни Шурышкары мы, может, слыхали, нет? Мама у меня хантыйка, отчим воюет где-то… Че вы тогда отвернулись от него? Не могли до конца доглядеть?
ТЕТУШКА До конца нельзя было.
ЛЕШКА. Он же маленький был! Силявочка.
ТЕТУШКА (с тоской) Он не должен, не должен тосковать! Ты же знаешь!
ЛЕШКА. Откудова мне-то знать? Почему я? Я вас вижу! За вас хоть кто затоскует, товарищ Щусь правильно ночью кричит.
ТЕТУШКА. Подойди-ка. (целует его в лоб).
ЛЕШКА. Вы чё делаете?
ТЕТУШКА. Горишь весь. Простудился. У Алеши в землянке тепло тебе?
ЛЕШКА. Вы странный народ, женщины! Тем более монашки! Об чужом парне спрашиваете. Я чужой вам, чужой! Вы об родном спросите! Товарищ Щусь за вас каждую ночь бредит. Он вас сильно… помнит. Мне нельзя… знать. Я не буду у него дежурить – в казарму обратно уйду!
ТЕТУШКА. Не обижай меня, деточка.
ЛЕШКА. Я! Я за вас! Каждую ночь слышу про вас! Советский боец красной армии не имеет права обижать женщину. Даже хоть и монашку. Я дурак!
ТЕТУШКА. Не знаю, милый. Это не важно. Сердце важно.
ЛЕШКА. Я хоть веселый?
ТЕТУШКА. О да. Ты очень смелый ребенок.
ЛЕШКА. А мне даже стыдно вас слушать. Мне 18 лет!
ТЕТУШКА Ты скажи Алеше, не что не прошло. Запомни. Ничто не прошло.
ЛЕШКА. Как это?
ТЕТУШКА. Будь внимателен, мальчик, - ничто никогда не проходит.
ЛЕШКА. Не понимаю я вас! Комсомолец я!
ТЕТУШКА. Вспомни, ты маленький, и потом – своих будущих детей, и то, какой ты сейчас. Это все течет сразу. Безвозвратно на нет. Все с тобой. Просто не видно. Глазами не видно. Ты понял меня, мальчик? Все – сразу.
ЛЕШКА. Я такое не сумею ему сказать.
ТЕТУШКА. Все вместе. Никто не расстался. Это просто не возможно. Мы все вместе. Глазами не видно. От голода, от холода, от грусти не видно. Все, все, мальчик, прощай уже! Какой у тебя жар! Это простуда. Я иду, иду.
ЛЕШКА. (кричит ей в след) Он от вас грустный! Он вырос уже! Он офицер! У него орден! По нем все бабы сохнут!
ТЕТУШКА. (отдаленно) Нельзя… Нельзя… Вместе… Все… Всегда… (ушла)
ЛЕШКА. Я не понимаю… Вы - мама? Вы – кто? Вы – чья невеста?
Подходят пьяный Щусь и Скорик.
ЩУСЬ. Боец Шестаков, вы почему плачете? И на холоде!
ЛЕШКА. Нипочему! Орете на всю часть, потом вам же попадает!
СКОРИК. Фамилия! Шестаков, наглятина, так твоя фамилия!
ЛЕШКА. Во напились-то, а! Никак моя фамилия!
СКОРИК. Какая дерзость! Записать! Алексей, дай карандаш!
ЩУСЬ. Не дам!
СКОРИК. Нет, дай!
ЩУСЬ. А я не дам!
СКОРИК. А, не давай! Всех не запишешь! Боже мой! Алеша! Людики, людишки, человечишки! Сколько их, как воробышков, и что, ты мне скажи, всех сметет, куда? Почему? (плачет)
ЩУСЬ. Не плачь, Лева. Пойдем к бабам.
СКОРИК. Не пойду. Они дразнят, что рот в слюнях.
ЩУСЬ. Нет, пойдем! Я тебе свою уступлю. Игровитая бабенка. Она дразнить не будет. Тебе понравится.
СКОРИК. Уступишь? Не соврешь?
ЩУСЬ. Да чтоб я сдох!
СКОРИК. Алексей! Ты друг!
ЩУСЬ. Ты шапку не роняй!
СКОРИК. Не буду! Игровитая! Хо! (оба шумно уходят)
ЛЕШКА. Все вместе? Да?! Вместе, на веки и все сразу! И не то не расстался! Врет все! Ничё нету! Никакого «вместе»! Ночь одна! Ночь! Война одна везде! Война!
-
Казарма «Урок ружья»
Шпатор в последней степени отчаяния объясняет отупевшим от голода бойцам устройства ружья.
У Шпатора обвязана поясница – радикулит.
В отдаление, выставив руки, бродят теням «слепые». Среди них симулянт Леха Булдаков, бормочущий свое: «У бар бороды не бывает..»
ШПАТОР. Это есть русьская винтовка Мусина образца 1891 – 1930 года. Все вы знаете ее внутренности и также ее внешние особенности. Что главное в винтовке? Молчим. Подремываем. Попердываем. Солдат спит, памаш, а служба идет. У меня не поспите! Шестаков! Что главное в винтовке?
ЛЕШКА. Чё те?
ШПАТОР. По уставу отвечать!
ЛЕШКА. Главное в винтовке.. эта…
ШПАТОР. Какая, памаш – «эта»?
ЛЕШКА. Чтоб стреляла. Без промаха!
ШПАТОР. Чтоб стреляла. Без промаха, ладненько. И на том спасибо. Главное, товарищи бойцы, в винтовке – затвор!
ЛЕШКА. Ну! Затвор!
ШПАТОР. Отставить мычать! На улку хочете! На улку? Пять кругов вокруг казармы пробежками. Бегом, памаш, бегом, да по морозцу! Кто хочет пять кругов? Никто не хочет! А кто хочет винтовку учить?
ЛЕШКА. Да лан, лан, затвор! Затвор, товаришш старшина!
Лешку поколачивают, никто не хочет «на улку».
Да лан, лан, отстаньте, черти, сами отвечайте тогда!
ШПАТОР. Отставить драться! Шестаков, ближе подойди. Иди, не бойся! Не бойся, говорю, я же не кусаюсь, памаш!
Лешка подходит.
ЛЕШКА. Чё я, дая?
ШПАТОР. В военкружке учил винтовку Мусина?
ЛЕШКА. Это когда было-то, товаришш старшина?
ШПАТОР. (Сокрушенно) Три месяца назад. Ать арьмия! Ать арьмия! Кому ты мать, кому ты мачеха, памаш! Были у робятишек знания, были! По деревням своим по клубам на раз собирали винтовку эту Мусина, памаш! А тут, памаш, стоят, глядят, мычат, все позабыли! Што по клубам узнали, то в арьмии позабыли! Тебе, Шестаков, воевать на войне!
ЛЕШКА. Ну воевать.
ШПАТОР. Ты нукать на фронте будешь? Нукать? На тебя враг пойдет, ты ему «ну» скажешь?
ЛЕШКА. Да лан, чё вы ругаетесь-то?
ШПАТОР. Смотри, Шестаков, смотри – вот – я враг. Ну што, што? Цельсь, обалдуй, стреляй, коли меня, балда ты стоеросовая!
ЛЕШКА. Какой вы враг, Аким Агафонович, вы свой, нашенский, советский человек!
ШПАТОР. При чем тут?.. Орган, Шестаков! Орган внутренний сожми весь, чтоб он знал, фашист-гадюка, кто пред ним предстал, памаш… плачевный такой… отставить чесаться хоть! (Всем) Братцы, родненькие, учите вы эту винтовку окаянную, учите, Богом вас молю! Мозги сожмите в последнем усилии – учите гадину! Вас же постреляют на позициях! Как цыплят пощелкают! Шестаков!
ЛЕШКА. Ну!
ШПАТОР. Вот ты мне и расскажи устройство затвора!
Лешка молчит
А ты ведь еще не самый доходной, памаш! У тебя, памаш, в глазу еще разум мелькает! Слепые! Отставить шарахаться! Отгоните слепых от печки! Пожгутся, памаш, санчасть что скажет? На скажет – у нас обмороженных девать некуда, а вы, памаш, пожглись? А где пожглись? На военподготовке, скажет… ага, скажет, что это за рота у вас такая, памаш… дисциплину не уважает, неугомонная, памаш, рота… Булдаков, ты симулянт и продувало, будь другом, проследи за слепыми.
БУЛДАКОВ. Есть проследить за слепыми! (Отгоняет слепых от огня). Живенько… живенько, аллюром, братва, не шарахаться, строем ходить, рррыз-два…
Лешка смылся.
ШПАТОР. Так. Значит, растаял боец. Сориентировался на местности. Закопался. Думает, ученье для смеху дается… шапками закидать хочет винтовку Мусина… пускай и устаревшего образца… а кто мне другие выдал? Новые? Новосибирск? Молчит Новосибирск. И на том спасибо. На винтовке Мусина. Шестаков!!!
Лешка не выдержал, скатился с нар, и, жалея старенького старшину, встал перед ним.
ЛЕШКА. Затвор. Главное в винтовке.
ШПАТОР. Молодец боец! Затвор – главное в винтовке! Показываю наглядно. Всем показываю, включая лежачих бойцов… когда Первая рота наконец отправится на фронт, старшина Шпатор поедет в Новосибирск, получит обмундирование для нового призыва. Он умрет в электричке, свалится на заплеванный пол и будет ездить до вечера – Новосибирск – Бердск – Новосибирск. Одеревеневшее его, замороженное тельце только к ночи вынут на мороз и отправят в часть…
ЛЕШКА. Чё?.. Чё?..
ШПАТОР. Это что у меня тут? (стучит себя по ширинке).
ЛЕШКА. Чё вы сказали сейчас, Аким Агафонович, чё вы сказали?
ШПАТОР. Што? Што, я спрашиваю. Смелей, товарищи, бойцы! Кто подскажет Шестакову?
БУЛДАКОВ. Отсель не видать, мелкий орган, товарищ старшина!
ШПАТОР. Ослепни, бестия! Это есть спусковой механизм! Спусковой, памаш, механизм! Понятно?
ЛЕШКА. Чё?! Чё?! Вы чё?!
ШПАТОР. Понятно. Вот и славненько. Боец ученье усваивает. Поехали дальше. Шестаков, а что у меня это? (Стучит себя по губам.)
ЛЕШКА. Едало…
ШПАТОР. Едало! Едало! Сам ты едало, обалдуйЁ
Шпатора скрутил радикулит
Господи-Боже, разогните меня кто-нибудь, будьте добраньки!
ЛЕШКА. Не лезь, братва, я сам! Аким Агафонович, вы к огню ближе, там живее, вы ближе…
Лешка подводит Шпатора к печи, прислоняет его, тот, обжегшись, распрямляется.
ШПАТОР. Нет, с вами не подохнешь сам собою! Рота, отставить спать! Стоя спят! Памаш, оне стоят, а сами спят! У меня не поспишь! Штыковой удар отрабатывать будешь! На свежем воздухе! Тридцать, нет, по сто ударов на душу! Да, на улке, на морозце, памаш, чуть живьем старшину не зажарили, памаш... где оне... ужин скоро... где Снегиревы, Еремей и Сергей, где?
Тягостное молчание.
Арьмия, пойми! Если ты винтовку Мусина выучишь, тебя, может быть, простят. Скажут, боеспособные бойцы эти братья, спасибо вам, товарищи красноармейцы, никто не спит у вас, на дрищет, в самоволку не ходит… сам Новосибирск! Новосибирск все поймет и простит. Винтовку Мусина знаете, памаш, как мать родную! Учим! Учим! Учим! Это што у меня? (содрал с бойца обмотку и намотал себе на шею).
ЛЕШКА. Удавка?
ШПАТОР. Жопа с ручкой! Я вас все одно научу владеть оружием! А Снегиревы придут… потому что скоро ужин. Я их научу Родину любить! Оне у меня из нарядов не вылезут! Нужник чистить будут денно и нощно! Вся рота – звенеть у меня будет! Солдат, герой, боец, памаш, красноярмеец…
В это время Зеленцов замотал веревкой всех слепых. Они страшно запутались, как Лаокоон, рвутся на все стороны, ощупывают друг друга, дерутся.
Булдаков бьет Зеленцова по шее.
БУЛДАКОВ. Не хорошо товарищев забижать. Морду бей, в смятку бей, а гражданскую честь бойцу не мути! Понял, гнида?
ЗЕЛЕНЦОВ. Оне дерутся! Товарищ старшина, оне дерутся!
ШПАТОР. Кто там дерется? У кого силы есть? Булдаков, конечно! (Увидел связанных, ужасных в отсветах печного огня). Этта што с людьми сделали?! Булдаков, опять ты? Это смешно тебе? Это разве смешно?!
БУЛДАКОВ. У бар бороды не бывает. У бар бороды не бывает… (Ходит «слепо», направленно преследуя и пиная Зеленцова).
ЗЕЛЕНЦОВ. А я тебя чиркну, сука!
Булдаков выбивает у Зеленцова ножик.
ШПАТОР. Убрать винтовку. Развязать слепых. (Сгибается в радикулите). Всем вольно до ужина. И учтите, ежели Снегиревы до ужина не придут, памаш, вот я вам, вот я вам, вы меня знаете! Коля Рындин!
КОЛЯ. Здеся я, Аким Агафонович.
ШПАТОР. Будь другом, помоги, до каптерки дотащи как-нибудь… мазь твоей бабушки…
КОЛЯ. Бабушка Секлетивенья. Понимающая женщина!
ШПАТОР. Знаю, знаю. Баночка. Там. Стоит. Нтри спину. Поможешь, друг?
КОЛЯ. Как же не помочь, Аким Агафонович, только вы уж терпите, я силу свою сам боюсь, я натру болящего..
ШПАТОР. (Тихо). И скорбящего.
КОЛЯ. Я за их молюся, за Снегирей, за братиков. Бох их приведет в часть, оне добрые робята, не хитрые, оне не убегут!
Входит Щусь.
ЩУСЬ. Товарищ старшина?
ШПАТОР. А нету! Нету их! Не пришли, памаш, еще. Ходят себе, на всех поплевывают. Товарищ лейтенант… товарищ Щусь… Алексей Донатович… с меня спрашивай, с меня шкуру дери! Шкура у меня старая, негодящая, а им жить еще, ребятишкам! Я не доглядел… оне все спят, у их понос, болеют оне… винтовку позабыли… нет, не пришли Снегири, что ты будешь делать…
Щусь и Шпатор уходят в каптерку.
Коля тащится за ними.
ШПАТОР. Отставить, боец Рындин.
КОЛЯ. Разгинать вас, товарищ старшина, нехорошо, что командира согнуло.
ЩУСЬ. Пусть войдет.
Трое в каптерке
В казарме безмолвный бардак. Бьют доходяг. Едят. Ловят вшей. Играют. Дерутся. Булдаков везде в гуще событий – отбивает обиженных. Лешка Шестаков – зачарован огнем, недвижим перед печкой.
В каптерке
Коля поднимает маленького Шпатора, кладет его на живот на лежанку. Но Шпатор не гнется в пояснице. Стоит углом на лежанке. Щусь уныло щиплет ус.
КОЛЯ. Скрутило человека. Баушку Секлетивенью сюда бы, она бы вылечила товаришша старшину. А я чё, я руками помну, кости разоргрею. Глупый я был парнишша, я не слушал баушку Секлетивенью. Вот чё с таким человеком делать, а? Товаришш лейтенант, навались-ка на товаришша старшину, не робей, ты вались, массой вались, жим его, а я его подержу.
Навалились, распрямили Шпатора.
Держи его, командир, я его мазью тереть буду. Держи, не жалей!
Коля натирает бьющегося Шпатора,
Обматывает его тряпкой.
Сюда собачью шерсть хорошо. А нету у нас. Ладно, хоть медвежий жир есть маленько, и то ладно! Ну, вроде все сделал, что мог. Полегше тебе, товаришш старшина?
ШПАТОР. Полегше! Спасибо, Коля, Иди, иди!
ЩУСЬ. Боец Рындин, вы свободны!
КОЛЯ. Так я пошел?
ЩУСЬ. Идите же!
Коля ушел в казарму. Пройдя сквозь дергающийся народ, залег на нары.
Скорик рапорт в Новосибирск отправил.
ШПАТОР. Так скоро?
ЩУСЬ. Он обязан.
ШПАТОР. Что ты думаешь, Алексей Донатович?
ЩУСЬ. Что думаю? Что я думаю? Суд. Трибунал. Штрафной может даже батальон.
ШПАТОР. Што ты, командир, што ты! Молодой ты еще! Какой им штрафной батальон? Я ведь строг. Я сам с них шкуру спущу! Я их загоняю! Они у меня узнают службу, памаш, дисциплину, памаш. Нужник чистить будут, паташ! Нельзя им штрафной батальон, оне ж даже не бреются еще, Снегири-то!
ЩУСЬ. Вся рота не бреется. Новосибирску плевать.
ШПАТОР. Как же плевать? Как же плевать-то? Снегиревы ребятишки глупые. Они глупые да и все!
ЩУСЬ. Да я-то что могу, Аким Агафонович! Скорик убежден – не меньше штатного батальона. Скорик уж знает в таких-то делах…
ШПАТОР. А ты его… памаш… не больше?… нет? О, поясница, штоб ее!
ЩУСЬ. Да какое больше? За что? Они ж придут! Ведь придут?
ШПАТОР. Вот те крест, придут!
ЩУСЬ. Н-ну, значит, штрафной. А, может, тут оставят… мы их нарядами, подлецов, обвешаем, чтоб неповадно было! Не знаю я ничего!
В казарму с огромными сидорами, заснеженные, входят братья Снегиревы. Они ликуют.
ЕРЕМЕЙ. А вот они мы! Тута мы!
СЕРЕГА. Поди, подумали, не вернемся! А мы вот оне! Пришли!
ЕРЕМЕЙ. У мамки были! А че там – 60 верст всего-то. Скажи им, Серега, ночь одну ходу, чего там! Зато мамку увидели. Деревня наша по самые крыши в снегу, одне окошечки мигают.
СЕРЕГА. А у нас корова отелилась!
ЕРЕМЕЙ. Да! Да! А телочек такой шебутной, ребята! Вы бы увидали, вы бы с нар повалилися. Обхохоталися бы! Скажи, Серега?
СЕРЕГА. Как он тебя, Ерема, увидал, как встал на ножки-то.
ЕРЕМЕЙ. А, точно! Встал на ножки и головенкой в ногу мою уперся! Я ему говорю, чего, милок, народился? Как тебе нравится наш белый свет?
СЕРЕГА. Мы, ребята, молока напилися с новотелья! Пей, не хочу!
ЕРЕМЕЙ. Давай, сидер, Серега. Ребята, налетай. Тут мамка всем послала молоко мороженое кружками, вы ломайте надвое, чтоб всем хватило, калачей на всех, грибочки есть, капуста, налетай, парни!
СЕРЕГА. Жуй живей, не жалей, живем, ребята!
Ребята налетают
СЕРЕГА. Это Коле Рындину кружок молока. Он большой, ему цельный кружок надеть! Да тут всем хватит, кушайте, братцы.
ЕРЕМЕЙ. А мы-то сытые! Мы от пуза у мамки отъелися, уж наплакались, нахохотались.
СЕРЕГА. И к вам вернулися, парни, потому што мы красноармейца.
ЕРЕМЕЙ. Как есть красноармейцы!
+++
-
Кабинет Скорика