Игорь Мощицкий
звезда из местечка
комедия в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
авель Стельмах – директор, актёр и режиссёр
еврейского театра
эстер гольц – актриса того же театра
музыканты – скрипочка, аккордеон, виолончель
они же – актеры, фотожурналисты, громилы, публика
БАЛЕТ
Действие первое
Картина первая
1913 год. Россия, еврейское местечко. Ресторация. На ярко освещенной эстраде Авель.
АВЕЛЬ. Добрый вечер, господа! Я, старый еврейский актёр Авель Стельмах, приветствую вас. Ах, время, время! Недавно, кажется, меня называли молодым актёром. Но молодость, увы, прошла навсегда.
№ 1. Романс старого актера.
-
О как звучал мой голос в прежние года!
А как носил камзол я и парик!
Но маятник качнулся, вот беда.
Глянул в зеркало: «О, Боже! Я – старик!»
Припев: А скрипочка играет
Сегодня, как вчера.
И вновь волшебным светом
Горят прожектора.
И публика приходит в зал,
О, как я этой встречи ждал!
Ну, что же, нам беседовать пора.
К Авелю присоединяется балет.
АВЕЛЬ. (Раскланивается.) Благодарю, господа. Гранд мерси. Вы очень добры, господа.
Свет на ресторанной сцене гаснет. Освещается зал. За столиком Эстер, ее лицо прикрыто вуалью. К столику подходит Авель.
АВЕЛЬ. Простите, мадам, меня просили подойти к вашему столику.
ЭСТЕР (ставит перед Авелем бокал и наполняет его вином). Садись, Авель.
АВЕЛЬ. Еще раз простите, но вы кто?
ЭСТЕР. Не признал? (Поднимает вуаль.)
АВЕЛЬ. Боже мой! Эстер! Прошло столько лет. Всё изменилось и все изменились. Я стал стариком. Но ты… ты осталась прежней Эстер.
ЭСТЕР. Спасибо на добром слове. Просто я актриса.
АВЕЛЬ. О, да! И даже теперь мировая знаменитость. Я недавно читал, тебя принимал сам президент Соединенных Штатов Америки.
ЭСТЕР. Он многих принимал.
АВЕЛЬ. Конечно. Но сейчас в мире нет «звезды», равной тебе. Я… Всё наше местечко… Мы все гордимся тобой. (Закашливается.)
ЭСТЕР. Боже! На платке кровь!
АВЕЛЬ. Это от волнения. Уже прошло. Так что тебя привело сюда?
ЭСТЕР. Не знаю, как начать. Садись же.
Авель садится. Эстер подвигает к нему бокал.
Выпей, Авель!
АВЕЛЬ (испуганно). Что ты! Пока не закончено представление, нам нельзя. Могут донести хозяину.
ЭСТЕР. У тебя есть хозяин?.. Бедный Авель! До чего ты дошел.
АВЕЛЬ. Спасибо за ласку, мадам. Зачем звали?
ЭСТЕР. У меня серьезное предложение. (Протягивает пачку писем.) Возьми, Авель.
АВЕЛЬ. Что это?
ЭСТЕР. Письма, которые писал наш суфлер Беня Горгл моему дяде в Америку. В них вся история наших скитаний. Беня, пусть земля ему будет пухом, был человек с образованием. Его письма – это готовая пьеса. Ты должен ее поставить.
Авель. Я давно этим не балуюсь, Эстер.
ЭСТЕР. Значит, наверстаешь упущенное. Обещаю выполнять все твои гениальные режиссёрские указания.
АВЕЛЬ. Ты не очень-то слушалась, когда не была «звездой».
ЭСТЕР. Теперь все будет по-другому.
АВЕЛЬ. Немножко поздно!
К столику подходит скрипач. Он играет для Эстер и Авеля.
ЭСТЕР. Пока мы живы – ничего не поздно. Поверь, не было дня, чтобы я не думала - удалось ли тебе сохранить театр, или ты выступаешь в унылых варьете? И, самое главное: не замучил ли тебя вконец этот проклятый кашель?» Увы! Мои худшие опасения оправдались. Ты болен. А это заведение ужасно. Но теперь все изменится. Твой спектакль прогремит на весь мир. Еще бы. Ведь я сыграю в нем саму себя.
Скрипач уходит.
АВЕЛЬ. (Берет письма.) Когда я должен дать ответ?
ЭСТЕР. Разумеется, прямо сейчас. Что делать еврейскому артисту в местечке, где евреи только и думают, как бы скорее уехать куда подальше?
АВЕЛЬ. На мой век евреев хватит. И, слава Богу, на меня ходят не только евреи.
ЭСТЕР. Ещё бы. Ты местная знаменитость. Но не пора ли стать настоящей звездой? Импресарио уже дожидается тебя в гостинице.
АВЕЛЬ. Но мне нужно прочитать письма. Подожди до завтра.
ЭСТЕР. Импресарио ждёт тебя уже сегодня. Едем в гостиницу, Авель. Немедленно!
АВЕЛЬ. Сбавь свой напор, Эстер.
Снова подходит скрипач.
ЭСТЕР. Ты не понял, Авель Я хочу, как когда-то, видеть тебя каждый день, слышать твое ворчание. Оно будет для меня, как музыка. Ты не можешь сказать мне «нет»!
АВЕЛЬ. Может быть, и не могу. Все же… подожди до завтра, Эстер.
ЭСТЕР. Но…
АВЕЛЬ. До завтра.
Сцена темнеет. На авансцене Авель с письмами в руках.
АВЕЛЬ (читает). «Дорогой друг Янкл или, как теперь тебя там называют, «Джекоб»! Уж если ты выбрался один раз в два года написать письмо, то писал бы хоть по-человечески! Кто обязан понимать такие слова, как «блеф», «олл райт», «сенсейшн» и тому подобное. Даже я, человек с образованием, и то в толк не возьму: к чему они тебе, а тем более мне. Ты просишь, чтобы тебе писали и писали. О чем? Новостей никаких. Сейчас у нас, слава Богу, всё благополучно. Богачам живётся хорошо, как всегда, а бедняки еле сводят концы с концами, как везде. Словом, писать о себе я не могу и не хочу. Зачем переживать заново то, что было. А вот про твою племянницу, о которой ты, судя по твоему письму, сильно беспокоишься, написать и могу, и хочу. У неё, единственной из всех нас, произошла перемена в жизни и, представь, не к худшему, а к лучшему. А началось с того, что в наши места приехал еврейский театр, которым руководил знаменитый уже тогда Авель Стельмах. И вот однажды, когда они репетировали, никогда не догадаешся что… Канкан они репетировали. Причем, ни какой-нибудь, а еврейский канкан …»
Картина вторая
Репетиционный зал. Идёт репетиция. Музыканты, балет, Авель.
№ 2. Еврейский канкан.
1.Много лет Париж томился
Без канкана, ох и ах,
Но туда еврей явился
По прозванью Оффенбах.
Он немного потрудился,
А когда свой труд издал,
Весь Париж развеселился
И Канкан затанцевал.
Припев: Ах, этот танец современный
В местечке нужен непременно.
Он увлекает, поражает,
Сердца мужские обжигает.
Эй, наслаждайтесь и смотрите,
Вот только руки уберите.
Мы вас со сцены видеть рады,
Но приближаться к нам не надо.
2.Не смущайтесь, восхищайтесь,
Лучше танца в мире нет,
И к прогрессу приобщайтесь
За Европою вослед.
Знают многие народы,
Что канкан – всегда успех!
Как же нам отстать от моды,
Это будет просто грех.
Припев.
АВЕЛЬ. Стоп. Девочки! Мы впервые готовим в еврейском театре канкан, можно сказать, смертельный номер, а вы так вяло двигаете ногами. Умоляю, больше энергетики, особенно в финале. Ещё раз, пожалуйста.
Ременисценция финала № 2, Авель танцует вместе с балетом. Раздаётся громкий стук в дверь. Входит Эстер.
АВЕЛЬ. Это ещё что за чудо. Кто пустил? Репетиция – это же святое дело. Это же…
ЭСТЕР. Я только хотела сказать…
АВЕЛЬ. Уходи немедленно.
ЭСТЕР. Я только хотела спросить….
АВЕЛЬ. Вон!
Эстер бежит к выходу.
Погоди. Ты кто?
ЭСТЕР. Я – Ентл.
АВЕЛЬ. Ентл, Ментл – это меня мало волнует. Чем занимаешься?
ЭСТЕР. Вообще-то я стираю белье хозяевам. Но мечтаю… работать у вас.
АВЕЛЬ. Ты? С таким лицом?
Смеется, и вместе с ним смётся балет.
АВЕЛЬ (балету). Девочки свободны!
Балет уходит.
АВЕЛЬ (Эстер). А ты чего стоишь? Ты тоже свободна.
ЭСТЕР. Сначала объясните – какое у меня лицо?
АВЕЛЬ. Сам не знаю. Оно никакое.
ЭСТЕР. Разве я в таком виде выйду на сцену? Меня загримируют. Вы думаете, я в этом ничего не смыслю?
АВЕЛЬ: А что ты сделаешь со своим произношением? Ты свистишь, когда разговариваешь.
ЭСТЕР. Кто свистит? Я свищу?
АВЕЛЬ. А кто здесь свистит? Я? Ну-ка, пройдись.
ЭСТЕР. Ну, прошлась.
АВЕЛЬ. Ты всегда так ходишь?
ЭСТЕР. Да. А что?
АВЕЛЬ. Ты виляешь задом.
ЭСТЕР. Вы просто придираетесь. Поглядите, что я умею (Делает кульбит.) Что скажете?
АВЕЛЬ. Скажу, что у меня не цирк.
ЭСТЕР. Тогда поглядите, как я танцую (Танцует.) Ну как?
АВЕЛЬ. Ужасно.
ЭСТЕР. Вы придираетесь. Все говорят, что я прекрасно танцую. Ладно, прощайте.
АВЕЛЬ. О, голос прорезался! Ну-ка, еще реплику! Я чувствую – под этой грубой оболочкой таится нежная душа, открытая прекрасному.
ЭСТЕР. Издеваетесь? Бог вас накажет за это.
АВЕЛЬ. Может быть. А ну спой что-нибудь.
ЭСТЕР. Мне спеть? После всего, что вы сказали?
АВЕЛЬ. А что я сказал? Что виляешь задом? Так тут ничего особенного. Раз ты действительно виляешь. Пой.
ЭСТЕР. Что петь?
АВЕЛЬ. Что хочешь.
ЭСТЕР. Я спою про Суламифь.
АВЕЛЬ. Это, которая «…светлая, как солнце, и грозная, как полки со знаменем»?
ЭСТЕР. «Грозная, как полки»? Где такое сказано?
АВЕЛЬ. В «Песне песней». Там ещё сказано: «…Положи меня, как печать, на сердце твоё, ибо крепка, как смерть, любовь. Большие воды не могут потушить любовь, и реки не зальют её. Если бы кто давал богатства дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви». Ну? Почему не поёшь?
ЭСТЕР. Я стесняюсь.
АВЕЛЬ. Разве я не создал тебе настроение?
ЭСТЕР. Не знаю. Может, я ещё станцую?
АВЕЛЬ. Танцевать не надо. Пой!!
№ 3. Песенка про Суламифь.
-
Был царь Соломон
Когда-то влюблен,
Он был в простую деву влюблен.
И если она бывала грустна,
Шептал нежно ей мудрый Соломон.
Припев: Любовь с печалью очень горькое вино,
Но нам испить его с тобою суждено.
И чашу свою допьем мы до дна,
А все, что дальше, – не наша вина.
2.Я верю в тот миф,
Я не Суламифь,
А друг мой вовсе не Соломон.
Но, как Соломон, в меня он влюблен
И в трудную минуту всегда мне нежно шепчет он:
Припев: Любовь с печалью очень горькое вино, и т. д.
АВЕЛЬ. Слушай, а почему ты не свистишь, когда поешь?
ЭСТЕР. А что, надо?
АВЕЛЬ. Не надо. Повтори свое имя.
ЭСТЕР. Ентл.
АВЕЛЬ. Ментл?
ЭСТЕР. Ентл.
АВЕЛЬ. Вот теперь слышу. Учись говорить так, чтобы тебя было слышно в самом дальнем углу. И что за имя Ентл? По-еврейски – утка. Прошу к станку, Эстер.
ЭСТЕР. Но я Ентл.
АВЕЛЬ. С сегодняшнего дня ты – Эстер.
Картина 3
Снова репетиционный зал. Эстер работает у станка.
АВЕЛЬ: Раз, два, три, раз, два, три…
ЭСТЕР: Я устала.
АВЕЛЬ: А я не устал с тобой возиться? Встань в первую позицию.
ЭСТЕР: Это как?
АВЕЛЬ: Вот так. (Показывает.) Теперь ногу на перекладину. Выше. Еще выше!
ЭСТЕР: Она же сломается.
АВЕЛЬ: Какое там. Ее можно аж вон куда задрать. (Поднимает ногу Эстер.)
ЭСТЕР: Ай!
АВЕЛЬ: Терпи. Если хочешь, чтобы я выпустил тебя на сцену. А ну-ка еще раз ножкой прелестно. И еще. Маши ножкой, маши. Теперь другой. А теперь по очереди. Так. Эти ноги что надо. (Эстер останавливается). Ты почему остановилась?
ЭСТЕР: Тяжело.
АВЕЛЬ: Тогда отправляйся в свою прачечную.
ЭСТЕР: Но я…
АВЕЛЬ: Или в прачечную, или к станку. Что, решила? К станку? Тогда работай. Маэстро, музыку! Раз, два, три, раз, два, три…
Картина 4
Репетиционный зал. Эстер, как ей кажется, с вдохновением читает стихи.
ЭСТЕР. Воры, бандиты шалят и резвятся,
Стражей порядка они не боятся.
Стражи воюют с другой клиентурой,
Той, у которой побольше культуры.
И, в результате, идут по этапу
Те, кто давать отказались на лапу,
Или уж слишком пеклись о свободе,
Или уж слишком известны в народе.
Вид на этапе особо печальный
Тех, кто в тюрьму угодили случайно:
Плохо держали язык за зубами,
Чем, к сожаленью, грешны мы и сами.
Эх, велики вы, России просторы!
Все побредём по этапу мы скоро.
Воры, бандиты, чего вам бояться?
Ясно, что мы отсидим за вас, братцы.
Незаметно входит Авель.
АВЕЛЬ. Стоп! Кто это сочинил?
ЭСТЕР. Мой брат.
АВЕЛЬ. Я сразу понял, что не Пушкин. Не стихотворение, а рифмованная прокламация. Но даже такие стихи можно прочитатать выразительно. А ты…шипишь, когда читаешь. Ну-ка, скажи: «Шел Шлёма большими шагами из дома. Шесть шелковых шалей нашел на соломе».
ЭСТЕР. Шел Шлёма большими шагами из дому, шесть шелковых ша…
АВЕЛЬ. Ну вот, пожалуйста, шипишь... А повтори-ка за мной «жужжит».
ЭСТЕР. Кто жужжит?
АВЕЛЬ. Ну, скажем, муха жужжит.
ЭСТЕР. А муха, тогда понятно. Жужжит.
АВЕЛЬ. Ничего тебе непонятно. Ты сказала «зуззит»; вместо «ж» ты произнесла «з». Повтори за мной: «Жена нужна, но не нежна, она всегда раздражена».
ЭСТЕР. Жена нужна, но не...
АВЕЛЬ. К тому же у тебя слова сливаются… А звук «р»? У тебя не «р», а трагедия! Ну-ка повтори: «Громко гром гремит, грохочет. Рома руку в речке мочит».
ЭСТЕР. Не буду. Про Рому не буду.
АВЕЛЬ. Это почему?
Эстер. Стихи дурацкие, вот почему.
АВЕЛЬ. Тогда скажи про Шлёму.
ЭСТЕР. И про Шлёму не буду. Я лучше про жену. «Жена всегда раздражена, она нежна, но не нужна».
АВЕЛЬ (раздраженно).Учись думать, что говоришь. Если жена раздражена, как она может быть нежна? А если она нежна, то почему не нужна? Ещё несколько раз про жену.
ЭСТЕР. Жена нужна, но не нежна… Жена нужна, но не нежна… Жена нужна, но…
АВЕЛЬ. Слушай, твой брат, случайно, не рыжий ли Иосиф?
ЭСТЕР. Вы с ним знакомы?
АВЕЛЬ. Нет. Но я слышал, он большой мечтатель.
ЭСТЕР. Это плохо?
АВЕЛЬ. Почему? Я сам мечтатель. Кстати, у него есть профессия?
ЭСТЕР. Скоро будет. (С гордостью.) Он у нас студент-химик первого курса.
АВЕЛЬ. Поздравляю. Впрочем, как знать. Теперь это опасная профессия. В наше время химики, вместо пургена, варят взрывчатку.
ЭСТЕР. Только не Иосиф. Не для того родители его в институт послали.
АВЕЛЬ. Разумется. Они знают своего ребёнка. Ведь он – мечтатель, а взрывчатка и мечтатель – вещи несовместные.
ЭСТЕР. Это точно.
АВЕЛЬ. Но мы отвлеклись. Давай теперь про Рому.
ЭСТЕР. Громко гром гремит, грохочет, Рома руку в речке мочит. Рома руку в речке…
АВЕЛЬ. Стоп. Поклянись страшной клятвой, что будешь повторять мои скороговорки перед сном: про жену и про Шлёму по сто раз, про Рому – двести раз.
ЭСТЕР. На чём клясться?
АВЕЛЬ. (Вытаскивает из кармана книгу.) На Шекспире.
ЭСТЕР. Я с ним не знакома.
АВЕЛЬ. (Вытаскивает из другого кармана книгу.) Тогда на Уриэле Акосте.
ЭСТЕР. Это ещё кто такой?
АВЕЛЬ. Уриэль Акоста, он вроде твоего рыжего брата, тоже мечтатель, но плохо кончил. (Раскрывает книгу.) Прочти-ка про себя эту реплику. Отлично. Прочтёшь её громко по моему сигналу. Поняла? Отлично.
АВЕЛЬ (читает). Акоста! Будь же ты навеки проклят!
Когда уйдешь, пусть под тобою
Разверзнется земля. Проклятье всем,
Кто верность сохранит тебе в несчастьи!
Любовной жаждой будешь ты томиться,
Но в женском сердце не найдешь любви. (Взмахивает рукой.)
ЭСТЕР. Ты лжёшь, раввин!
Авель смотрит на неё, словно увидел впервые.
ЭСТЕР. Получилось?
АВЕЛЬ. Ну да. Ты выговарила букву р.
ЭСТЕР. (Разачарованно.) А я-то подумала: хорошо сыграла.
АВЕЛЬ. Пока эта роль под силу только великой Ермоловой. А ну-ка еще раз.
ЭСТЕР ( на этот раз неуверенно).Ты лжешь, раввин!
АВЕЛЬ. Это ужасно. Давай снова про Рому и Шлёму. Ну! Я жду.
ЭСТЕР (сквозь слезы). «Шел Шлема большими шагами… шел Шлема большими шагами… Шел Шлема большими шагами…»
Картина 5
(Репетиционный зал. Эстер с книгой в руках читает вслух. Дикция стала нормальной.)
ЭСТЕР. О да, раввин. Да вам я изменила!
Кто изменил вам – верен небесам!
Из ваших уст проклятие подобно
Благословению. Так проклинайте
Богов, которых почитаем мы…
Входит Авель
АВЕЛЬ. О! Мои скороговорки помогли. И все же, Юдифь, для дебюта я тебе не дам. (Забирает из рук Эстер книгу.) Но страсть в твоем номере будет. Итак! Ты с парнем в ресторане. Тебе скучно, парень твой тебе до лампочки. Но тут появляюсь я.
№ 4. Дуэт Эстер и Авеля.
АВЕЛЬ: Заглянул я как-то в ресторанный зал,
Что напоминает мне большой вокзал.
Вижу, у окошка девушка сидит
И с каким-то типом тихо говорит.
Встретились глазами с нею мы, и, вдруг,
По лицу у типа пробежал испуг.
Я же подошел и, став к нему спиной,
Ей сказал: «Простите! Этот танец мой!»
Припев (вместе): Девочка, не бойся, фраер, успокойся,
Со временем поймешь ты, что почем.
Пусть взор её блуждает, она еще не знает,
Что ты здесь совершенно не при чем.
АВЕЛЬ. Теперь ты.
ЭСТЕР: Скрипочка играла старенький мотив.
Был для нас шедевром этот примитив
Ангелы слетели с неба в этот час
Добрыми глазами поглядеть на нас.
А у ресторана шла своя игра.
Я тогда шепнула: «Уходи – пора!»
Ну, а номер дома помни, не забудь.
С теми, кто у входа, осторожней будь».
Припев (вместе): Девочка, не бойся, фраер, успокойся,
Со временем поймешь ты, что почем.
Пусть взор ее блуждает, она уж точно знает,
Что ты здесь совершенно не при чем.
АВЕЛЬ. Перейди на задний план, Эстер. Ты как бы видение, милый образ, явившийся мне из прекрасного «далёко». (Поёт.)
Ах, как я был счастлив с нею целый год,
Но, в конечном счете, мой пришел черед.
Незнакомый фраер в ресторан зашел,
И, как я когда-то, он ее увел.
Годы пролетели, с кем она теперь?
А в мою никто уж не стучится дверь,
Мне не жаль, что песен прежних не поют,
Жаль ее, а больше – молодость мою.
Припев (вместе): Девочка, не бойся, фраер, успокойся,
Со временем поймешь ты, что почем.
А в ресторанных залах битком, как на вокзалах,
Но мы здесь совершенно не при чем.
АВЕЛЬ. А что? Может быть. Как твоя фамилия, Эстер?
ЭСТЕР. Я уже три месяца машу здесь ногами, а вы не помните моей фамилии. Швалб моя фамилия...
АВЕЛЬ. Швалб! (Машет руками, как птица.) По-еврейски Швалб – это ласточка. Лучше, чем Ентл-утка. Но… уже есть одна Швалб. Знаменитая примадонна из Буэнос-Айреса – Генриетта Швалб. А две Швалб – это перебор. Как фамилия твоей матери?
ЭСТЕР. Гоцман.
АВЕЛЬ. Фи! Гоцман – это вульгарно. Гольцман – гораздо красивее. Мадемуазель Эстер Гольцман. А еще лучше – Гольц. Увы, не из Буэнос-Айреса, а из этого паршивого местечка.
ЭСТЕР. Кстати Генриетта вовсе не из Буэнос-Айреса Она из того же местечка, что и я.
АВЕЛЬ. Откуда ты знаешь?
ЭСТЕР. Знаю. Она моя троюродная сестра. Буэнос-Айрес придумал ее директор. Он не знал за рубежом города дальше.
АВЕЛЬ. Что ж, если она из Буэнос-Айреса, то ты будешь… из Бухареста.
ЭСТЕР. Почему?
АВЕЛЬ. Я не припомню за рубежом города ближе. Итак! Сегодня твой выход!
Картина 6
Освещается эстрада. Авель выводит на авансцену Эстер.
АВЕЛЬ. Господа! Эстер Гольц из Бухареста. Примадонна, покорившая мир не только голосом, но и своею фигурой!
№ 5. Выход Эстер.
Идет за веком век, за годом год,
Прогресс толкает этот мир вперед,
Но, так же как и много лет назад,
Вокруг мы видим грустные глаза.
И возникает жгучий интерес:
Зачем и для чего тогда прогресс?
А старшие с усмешкой говорят,
Что не вперёд идём мы, а назад!
Припев: Ты, грусть моя, молчи!
Ведь сердце так стучит,
Про счастье говорит,
И душа поёт.
Под властью чудных снов,
Я жду прекрасных слов,
И верю в свой успех,
Счастье и любовь.
Мне старшие с усмешкой говорят,
Причём уже не первый год подряд,
Что в этом мире слишком много бед
И для простых людей в нём счастья нет,
Недаром, как и много лет назад,
Так часто видим грустные глаза.
Но я ведь только начинаю жить.
И я хочу смеяться и любить.
Припев. (Заканчивается танцем.)
Сверкают фотовспышки. В сопровождении фотокорреспондентов Эстер покидает сцену. Авель грустно стоит в стороне.
Картина 7
Гримуборная Эстер. Она в халате, причесывается перед зеркалом. Входит Авель.
АВЕЛЬ. Эстер! Тебя ждут в репетиционном зале.
ЭСТЕР Я взяла выходной.
АВЕЛЬ. Выходной тебе могу дать только я.
За окном гудит рожок автомобиля.
ЭСТЕР (в окошко). Сейчас!
АВЕЛЬ. Это тебе сигналят?
ЭСТЕР. Да. Я еду на «плинер». То есть на прогулку. (Идет за ширму.)
АВЕЛЬ. С кем ты собралась на этот… «плинер»?.. Тьфу, не выговорить.
ЭСТЕР. С мужчиной.
АВЕЛЬ (грозно). Его имя!
ЭСТЕР. Ты мне кто? Отец?.. Или жених?
АВЕЛЬ. Я сейчас выброшу эту ширму в окошко. (Складывает со злостью ширму. Эстер ставит ширму на место.)
ЭСТЕР. Хорошо, хорошо. Только успокойся. Этот мужчина – доктор Левиус.
АВЕЛЬ. А, тот тип с треугольным черепом и «чудными» зубами, которые растут один
над другим? (Изображает доктора.)
ЭСТЕР. Это все, что ты о нем знаешь?
АВЕЛЬ. Что еще про него нужно знать?
ЭСТЕР. Ну, хотя бы, что он крупный ученый, знаменитый меценат, богач.
АВЕЛЬ. Богач? Знаешь, я не советую с ним ехать. Это же местечко. Пойдут разговоры.
ЭСТЕР. И хорошо. Чем больше говорят про артиста – тем лучше. Плохо, когда про артиста вообще не говорят.
АВЕЛЬ. Кто тебя этому научил?
ЭСТЕР. Доктор Левиус. (Выходит из-за ширмы.) Ну как?
АВЕЛЬ. Бархатное платье?
ЭСТЕР. Оно называется «реформ».
АВЕЛЬ. «Реформ»? Надо же так назвать платье. А эти бриллианты… Откуда они у тебя?
ЭСТЕР. Подарок доктора Левиуса.
АВЕЛЬ. Ах, он наглец! Как будешь расплачиваться? Или думаешь, тебе их дали за красивые глаза?
ЭСТЕР. Именно. Доктор Левиус страстный любитель еврейского театра.
АВЕЛЬ. Ну, и подарил бы бриллианты мне, потому что еврейский театр – это я, а не ты.
ЭСТЕР. Доктор Левиус другого мнения.
АВЕЛЬ. Что?
ЭСТЕР. Он считает, что еврейский театр – это и ты, и я.
АВЕЛЬ. Знаток.
ЭСТЕР. Иначе бы он и не пригласил нас с тобой в Лондон. (Звучит рожок.) Сейчас иду.
Садится у зеркала, делает макияж.
АВЕЛЬ. Твой доктор шутник.
ЭСТЕР. Какие шутки. Он говорит, что в Лондоне есть «Павильон-Театр». Игрушка, а не театр. А артисты подобрались один к одному – чурбаны, капустные кочаны, а все же загребают золото лопатой.
АВЕЛЬ. Так, так, так!
ЭСТЕР. Потому что публика там совсем не избалована: что подадут, то и лопает, да еще пальчики облизывает. А такого артиста, как ты, и такую примадонну, как я, там просто озолотят. Надо ехать, Авель.
АВЕЛЬ. Поехать не шутка, да надо знать наперёд, на что едешь – какие гарантии.
ЭСТЕР. Какой ты, Авель, право. Раз доктор приглашает, значит, уже есть всё, что надо: условия, гарантии, контракты.
АВЕЛЬ. Нет, все-таки должна быть уверенность, что я заработаю столько-то, ты столько-
то и столько-то.
Гудит рожок.
ЭСТЕР (В окно.) Уже сейчас! (Авелю.) Доктор говорит…
АВЕЛЬ. Не знаешь, там, где постоянно проживает твой доктор, нет холеры?
ЭСТЕР. (Смеется.) Доктор Левиус приехал сюда прямо из Берлина, а там, я слышала, никогда не было холеры. Доктор Левиус – немец. То есть немецкий еврей.
АВЕЛЬ. А я русский. То есть из России. И нам с твоим немчурой не понять друг друга. Был бы он действительно приличный человек, меценат, любитель театра, почему бы ему не подняться ко мне и не сказать: «Знаешь, что, Авель, тебе Бог послал талант, а мне деньги. Так давай снимем совместно театр, что надо». Почему бы нет?
ЭСТЕР. Примерно так он и сказал. Мне.
АВЕЛЬ. Тебе? А кто такая ты?
ЭСТЕР. Я актриса, Авель.
АВЕЛЬ. Никакая ты еще не актриса.
ЭСТЕР. Нет? А как же это? (Достает пачку писем.)
Гудит рожок.
ЭСТЕР (в окошко). Уже точно сейчас! (Авелю.) Ты только послушай. (Читает.) «Эстер! Вы сущая чародейка, превращающая снег в сырники. Берегите свой дар, Эстер». Что скажешь? А вот… Поосто замечательное письмо. «Глубокоуважаемая мадемуазель! Не только евреи, но и русские, и украинцы, и поляки не могут вами нахвалиться!» И после этого я – не актриса? Еще письмо. «Дорогое дитя! Я полюбил вас, как только увидел на сцене. Мы должны сочетаться браком…». Ну, это личное, это можно было не читать.
Авель хохочет.
Что смешного? Я внушаю людям такие чувства!
АВЕЛЬ. Может, и газетчикам ты внушаешь такие чувства? Ведь это газеты делают звезду, а не твои почитатели. Посмотрим. (Достает газету.) Где тут про Эстер Гольц? (Просматривает газету.) Про женщину, которая родила… Ты подумай… Ребенка с тремя головами она родила. «Ребёнок жив и сосёт молоко всеми тремя ртами.» Вот про это есть. Про кандидата в раввины, который, ты только послушай, «жрет поросят, да еще жаренных в масле, да ещё до молитвы». Про него есть.
ЭСТЕР. Не интересно.
АВЕЛЬ. О! Тебе это понравится. (Читает.) «На пасху, когда евреи шли в синагогу, вдруг появилась карета, запряженная цугом. В карете сидела графская дочка со своим адьютантом. Увидев столько евреев разом, лошади всполошились и опрокинули карету
вместе с графской дочкой. В назидание потомкам напугавшие её евреи были
перепороты…» Вот про графскую дочку есть, а про Эстер Гольц – нет.
ЭСТЕР. Все, я ухожу.
АВЕЛЬ(становится на ее пути). Стой! Если твой немчура хочет поговорить о гастролях в Лондоне – пусть поднимется сюда.
ЭСТЕР. Он не поднимется. Без него мальчишки разберут его машину на железки.
АВЕЛЬ. В этом городе очень умные мальчики. Ладно. Я сам спущусь к немчуре.
ЭСТЕР. Ты все испортишь.
АВЕЛЬ. А может, о гастролях и речи нет? Признайся! Тебе просто нравится его авто.
ЭСТЕР. Ты ревнуешь?
АВЕЛЬ. Кто здесь ревнует? Я? К этому болвану?
ЭСТЕР. Ты ревнуешь к любому болвану. Тем более, вокруг плюнь, и попадёшь в болвана.
АВЕЛЬ. Интересно, есть кто-нибудь, кого ты не считаешь болваном?
ЭСТЕР. Есть.
АВЕЛЬ. Открой, кто этот счастливец?
ЭСТЕР. Не скажу. У каждой женщины должна быть тайна. Тем более у актрисы.
АВЕЛЬ. Это сказал тебе доктор Левиус?
ЭСТЕР. До этого додумалась я сама.
АВЕЛЬ. Ты в кого-то влюблена?
Настойчиво гудит рожок.
ЭСТЕР. Мне пора.
АВЕЛЬ. Надеюсь, это не Левиус?
ЭСТЕР. Надейся.
АВЕЛЬ. И не я.
ЭСТЕР. И не ты. Тот человек способен на поступок.
АВЕЛЬ. Тогда это я.
ЭСТЕР. Ты способен на поступок только на сцене.
АВЕЛЬ. Это ты мне? Да как ты смеешь! Забыла, кто ты? Ты – Ентл. Утка! (Переваливается с ноги на ногу, как утка.)
ЭСТЕР (надменно ). Я очень давно не Ентл. Я – Эстер Гольц. (По-королевски идет к выходу.)
АВЕЛЬ (ей вслед). Ну и уходи! Только, чур, навсегда.
ЭСТЕР. (Останавливается.) Что ты сказал?
АВЕЛЬ. Сказал, что обойдусь без тебя. Тем более, у меня есть новый номер.
ЭСТЕР. Врёшь! (Авель пожимает плечами.) Покажи!
АВЕЛЬ. Ты же уходишь. Зачем тебе?
ЭСТЕР. Ну, пожалуйста.
AВЕЛЬ. Очень надо? Ладно. Смотри и удивляйся. (Надевает «котелок», берёт в руки трость.)
№6. Чарли Чаплин.
-
Приходит час, и загорается экран.
А мне самой судьбой счастливый жребий дан:
Там, на экране, жизнь прожить,
Всех удивить, всех насмешить,
И чтобы было не похоже на обман.
-
И всё на свете перепутал я давно:
Где жизнь, а где вдруг начинается кино?
Ответить сам себе боюсь,
Но каждый день кручусь – верчусь.
Так, видно, было от рожденья суждено.
Припев: Жизнь мою, смех и слёзы, и боль,
Всё вместила экранная роль.
И уже сам не знаю порой,
Кто я: комик? А может герой?
-
Моё кино, оно, конечно же, для всех.
Всегда серьёзен я, но это же не грех.
Не избегаю острых тем,
Серьёзных не боюсь проблем,
Ну а в ответ, почти всегда, я слышу смех.
-
Но наступает иногда момент такой:
Мой зритель, вдруг, да и смахнет слезу рукой.
И начинаю понимать,
Что нет причины унывать,
Пока мой смех способен слёзы вызывать.
Припев.
ЭСТЕР. Браво! Может в запасе ещё что-то есть?
АВЕЛЬ. Представь себе, есть. Я готовлю «Венецианского купца».
ЭСТЕР. Покажешь?
АВЕЛЬ. А твой доктор?
ЭСТЕР. Ради такого случая он подождёт.
АВЕЛЬ. Ну, хорошо. (Надевает костюм Шейлока.) «Вы хотите унизить меня. А какая
для этого причина?»
Гудит рожок.
Нет, это невозможно!
ЭСТЕР. Действительно невозможно. Досмотрю в другой раз. Пока. (Целует Авеля в щёку и убегает.)
АВЕЛЬ (ей вслед). Другого раза не будет! И скажи своему немчуре: ни в какой Лондон я не поеду! Слышешь? Умолять будешь – не поеду! (Возбуждённо ходит по комнате.) Однако вернёмся к нашим баранам. (Достаёт из кармана книгу, пытается работать над ролью.) «Вы хотите унизить меня. А какая для этого причина?» (Недоволен.) Слишком пафосно. Надо так. (Меняет интонацию.) « Вы хотите унизить меня. А какая для этого причина?» Снова не то. Видно, для Шейлока сегодня неподходящий день.
Вбегает Эстер.
ЭСТЕР. Авель, бежим. В городе погром. (Бросает в саквояж платья)
АВЕЛЬ. Не может быть. Я вчера разговаривал с исправником. Он сказал, что вызвал сотню казаков, и евреям нечего беспокоиться…
ЭСТЕР. Сказал, мазал… В городе нет казаков. Бежим. Авто ждет, Авель.
АВЕЛЬ. Исправник солидный человек. И тут реквизит, тут всё.
ЭСТЕР. Какой реквизит. (Распахивает окно) Послушай! (Слышны шум, крики).
АВЕЛЬ. Да, да. Ты беги, Эстер. Только надень сверху платье горничной из спектакля «Зелек-музыкант». А за меня не беспокойся. Я все-таки сколько-то известен в городе. Меня уважают не только евреи, но и русские, и украинцы.
ЭСТЕР: Тогда и я останусь. Меня тоже уважают.
АВЕЛЬ. Тебе нельзя. Эти громилы… они очень плохо воспитаны.
ЭСТЕР. Без тебя я отсюда не уйду.
АВЕЛЬ. Мне на колени встать? Беги, пока твой доктор ещё под окном. Ну же. Умоляю!
ЭСТЕР. Но Авель…
АВЕЛЬ. Всё, применяю грубую силу. (Выталкивает Эстер и подходит к окну. Слышен шум отъезжающего авто.) Слава Богу, уехала. Однако надо кое-что придумать. Сундук стащим в подвал. И этот ящичек тоже. (Тащит сундук выходу. Останавливается. Выглядывает в окно.) Эй, Наум! Ты почему никуда не бежишь? Ах, казаки все-таки едут? Кто сказал? Телеграфист? Он надежный источник? Ну, тогда сундук обратно… Еврей лишь только увидит казака, сразу становится отважным. Готов всему миру дулю показать… Спрячем все же этот ящик. Хотя зачем? Сейчас прибудут казаки (Выглядывает в окно). О, это совсем не казаки! (Роняет ящик.)
Врываются погромщики. Свет гаснет. Виден только Авель и тени погромщиков,
а также слышны их голоса.
1-й голос. Ты кто такой?
АВЕЛЬ. Я – артист.
1-й голос. Все евреи по жизни артисты. Чем промышляешь, спрашиваю?
АВЕЛЬ. Актёрским ремеслом.
1-йголос. Разве этим можно прожить? (Смеётся.)
2-й голос. Бреше вин. Який вин артист? Шибздик вин, а не артист.
3-й голос. Колы артист – нехай спивае.
2-й голос. Нехай станцюе.
1-й голос. Слышишь? Ребята просят. Изобрази чего-нибудь.
3-й голос. Может, в него горылки влыты? А що? Пьяный жид – це гарно!.
2-й голос. Ему не горылка, ему музыка треба.
1-й голос. Такая музыка тебя устроит?
Слышен щелчок нагайки у ног Авеля. Авель подпрыгивает. Так происходит несколько раз А хочешь, я сыграю на твоей спине? Не хочешь? Тогда изобрази чего-нибудь! Ну!
АВЕЛЬ: Вы хотите меня унизить?! А какая для этого причина? То, что я еврей? Да разве у еврея нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей?
Погромщики хохочут.
Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие убивает его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают его и не студят его те же лето и зима, как и христианина?
2-й голос. Во жид дае!
АВЕЛЬ. Если нас уколоть – разве у нас не идёт кровь? Если нас пощекотать – разве мы не смеёмся?
Хохот.
Если нас отравить – разве мы не умираем? А если нас оскорбляют – разве мы не должны мстить? Если мы во всём похожи на вас, то мы хотим походить и в этом. Если еврей обидит христианина – что тому внушает его смирение? Месть. Если христианин обидит еврея, каково должно быть его терпение по христианскому примеру? Тоже месть? Вы нас учите гнусности, и я её исполню. Уж поверьте, что я превзойду своих учителей. 1-й голос. Эй, жид! Что несешь? Кончай отсебятину!
АВЕЛЬ. Это не отсебятина, невежда. Это Шекспир, «Венецианский купец», акт третий, сцена первая. Монолог Шейлока. (Достаёт из кармана книгу и трясёт ею перед носом погромщика. Затем из другого кармана достаёт гранату.)
2-й голос. У него бомба.
1-й голос. Э! Артист, ты чего?
АВЕЛЬ (истошным голосом). Ложись! (Кидает гранату.)
Раздается взрыв. Авель исчезает.
1-й голос. Эй, кто живой?
2-й голос. Я живой.
3-й голос. И я. Так вси ж живы. Що це за бомба така? Дывытесь, хлопци.
2-й голос. Ну, артыст, ну, артыст. Я думал, бреше, що вин артыст. А он всим артыстам артыст. Як же воно бабахнуло?
1-й голос. Да это же бутафорская граната. Такие используют в театре. Для эффекта. Эй, Охрым, глянь в окно. Видишь, он бежит? Ты у нас лучший стрелок. Срежь-ка артиста.
2-й голос. Це мы враз. Ну, трымайся артыст. (Стреляет.) Кажись, впав.
3-й голос. Ни. Пиднявся.
1-й голос. Микола, мы стобой за ним огородами, на перехват. А ты, Охрым, продолжай.
2-й голос. Получай, артыст!
Гремят выстрелы..
Картина 8
Эстрада. На ней Авель и Эстер.
№ 7. А жить так хочется
ЭСТЕР. На Руси о лучшей доле
Пели песни с давних пор.
Шли за равенство и волю
Под свинец и под топор.
АВЕЛЬ. Но борьба за равноправье
Шла по схеме роковой –
Начиналось всё «за здравье»,
А в конце «за упокой».
Припев (вместе): А жить так хочется, а жить так хочется,
Да только что-то нам с тобою не хохочется,
Всё нам не верится, что наши беды кончатся,
А жить так хочется, а жить так хочется!
ЭСТЕР. У людей надежды тают,
И пошёл вселенский звон –
Кто-то пьёт или гуляет,
Кто-то едет за кордон.
АВЕЛЬ. Ну а кто-то пулю точит,
Нас зовёт на смертный бой,
И нам счастие пророчит,
Увлекая за собой.
Припев.
АВЕЛЬ. Высокочтимая публика! Спасибо за многолетнюю преданность нашему театру. Мы многие годы были вместе, но обтоятельстваа выше нас. Сразу после сегодняшнего спектакля, мы уезжаем в Лондон. Надеемся. Что не навсегда.
№8. Прощай Россия.
АВЕЛЬ: 1. Опять в России наступило озаренье,
И на людей сошло всеобщее прозренье.
Здесь благоденствие, ну, завтра обещают,
Да вот, друзья мои, кто могут, уезжают.
Припев (вместе): Прощай, Россия! Прощай, Россия!
Еще придет к тебе нескоро твой Мессия!
А я друзей своих все время провожаю,
И каждый раз как будто с ними уезжаю.
ЭСТЕР: 2. Опять в России вдруг пошла такая мода:
Хмелеть от слова очень сладкого – свобода.
Свободу здесь на днях буквально обещают,
А вот, друзья мои, всё врмя, уезжают.
Припев (вместе).
Медленно гаснет свет.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина 9
Лондон. Павильен театр. На эстраде Эстер.
№9. Степ.
Словами объясняются все люди,
Но быть, как все, ты никогда не мог.
Свою любовь без всяческих прелюдий
Раскрыл ты языком балетных ног.
Припев: Степ, степ – ритм очень чёткий,
Степ, степ – это чечётка,
Степ, степ, он не подвластен словам.
Степ – в этом сезоне новинка,
Степ – души половинка,
А вторую я тебе отдам.
-
И я в ответ решительно сказала:
«Пусть станут явью все твои мечты.
Но одного мне объясненья мало,
Вот так всю жизнь мне объясняйся ты!»
Припев: Степ, степ – ритм очень чёткий, и т.д.
Танец
Картина 10
Гримуборная Эстер. Она переодевается после спектакля. Входит Авель.
АВЕЛЬ. Поздравляю, Эстер.
ЭСТЕР. С чем?
АВЕЛЬ. Сегодня, в виде исключения, у меня к тебе нет претензий.
ЭСТЕР. Надо же, первый раз слышу такое.
Гудит автомобильный рожок.
АВЕЛЬ. Опять доктор Левиус?
ЭСТЕР. Доктор Левиус уехал. Это Розенталь – тоже доктор. (В окно.) Нет-нет, мистер Розенталь, сегодня я занята. Приезжайте завтра. (Посылает воздушный поцелуй.)
АВЕЛЬ. Ты что? Заболела?
ЭСТЕР (присаживаясьясь у зеркала). Почему ты решил?
АВЕЛЬ. У тебя столько докторов: Левиус, Розенталь.
ЭСТЕР. Знакомство с доктором никогда не вредит. Это еще мама говорила.
Звонит телефон. Эстер берет трубку.
ЭСТЕР (по телефону). Да, мистер Арчибальд. Нет, мистер Арчибальд. Что? Весь лондонский бомонд? Обещал быть Ротшильд? Я подумаю, мистер Арчибальд. Я очень даже подумаю. Ну, никакой возможности устоять перед вами. Даю слово. Ровно в одиннадцать.
АВЕЛЬ. Это что еще за Арчибальд?
ЭСТЕР. Ты не знаешь мистера Арчибальда Буеруэлса? Мне тебя жаль. Он корреспондент самой респектабельной газеты в Лондоне – «Таймс»!
АВЕЛЬ. Надо же!
ЭСТЕР. Мистер Арчибальд очень образованный человек. Знает пятнадцать языков и среди них еврейский.
АВЕЛЬ. Знает еврейский? Наверняка, никакой он не Арчибальд и не Буеруэлс. Он Арчик Берельсон. Или Берельман. А Буеруэлс… Это он сумел… Написал бы он о тебе в своей «Таймс». Хотя бы вот такими маленькими буквами.
ЭСТЕР. Придет время – напишет.
АВЕЛЬ. Пока о тебе молчит даже еврейская газета «Вечерний курьер».
ЭСТЕР. Эту газету никто не читает.
АВЕЛЬ. Неважно. Главное, чтобы о тебе писали, и тогда, если повезёт, читатели появятся. (Служитель вносит корзину роз.) А это откуда? (Достает из корзины визитную карточку.). Мистер Гечкинс… Странная фамилия для еврея.
ЭСТЕР. Мистер Гечкинс не еврей. Мистер Гечкинс – природный британец.
АВЕЛЬ. Британец? Каким ветром его занесло в еврейский театр?
ЭСТЕР. Никаким. Он там не был. Мистер Гечкинс представлен мне на «файв о клоке».
АВЕЛЬ. Я и забыл, что ты у нас светская дама. Гечкинс, где-то я про него уже слышал.
ЭСТЕР. Конечно. Фирма «Гечкинс и Ко» известна всем. Швейные машины, велосипеды, автомобили по всему свету.
АВЕЛЬ. Так этот Гечкинс настоящий капиталист!? Может быть, он даст театру денег?
ЭСТЕР. Его интересую я, а не театр.
АВЕЛЬ. Вот ему ты. (Показывает фигу.)
ЭСТЕР. Фига ему или что другое – это мне решать.
АВЕЛЬ. Чтобы какой-то капиталист с брюшком…
ЭСТЕР. Это на карикатурах капиталисты с брюшком. А мистер Гечкинс – элегантный обаятельный мужчина.
АВЕЛЬ. Холера ему в спину. Пусть только заявится, волдырь ему во всю щёку. Я за себя не ручаюсь. Я ему такое скажу…
Звонит телефон. Авель берет трубку.
АВЕЛЬ (по телефону). Вам нужна мисс Эстер Гольц? Кто ее спрашивает? Ах, это мистер Гечкинс? (Отпихивает Эстер.)Это тот, который «Гечкинс и Ко»? Очень приятно. А я директор и режиссер Авель Стельмах. У меня к вам деловое предложение. Нет, швейных машин театру не надо, велосипедов тоже. Автомобили? Один бы не помешал. Но лучше… просто дайте денег. Не мне. Театру. Поверьте, каждый фунт стерлингов, который вы вложите в дело развития еврейского театра, принесет вам со временем три фунта, десять фунтов, бесчисленное количество фунтов. ЧТО? (Кладет трубку.) Эстер! Он антисемит!
ЭСТЕР. Не может быть.
АВЕЛЬ. Он объявил, что с моей стороны это обычное еврейское нахальство. Сказал бы – просто нахальство. Нет, надо подчеркнуть – еврейское нахальство.
ЭСТЕР. Ты сам нарвался.
АВЕЛЬ. По-твоему, он прав?
ЭСТЕР. Я этого не говорила.
АВЕЛЬ. А он прав. Если бы театр делал сборы. Мне бы дал денег не то что какой-то Гечкинс, сам Ротшильд. Есть у меня идея, дорогого стоит. Ещё мой дедушка утверждал, что все евреи по-своему циркачи, и я давно мечтаю соединить театр с цирком. (Мечтательно.) Была бы у меня актриса…
ЭСТЕР. А я?
АВЕЛЬ. Ты не годишься. Из-за своих «файв о клоков» ты прибавила в весе и не удержишься на лонжии.
ЭСТЕР. Смотри, я в отличной форме. (Делает кульбит.)
АВЕЛЬ. И ты готова начать репетировать прямо сейчас?
ЭСТЕР. Да.
АВЕЛЬ. А все эти Гечкинсы, Розентали и другие?
ЭСТЕР. Они подождут.
АВЕЛЬ. Удивительно! Я думал, все пропало! Ну, слушай. Обычно у зрителей большим успехом пользуется рыжий клоун. Он истошно орет, когда его бьют, и зрители смеются.
Гудит рожок автомобиля.
АВЕЛЬ. Эстер, взгляни, кто это?
ЭСТЕР (выглядывает в окно). Это мистер Арчибальд Буеруэлс. Из «Таймс».
АВЕЛЬ (в окно). Уезжай, Арчик! Эстер репетирует. А репетиция – это святое дело. Сам знаешь. (Закрывает окно.) Так вот. Белый клоун! У него своя трагедия…
Слова Авеля заглушает музыка.
Дальнейший разговор протекает, как в немом кино. Авель что-то объясняет. Эстер не понимает его, потом повторяет его движения и на наших глазах превращается в клоуна.
№ 10. Песенка про клоуна.
ЭСТЕР. Лицо мое измазано мукой.
Ботинки сорок пятого размера.
Смотрите на меня, вот я какой,
Я – клоун. Я ни в чем не знаю меры.
Мне не по росту выдали камзол.
И брюки дали не по росту тоже.
Другой бы был на всех за это зол,
А я шучу, смеюсь и строю рожи.
АВЕЛЬ. Больше трагизма, Эстер.
Припев (вместе): Жизнь, увы, подобна драме,
Мы в ней роль избрали сами.
Ну, так смейтесь же, так смейтесь
Все над клоунской судьбой.
Хохочите до упаду.
Это нам как раз и надо,
Только может получиться,
Что смеетесь над собой.
АВЕЛЬ. А таперь улыбнись.
ЭСТЕР: Не плачу я, когда меня бранят,
Я хохочу, когда меня дубасят.
Обиженный всегда мне друг и брат,
Пусть даже мне за это нос расквасят.
Я хохотун, я плакса, я чудак!
Проигрываю все свои сраженья.
В сравнении со мной любой простак
Находится в завидном положении.
Припев (вместе).
АВЕЛЬ. А теперь удивись.
ЭСТЕР: Но как-то слух прошел, что я из тех,
Кто заняты лишь собственной судьбою.
И часто, вызывая в зале смех,
Я сам смеюсь, мой зритель, над тобою.
Не верь, мой зритель, злобной клевете,
Ведь вместе нас гоняет жизнь по кругу.
И в карнавальной этой суете
Мудрец и шут похожи друг на друга.
АВЕЛЬ. Больше энергетики!
Припев (вместе).
Картина 11
Гримуборная Эстер. Она перед зеркалом снимает клоунскийгрим. Входит Авель.
АВЕЛЬ. Ну, как?
ЭСТЕР. Дэ дэ дэ дэ дэ…
АВЕЛЬ. Дрожишь? Но ведь уже десятый спектакль.
ЭСТЕР. Дэ дэ дэ дэ. Все равно. (Уходит за ширму переодеваться.)
АВЕЛЬ. Ладно, готовься к следующему номеру, а я тебя развлеку. (Раскрывает газету.)
Послушай, что пишут: «Сенсация! Наша читательница купила на пасху щуку, которая весила десять футов». Ты представляешь, какая щука? (Продолжая читать). «Почистив и вскрыв рыбу, она обнаружила у той в утробе полдюжины столовых ложек, три позолоченных рюмки и два серебряных подсвечника. Желающие посмотреть могут прийти в редакцию». Ты не пойдешь в редакцию, Эстер? Нет? Тогда слушай дальше. «Доказано математически точно, как дважды два четыре, что если евреи и впредь будут соблюдать все, предписанные им посты, то ровно через одиннадцать лет и три месяца в Англии не останется ни одного еврея». Ты как думаешь, Эстер, не останется?
ЭСТЕР. Я об этом вообще не думаю.
АВЕЛЬ. И зря. А вот новости из России…Ну конечно! Читаю: «Новая жертва террора. На этот раз ею стал генерал-губернатор Михайлов. Бомбист был задержан на месте. Им оказался студент-химик третьего курса Иосиф Швалб».
Эстер выходит из-за ширмы. На ней красивое длинное концертное платье.
ЭСТЕР. Как фамилия бомбиста?
АВЕЛЬ. Швалб. Иосиф Швалб.
ЭСТЕР. Прочти еще раз!
АВЕЛЬ. Иосиф Швалб.
Эстер потрясена. Но Авель не замечает этого.
АВЕЛЬ. О, Господи!. Наконец-то. Ты услышал мои молитвы. (Читает.) «Совершенно неожиданно появилась у нас эта блуждающая звезда – Эстер Гольц – и озарила ослепительным светом все небо нашей еврейской сцены…» Слышишь, Эстер? О тебе пишут. Тебя даже назвали звездой. Правда, блуждающей. Не могу сразу понять –комплимент это или нет… Наверно, комплимент… Раз звезда… Да что с тобой?
ЭСТЕР. Дай мне газету. (Отбирает у Авеля газету и лихорадочно просматривает её.)
Звонит телефон.
АВЕЛЬ (в трубку). Мисс Эстер Гольц? Кто ее спрашивает? Ах, это вы, мистер Гечкинс? Нет, она не может подойти. Что? Вы будете на спектакле? Вместе с корреспондентом «Таймс»? А как насчет еврейского нахальства? Вы берете свои слова обратно? Это было не нахальство, а… маркетинг? (Игриво.) А как насчет… тьфу, забыл это слово… инвестиций? (Вытягивается по швам). Вы не пожалеете, мистер Гечкинс. Не только вернете свое, но и приобретете в собственность дом, где помещается ваша контора, соседний дом, и дом напротив, и еще три дома в Лондонском Сити… Олл райт, мистер Гечкинс! (Кладет трубку.) Эстер! О таком я не мог и мечтать. Да что с тобой?
ЭСТЕР. Прочти (Протягивает Авелю газету.) Вот здесь.
АВЕЛЬ. Я уже читал… «им оказался студент-химик Иосиф Швалб. Террорист приговорен к смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение»… Какое время… Ты же понимаешь…
ЭСТЕР (кричит). Я ничего не хочу понимать! Мой брат, мой несчастный брат!
АВЕЛЬ. Брат? С чего ты взяла, что это твой брат?
ЭСТЕР. Ты забыл, что я не Гольц, а Швалб?
АВЕЛЬ. Мало ли в мире Иосифов с фамилией Швалб?
ЭСТЕР. Нет, это он. Ему всегда было нужно больше, чем другим. Несчастный Иосиф! Зачем ты явился в этот мир таким чистым? Таким добрым?
АВЕЛЬ (в сторону). Ничего себе, добрый. Человека убил.
ЭСТЕР. Таким талантливым! Вот! Газета пишет, что в своей химии он был гений.
АВЕЛЬ. Вот и занимался бы химией. Может быть, принёс бы славу себе и свому народу.
ЭСТЕР: Авель, я сегодня не выйду на сцену.
АВЕЛЬ. Без паники. Это еще не факт, что твой брат…
ЭСТЕР. Я на сцену не выйду.
АВЕЛЬ. Но должен прийти корреспондент «Таймс»…
ЭСТЕР. Плевать мне на «Таймс».
АВЕЛЬ. И мистер Гечкинс.
ЭСТЕР. Плевать мне на Гечкинса…
АВЕЛЬ. Наконец, публика…
ЭСТЕР. Плевать мне на публику.
АВЕЛЬ. Я понимаю. У тебя большое горе. Но все равно… Нельзя плевать на публику.
ЭСТЕР. А на меня плевать можно?
АВЕЛЬ. Кто здесь на тебя плюет. Я?
ЭСТЕР. Да! Именно ты. Тебе главное сыграть спектакль. А потом? Что ты сделаешь? Выпьешь чашку вкусного кофе со свежими булочками с маслом? Или, покачиваясь в кресле, выкуришь ароматическую сигару? А в это время близкий, дорогой мне человек, который еще недавно был полон жизненных сил, будет лежать в сырой земле. И я не могу, не могу этого понять. (Рыдает.)
АВЕЛЬ. Успокойся, Эстер. Ты для меня важнее всего на свете. Я отменю спектакль
Идет к двери. Останавливается. После паузы делает еще шаг.
ЭСТЕР. Остановись, Авель. Ты прав, нельзя обижать публику. (Встает.)
Освещается эстрада. На неё поднимается Эстер.
№ 11. Нам всем суждено расставание.
Где вы, боги мои и кумиры,
Что дарили восторг и тревогу?
Вы давно разлетелись по миру,
И про вас мне известно немного.
Где друзья моей юности, где вы?
Вас совсем уже мало осталось.
Наши юные нежные девы!
Вас томит не любовь, а усталость.
Припев: Нам всем суждено расставанье,
Такая у жизни цена.
За это жестокое знанье
Мы все расплатились сполна.
Нас всех ожидает разлука,
И многих уж нет среди нас.
Но помним мы всех,
Чей голос и смех
К душе прикасались хоть раз.
На лице Эстер слезы
Картина 12
Гримуборная. На столе бутылка шампанского и пачка газет. Авель ставит два бокала. На нем смокинг, галстук-бабочка. Вид шикарный. Вбегает Эстер и падает в кресло. Слышны аплодисменты и возгласы: «Эстер! Браво. Эстер!»
АВЕЛЬ. Иди же. Публика просит.
ЭСТЕР. Выйди со мной, Авель.
АВЕЛЬ. Нет! Это твой успех.
Эстер убегает на поклоны. Аплодисменты и возгласы становятся громче. Эстер возвращается.
АВЕЛЬ. Ты устала, но ещё разок.
Эстер убегает и, возвратившись, падает в кресло совсем без сил. Аплодисменты продолжаются, и Эстер встаёт, но Авель мягко удерживает её.
АВЕЛЬ. Всё, хватит! Незачем баловать публику. (Кричит кому-то за кулисами.) Эй! Опустите занавес и погасите свет.
ЭСТЕР. Что с тобой, Авель? Ты обижаешь публику?
АВЕЛЬ. Кто здесь обижает публику? Я? Между прочим, это был двадцать первый вызов. Думаешь, я не считал?
ЭСТЕР. Но публика требует.
АВЕЛЬ. Публика! Публика! Я, ты, мы живём для публики. Но хватит уже ей. Пусть угоманится. У Эстер Гольц есть и другие дела.
ЭСТЕР. А какие у меня дела?
АВЕЛЬ. Сегодня – вечер твоего триумфа. Посмотри, что пишут газеты: «Новая звезда на горизонте еврейской сцены», «Эстер Гольц – это сама правда», «Несравненная Эстер». А какой изысканный слог у рецензентов. Читаю наудачу: «Вся еврейская бродячая труппа в целом не стоит и ломаного гроша…». Что такое? «Еврейский театр без Эстер Гольц, подобно всем еврейским театрам, не более, как балаганное шутовство, тьма кромешная. Он мертв, как кладбище…». Ничего себе похвала. Ага! Дальше, слава Богу, всё, как надо: «Но с той минуты, как Эстер Гольц появляется на сцене, становится сразу светло во всех ее уголках». Замечательно пишут. Откроем шампанское, Эстер!
ЭСТЕР. Открывай! (Авель разливает шампанское.)
АВЕЛЬ. Выпьем за будущее! Сейчас оно мне кажется лучезарным. Почему нет? Ты звезда. А я тот, кто всегда рядом.
ЭСТЕР. Авель, мне нужно тебе кое-что сказать.
АВЕЛЬ. Нужно? Значит скажешь. Но сперва выполни мою просьбу. Сейчас театр осаждают твои поклонники. Кто-то из них собирается отвезти тебя в ресторан или на раут. Но прошу! Проведи этот вечер со мной!
ЭСТЕР. Я буду с тобой весь вечер.
АВЕЛЬ. Это замечательно! (Заводит граммофон, ставит пластинку.) Не согласится ли несравненная Эстер потанцевать со скромным режиссером? Хотя бы один танец?
ЭСТЕР. Почту за честь.
Танцуют.
АВЕЛЬ. Ты прекрасно танцуешь.
ЭСТЕР. Неужели?
АВЕЛЬ. Конечно, прекрасно, раз я тебя этому учил.
Эстер делает хитрое «па».
АВЕЛЬ. Здорово! Давай, еще выпьем. (Разливает шампанское).
ЭСТЕР (пьет). У меня закружилась голова.
АВЕЛЬ. Смотри, не потеряй ее. Французы говорят, что шампанское в делах любви незаменимо. А я сегодня настроен решительно. Ещё шампанского?
ЭСТЕР. Вначале я тебе кое-что скажу.
АВЕЛЬ. Не раньше, чем мы просмотрим все газеты. Какие заголовки! Что? «Лондон прощается с молодой звездой», «Звезда еврейской сцены Эстер Гольц прибывает в Нью-Йорк». (Ошалело) Черт бы побрал этих газетчиков. Не пишут – плохо, а напишут – хватаешься за голову. (Со смехом.) Ты ведь не едешь в Нью-Йорк?
ЭСТЕР. Еду.
АВЕЛЬ. Что?!
ЭСТЕР. Меня пригласили в англоязычный театр в Нью-Йорке. Это лучший театр в Америке. Любой актер, любая актриса могут только мечтать о таком.
АВЕЛЬ. А как же я? Что будет со мной?
ЭСТЕР. Мне поставлено условие. Я должна ехать в Америку без тебя.
АВЕЛЬ. Кто? Кто посмел ставить тебе условия?
ЭСТЕР. Мистер Гечкинс. Он собирается заработать на мне кучу денег и едет со мной в Америку. Авель, не думай, что мне легко!
АВЕЛЬ. Ах, тебе нелегко! Я понимаю. Конечно, нелегко работать в лучшем театре Америки, кататься в авто мистера Гечкинса, на котором он будет возить тебя в шикарные рестораны или к себе домой.
ЭСТЕР. Перестань, Авель. Этого не будет.
АВЕЛЬ. Откуда тебе знать, что будет, девочка? Ладно, Бог судья твоему мистеру Гечкинсу. Но ты! Как ты смогла? Ты вмиг забыла, что все твои достижения – это мои достижения! Не мистер Гечкинс, а я создал тебя! Я! (Авелю вдруг становится нехорошо.)
ЭСТЕР. Боже, что с тобой?
АВЕЛЬ. Как странно. Эта комната… Она кружится. И всё вокруг кружится… И пляшет. И ты тоже пляшешь. Да здесь настоящее веселье.
ЭСТЕР. Я вызову доктора. (Подбегает к телефону.)
АВЕЛЬ. Не надо доктора. Я в порядке. Споем, Эстер! Эй, музыканты!
№ 12. Дуэт Авеля и Эстер.
АВЕЛЬ: Жил-был чудак Пигмалион,
Влюбился в Галатею он,
В неё влюбился, и она звездою стала.
Вот так же искренне любя,
Звездою сделал я тебя,
Но быть моей звездой – тебе вдруг стало мало.
Припев: ЭСТЕР. Опять упрёки и попрёки. Что такое?
Прошу, отстань. Прошу оставь меня в покое!
АВЕЛЬ. О, Боже, Боже, что-то будет впереди.
Ведь, вроде, мы с тобой вдвоём. Но я один.
ЭСТЕР: Что ж если ты Пигмалион, то, значит, всё-таки умён,
И, значит, нет тебе резона волноваться.
Ты без хлопот и без затей
Создашь хоть сколько Галатей,
А за меня ну есть ли смысл тебе держаться?
Припев.
Авель падает
Картина 13.
Гримуборная Эстер. Авель мечется в постели. Эстер склонилась над ним.
АВЕЛЬ (приходя в себя). Где я?
ЭСТЕР. Тсс… Врачи запретили тебе говорить.
АВЕЛЬ. Мне не говорить?
ЭСТЕР. Пока нельзя.
АВЕЛЬ. Легко сказать, не говорить. Чем же тогда человек будет отличаться от скотины?
ЭСТЕР. Ты сам виноват. Так запустил кашель, что врачи уложили тебя в постель, и даже говорить запретили.
АВЕЛЬ. Это не я виноват. Это все мой дядя…
ЭСТЕР. Опять бред.
АВЕЛЬ. Нет, не бред… Когда я еще совсем ребенком остался сиротой, меня дядя Залман принял к себе на работу. Он был портной – заплаточник, совершенный калека в своем деле, но учеников колотил как заправский мастер. И вот однажды он мне, так сказать, намекнул… горячим утюгом прямо в грудь. С тех пор у меня не прекращается кашель.
ЭСТЕР. Ничего не надо говорить, Авель. А я посижу рядом. Буду возле тебя, пока не поправишься. Ты еще не знаешь, какая я замечательная сиделка. Самая лучшая в мире сиделка. Съешь ложечку манной каши. Вот так. Моя мама говорила: «Здоровье близко – ищи его в миске. Кто как жует, тот так и живет». Ну, последнюю ложечку. Врачи говорят, что в сыром, туманном Лондоне тебя нельзя оставлять. Велят ехать на континент – в Швейцарию, либо в Италию. Чистый воздух, говорят они, тебе нужен; воздух и солнце.
АВЕЛЬ. Ха, ха, ха. Дураки! Болваны! Идиоты! Сущие идиоты! (Кашляет.) На что мне, скажи на милость, чистый воздух и солнце без театра?
ЭСТЕР. Вот поправишься…
АВЕЛЬ. Нет, Эстер, нет! Слышишь, как я кашляю? Думаю, не пора ли мне туда, где покоится мой папаша, мир праху его.
ЭСТЕР. Это запах лекарств навеял на тебя такую тоску.
АВЕЛЬ. Может быть. Обещай мне писать из Америки. В свои последние дни я хочу знать о всех твоих успехах.
ЭСТЕР. Не думай об этом. Я скажу мистеру Гечкинсу, что без тебя не поеду, и будь что будет.
АВЕЛЬ. Не обольщайся. Зачем Америке немолодой еврейский актер, к тому же слабый здоровьем? И потом, я все равно не поеду без театра. Что без меня, например, будет делать Беня Горгл? Кому там нужно его образование?
ЭСТЕР. Значит, и я не поеду в Америку.
АВЕЛЬ. Я верю тебе. Верю, что ты думаешь, как говоришь. Но твой талант, Эстер! Он скажет другое… Это только кажется, что талант принадлежит тебе. На самом деле ты
принадлежишь ему.
ЭСТЕР. Кроме таланта у меня есть еще разум.
АВЕЛЬ. Прекрасно. Обратимся к твоему разуму. Скажи, Эстер, в какой театральной школе ты хотела бы совершенствовать свое искусство?
ЭСТЕР. Ты шутишь? У евреев нет театральных школ.
АВЕЛЬ. Верно. А может, тебе известен меценат, жертвующий на еврейское искусство? Да! Есть на свете меценаты, жертвующие целые состояния на театр и искусство. Но среди евреев такой меценат еще не родился. Нет у нас и учебников, и даже азбуки театрального искусства. Нет и самого искусства. У нас есть театры, есть актеры, есть таланты и имена, но еврейского искусства нет.
ЭСТЕР. Чему же ты отдал свою жизнь?
АВЕЛЬ. Разве ты забыла? Сколько людей готовы истратить последний рубль, чтобы купить билет в театр для себя и своих детей. И вот что я тебе скажу. Если мне станет лучше, я вернусь в Россию. Там лучшая в мире публика, по крайней мере, для меня. Я соскучился по своей публике.
ЭСТЕР. Я поеду с тобой.
АВЕЛЬ. Ты любишь эту публику, как я? Сомневаюсь.
ЭСТЕР. Я люблю тебя
АВЕЛЬ. Что?
ЭСТЕР. Я тебя люблю.
АВЕЛЬ. Вот это новость. Чтобы услышать такие слова, я готов снова прикинуться умирающим. Скажи еще раз: «Я люблю тебя».
ЭСТЕР. Я не могу существовать без тебя.
АВЕЛЬ. Это уже серьезно.
ЭСТЕР. Беня сказал, что ты больше не встанешь. Я чуть не сошла с ума. Представила, как зайду сюда и увижу пустую комнату. Я шла по улице и думала: столько автобусов, трамваев, автомобилей мчатся туда-сюда, и хоть бы один из них сжалился и задавил бы меня насмерть.
АВЕЛЬ. Глупышка. А как же мистер Гечкинс, доктор Левиус и другие?..
ЭСТЕР. Это все пустое.
АВЕЛЬ. Но ты много раз намекала на какую-то любовь к неведомому принцу.
ЭСТЕР. Я действительно была влюблена когда-то в товарища Иосифа. Но он давно пропал. И это было детское увлечение. По-настоящему я всегда любила только тебя. Ты говоришь, Россия. Газеты пишут, что там творятся ужасные вещи. Но мне все равно – лишь бы рядом с тобой. Ты самый умный, самый сильный, самый добрый.
АВЕЛЬ. Наконец-то, ты это поняла. Господи! Оказывается, что счастье – это так просто.
Картина 14
Гримуборная Эстер. Авель сидит за телефонным столиком, в руке у него газета.
АВЕЛЬ (по телефону). Алло, барышня, это «Таймс»? Соедините меня, пожалуйста, с мистером Арчибальдом Буеруэлсом. (Ждёт.) Это вы мистер Арчибальд? Хэллоу! С вами говорит некто Авелль Стельмах. Слышали про такого? Ах, кто его не знает? Приятно слышать. Говорят, вы аж пятнадцать языков знаете. Можно я вам скажу одно слово по-еврейски? Не надо? Всё-таки я скажу – ты шлемазл, Арчик. Не надо ругаться? Уговорил, больше не буду. А спросить можно? Тогда скажи: на фига тебе это надо? Как что. Морочить головы, вот что! Зачем ты написал всю эту дребедень про мою актрису, Эстер Гольц? Имей в виду, Арчик: я подам на тебя в суд. В Англии, я точно знаю, за моральный ущерб будь здоров, какую компенсацию дают. О чём я? Ты не знаешь? И даже не догадываешься? Дай я его найду это место... (Листает газету, читает.) «…Однажды в Вене великая Ермолова, увидев Эстер в роли Юдифь, разрыдалась, как дитя, и сказала: «Кончено – раз и навсегда! Больше я ни за что не буду играть Юдифь». Это для куражу? И, вообще, мелочь? Извини, Арчик, мелочь запоминается. Надеюсь, великая Ермолова подаст на тебя в суд. И я подам, но за другое. Вот, наконец, нашел, что искал (Читает.) «…Эстер Гольц – это бриллиант, которому до сих пор не хватало подобающей оправы. И вот, свершилось, оправа найдена! Ею станет знаменитый Нью-йоркский драматический театр. Уже сегодня Эстер Гольц покинет Англию, чтобы занять достойное место среди американского артистического бомонда». Ты соображаешь, что натворил? Из-за твоей выдумки публика возвращает билеты в кассу. Что? Пароход с Эстер на борту отошел ровно в десять утра? Лично проводил? Ты врёшь, Арчик, ты всегда врешь! Какое слово ты хочешь сказать? То самое от всей твоей души? Только посмей! Ах, я шлемазл? Скажи ещё раз, и я за себя не ручаюсь. (Кричит.) Идиот! (Удивленно.) Повесил трубку. (Озирается по сторонам. Взгляд его падает на вазу с цветами.) Записка! Как же я её не заметил? (Разворачивает, читает.) «Дорогой Авель! Мне объяснили, что контракт есть контракт, и его надо выполнять. А когда я заявила, что обстоятельства изменилась, последовали угрозы. Они сказали, что обонкротят твой театр. Я испугалась, Авель. Мысль, что ты можешь остаться без театра, привела меня в ужас и заставила подчиниться антрепренёрам. Может быть, это ошибка, возможно, вся моя дальнейшая жизнь будет ошибкой. Не ошибка, я уверена, только моё чувство к тебе. Как жаль, что я долго не могла понять то, что мне так ясно теперь. Ты для меня был и остаёшся…
Сцена темнеет. Звучит музыка. Освещается фигура Эстер.
ЭСТЕР. Ты для меня был и остаёшься самым близким человеком на земле. Я и сейчас
слышу слова из «Песни песней», которые впервые услышала из твоих уст: «…Положи меня, как печать, на сердце твоё, ибо крепка, как смерть, любовь. Большие воды не могут потушить любовь, и реки не зальют её. Если бы кто давал богатства дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви».
АВЕЛЬ. Там ещё сказано: « Ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои, как два голубя, алая лента – уста твои, благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана, а речь твоя слаще мёда. Дай же мне в последний раз услышать голос твой, невеста моя!..»
ЭСТЕР. Я спою тебе песенку, с которой когда-то всё началось. Можно?
АВЕЛЬ. Нужно!
№13. Ременисценция №3 « Песенки про Суламифь».
ЭСТЕР: 2.Я верю в тот миф,
Я не Суламифь,
А друг мой вовсе не Соломон.
Но, как Соломон, в меня он влюблен
И в трудную минуту всегда мне шепчет он:
Припев (вместе): Любовь с печалью очень горькое вино,
Но нам испить его с тобою суждено, суждено.
И чашу свою допьем мы до дна,
А что будет дальше – не наша вина.
ЭСТЕР. Не печалься, Авель! Пройдёт полгода, ну максимум год, и мы встретимся. Не знаю, в России или в Америке, но обязательно встретимся.
Эстер исчезает.
АВЕЛЬ. Я верю, что ты так думаешь, Эстер. Но мы уже никогда не встретимся. А если случится чудо и судьба снова сведёт нас, то окажется, что мы – это уже не мы, а жизнь вокруг совсем другая, непохожая на нынешнюю.
Картина 15
Ресторация. На эстраде Авель.
№ 14. Ременисценция №1.
-
В каких ролях на сцене я блистал!
Я и шутов играл и королей,
Душой я совершенно не устал,
Но нету сил для тех моих ролей.
ПРИПЕВ: А скрипочка играет
Сегодня, как вчера.
И вновь волшебным светом
Горят прожектора.
И публика приходит в зал,
О. как я этой встречи ждал!
Что ж, значит, не окончена игра.
Дорогие друзья! В зале, вы не поверите… находится сама Эстер Гольц! Попросим ее на сцену. Ну, хлопайте же. Да не глазами, руками надо хлопать. Не каждый день нас посещает такая знаменитость. И вообще. Не бойтесь похлопать актерам, пока они живы.
Эстер поднимается на эстраду и обнимает Авеля.
ЭСТЕР. Давай споем вместе.
АВЕЛЬ. Петь вместе? Это слишком большая честь…
ЭСТЕР. Я прошу тебя.
АВЕЛЬ. Ну, хорошо, раз ты просишь. Про что будем петь?
ЭСТЕР. Разумеется, про любовь.
АВЕЛЬ. Я уже забыл, что это такое, мадам.
ЭСТЕР. Ничего. Запоёшь и всё вспомнишь. Прошу, маэстро.
№ 15. Дуэт Эстер и Авеля.
1.АВЕЛЬ: Мир, чёрно-белый мир
Без тебя, пойми,
Он, увы, чёрно-белый.
Миг, счастье – это миг,
Я его постиг
Только раз в жизни целой.
-
ЭСТЕР: Ты про тоску забудь,