ЦИКЛОН

ЕЛЕНА ИООС

ЦИКЛОН

Трагикомедия в 2-х действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ГЕОРГИЙ	знаменитый российский писатель грузинского происхождения (17 и 50 лет, 2 актёра)
ПЁТР	бывший морпех (35), лежит в больнице с обширным инфарктом
ФОМА СТЁПА	Фома Ильич, церковный староста (65), лежит в больнице в ожидании квоты на замену сердечного клапана сирота, воспитанник Фомы
ЛЮДА	первая любовь Георгия (с чёрными волосами), она же медсестра в больнице (с рыжими волосами, её дочь, возраст 22 года), она же Дева Мария, поющая колыбельную и чёрная женщина. Обе последние появляются только в видеопроекциях.
ГЛАВВРАЧ РЫЖИЙ 2 САНИТАРА, они же ЮРОК и ТОЛЯН СВЯЩЕННИК ГУРГЕН ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ	Юрий Андреевич, лечащий врач Георгия, Петра и Фомы влюблённый в Люду завсегдатай кафе «Лаваш» молодые люди тройная роль

Всего занято актёров: 11

Мужчин – 9,    Женщин – 1,   детей – 1

ДЕЙСТВИЕ I

Сцена 1

ВИДЕОПРОЕКЦИЯ:  Утренняя река.

По течению плывёт лодка, в ней на спине с закрытыми глазами лежит ГЕОРГИЙ (50).  Шумит ветер. Лодка начинает раскачиваться. Георгий перекатывается в ней с боку на бок, внезапно открывает глаза и судорожно хватается за борта руками.

ГОЛОС ГЛАВВРАЧА. Давай-давай-давай дорогой!

ДЕВИЧИЙ ГОЛОС. Господи, а если он умрёт?

ГОЛОС ГЛАВВРАЧА. Не каркать! Давление?

ДЕВИЧИЙ ГОЛОС. Шестьдесят на сорок... Мамочки...

ГОЛОС ГЛАВВРАЧА. Валя! Шевелись! Коли давай!

ДЕВИЧИЙ ГОЛОС. Мамочки, это же сам Георгий Рамишвили!

ГОЛОС ГЛАВВРАЧА. И что теперь, стоймя стоять? Дефибриллятор! Живо!

Георгий беззвучно кричит и хватается за грудь. Лодка раскачивается в такт разрядам дефибриллятора.

ГОЛОС ГЛАВВРАЧА. Ещё разряд. Ещё раз... Есть!

Стук сердца. Лодка сама по себе причаливает к берегу, прямо к босым женским ногам. Георгий пытается рассмотреть лицо женщины, но ему мешает контровое солнце прямо за ее головой.

ГЕОРГИЙ.  Люда! Это ты?

Сцена 2

БОЛЬНИЧНАЯ  ПАЛАТА,  УТРО

Кардиологическая палата районной больницы на 3-4 койки. У каждой кровати

стойка с капельницами и старенькая тумбочка. На тумбочках бутылки с водой и

разнокалиберные кружки. Также в палате имеется небольшой стол и 3-4 стула. Стены обклеены белым кафелем, кое-где видны закрашенные белой краской квадратики от отвалившейся плитки. Новая современная кровать ГЕОРГИЯ контрастирует с обычными панцирными двух других пациентов, ФОМЫ и ПЕТРА. Фома (Ильич) – верующий пенсионер, у него бактериальный септический эндокардит и он ожидает квоту на операцию по замене клапана, что равносильно смертному приговору. Он полулежит на своей койке с кислородным катетером в носу. Пётр – бывший морпех в матросской тельняшке, лежит под капельницей.

ПЕТР. Фома Ильич, слышали? Кажется новенький нашу Людочку позвал. Познакомился, даже не проснувшись. Вот это прыть! Умеют же люди.

ФОМА. И слава Богу. Его как привезли вчера, так он и не просыпался. Я уж беспокоиться начал.

ПЁТР. Так ему снотворное колют видать. Богатырский сон залог здоровья.

ФОМА. Ты не умничай, Петя, а лучше звони скорей в свой колокольчик, надо же кого-то позвать.

Пётр пожимает плечами и звонит в колокольчик.

ПЁТР. Не называйте меня Петей, сколько раз говорить.

ФОМА. Хорошо, хорошо, Пётр Алексеич.

ПЁТР. И Алексеича не надо, не на собрании. Просто Пётр.

ФОМА. Хорошо, просто Пётр.

Входит медсестра Люда (22 года, с рыжими волосами).

ЛЮДА. Что вам, Петя? Опять канюля мешает?

ПЁТР. Да не Петя я! Сколько можно уже...

ЛЮДА. «Петя» само на язык просится. Вы такой милый.

ПЁТР. Ладно, Вам можно. Вон, клиент Ваш на барской койке очнулся.

ГЕОРГИЙ (Люде). Как ты меня нашла...

ЛЮДА. Вас, Георгий Автандилович, на скорой привезли. Не волнуйтесь, всё необходимое уже сделано. Наш главврач связывался с центром Бакулева. Оттуда Ваш друг доктор Гомиашвили приезжал, все лекарства привёз, рекомендации дал, всё выполнено. Пару дней полежите, и отправим Вас в Москву. Раньше никак нельзя, Вахтанг Михайлович не хочет рисковать.

Люда измеряет Георгию давление, температуру и записывает на листок в папочке.

ПЁТР. Видали, Фома Ильич, ему свои доктора лекарства специальные аж из Москвы везут. А мы тут с Вами на пролетарских шконках нитроглицерином спасаемся на общих основаниях.

ФОМА. Уймись, Пётр. На всё воля Божья.

ПЁТР. Вы, Фома Ильич, по воле-то Божьей помрёте скоро. Когда ещё квоту на операцию выделят, не дождётесь ведь.

ЛЮДА. Петя, ещё одно слово, и я введу Вам снотворное.

ПЁТР. Из Ваших рук, Людочка, хоть яд приму.

Фома ёрзает на своей кровати. Люда подходит к нему поправить подушку и одеяло.

ЛЮДА. Так хорошо, Фома Ильич?

ФОМА. Спасибо, Людочка, хорошо, не беспокойтесь.

ЛЮДА. Утку подложить?

ФОМА. Что вы, что вы, не нужно.

ПЁТР. Мне, мне подложите, Людочка, собственной ручкой.

ЛЮДА. У Вас, Петя, самообслуживание. И придержите свой колокольчик, если не трудно, пожалуйста. Георгий Автандилович отдохнуть должен.

ПЁТР. Шишка что-ль какая? Прыщ на ровном месте.

ЛЮДА. Это же Георгий Рамишвили! Вы что, его книжек не читали?

ПЁТР. Была охота. Про что хоть пишет? Фома Ильич, Вы читали?

ФОМА. Читал один роман. «Золото корпорации» называется. Довольно занимательно.

ЛЮДА. Я Вам принесу, у нас как раз на посту есть.

ПЁТР. Несите, всё равно делать нечего. Посмотрим, что за небожитель тут на нас упал.

Люда уходит.

Сцена 3

КАФЕ  «ЛАВАШ»,  УТРО

1990 год. Обстановка интерьера: пять-шесть столиков, прилавок с витриной, где выставлены на тарелках лаваши, салаты, закуски. На свободной половине лежат деревянные засаленные счёты, рядом замусоленная тетрадка с отчётностью, заложенная карандашом. За прилавком на стене стеллажи с образцами бутылочного пива, армянских вин, коньяка и водки. Также видно раковину с водопроводным краном и выход на кухню. На окнах синтетические занавески, на стене портрет маршала Баграмяна. Молодая женщина необыкновенной красоты выходит из кухни и принимается вытирать посуду. Это Люда. На ней черная юбка-карандаш до колен и белая приталенная блузка с рюшками. Комплект дополняет маленький фартучек, грудка которого приколота к блузке дешёвой брошкой. Лицо почти без макияжа. На голове у неё белая наколочка, узел густых чёрных волос на затылке держится на одном гребне. За одним из столиков, отодвинув пустые тарелки и стаканы, сидят ТОЛЯН И ЮРОК и тихо переговариваются, посматривая на Люду.

ТОЛЯН. Я сюда второй месяц хожу как в музей, любоваться. Шансов, конечно нет, но, бог его знает, ноги сами несут. А она даже не смотрит... Гордая.

ЮРОК. На всех не насмотришься... А я так ничё, баба как баба. Моя Галка не хуже.

ТОЛЯН. Ах-ха-ха... сравнил... мерседес с телегой.

ЮРОК. Но-но, ты говори, да не заговаривайся... Моя Галка – надёжная как танковая броня. А эта что? Я красивым бабам не доверяю. Ведьмы все. И эта не иначе как на  метле прилетела. Окопалась тут, понимаешь, и сидит в засаде. Мужика, наверное, побогаче захомутать хочет. А чё, тут место бойкое. С такими-то параметрами  – легко.

ТОЛЯН. Люда, Люд! Заверни-ка мне с собой лаваша горяченького!

Люда молча кладёт полотенце, уходит в дверь кухни, выносит пару лепёшек лаваша и заворачивает в серую бумагу.

ЛЮДА. Семьдесят копеек. Пожалуйста.

Толян  подходит к прилавку, кладёт рубль на тарелочку для мелочи. Люда забирает рубль и считает сдачу.

ТОЛЯН. Сдачи не надо.

ЛЮДА. У нас не богадельня.

ТОЛЯН. Тогда ещё котлет вот этих, чтоб без сдачи. Улыбнись хоть, согрей сердце на дорожку.

ЛЮДА (улыбается). Всего доброго.

ЮРОК. И мне тоже... парочку лавашей заверни...те .

Люда пакует ещё две лепёшки. ЮРОК расплачивается. Люда снова протирает посуду. ТОЛЯН стоит не в силах оторвать от неё взгляд.

ЮРОК. Толян, глаза смозолишь, пошли давай.

ТОЛЯН. Эх... может ещё по пивку, а, Юрок? Или беленькой лучше взять?

Сцена 4

Юный Георгий (17) с подбитым глазом входит в кафе. На нём простые брюки и рубашка.

ЛЮДА (с укором). Опять пришёл. Гера, ну сколько можно...

ГЕОРГИЙ. Здрась-сьте.

Люда подходит к Георгию, пальцами за подбородок поворачивает его лицо, разглядывает.

ЛЮДА. Здрасьте. Что это? Кто это тебя? Когда?

ГЕОРГИЙ. Вчера. Об косяк стукнулся.

ЛЮДА. Понятно. Косяк твой случайно не Рыжим зовут? Ладно. Садись вон туда.

Люда показывает Георгию на столик у самой стойки, берёт чистую тарелку, нож, вилку, салфетку и кладёт перед ним.

ЛЮДА. Что принести?

ГЕОРГИЙ. Мне только попить.

Сцена 5

Люда ставит перед Георгием тарелку с половинкой лаваша, стакан молока и уходит. В кафе вваливается РЫЖИЙ.

РЫЖИЙ. Людочка! Солнце моё, взгляни на меня-а-а. Моя ладонь превратилась... (видит Георгия)  в кул-л-лак....

Толян и Юрок подхватывают песню В. Цоя: «И если есть порох дай огня-а-а-а...»  Люда приносит бутылку водки и с громким стуком ставит на стол.

ЛЮДА. Вот так. И валите отсюда.

РЫЖИЙ. Чё ты, чё ты, Людмила, даже не покормишь что ли?

ЛЮДА. Жена покормит.

РЫЖИЙ. Какая жена, ты чё? Я уже два месяца ни-ни... Мне кроме тебя никто не нужен.

Рыжий кладёт мятую пятёрку на стол, отдаёт бутылку приятелям и указывает им на дверь. Люда забирает со стола деньги, поворачивается спиной к Рыжему и синхронно с ним беззвучно произносит фразы, зная заранее что он скажет.

РЫЖИЙ. Люд, сохну ведь я. Ну что мне сделать? Удавиться что-ли?

Георгий, наблюдая за этой сценой, невольно хихикает. Всё напряжение Рыжего выливается в приступ гнева. Он отбрасывает стул, подбегает к Георгию и заносит руку для удара.

РЫЖИЙ. Ах ты сучонок... Убью!

Люда бросается наперерез, принимает всю тяжесть тела Рыжего на себя и оба падают. Рыжий, обалдев от неожиданности и забыв про Георгия, целует Люду в губы, та уворачивается. Георгий бросается к Рыжему и пытается его оттащить.

ЛЮДА. Гурген!!

Сцена 6

Из кухни выбегает хозяин кафе Гурген с большим мясным ножом и одним рывком отшвыривает и Георгия, и Рыжего от Люды.

ГУРГЕН. Рыжий, я же сказал тебе - не приходи больше. Что не понятно?

РЫЖИЙ. Так ты с ним?! Ты - с ним?! С этим престарелым Буратино?

ЛЮДА. Я здесь работаю вообще-то.

Люда поднимается, узел на голове развалился, наколка упала на пол и волосы струятся по плечам.

РЫЖИЙ. Работает она! Вон, даже малолетки с ума посходили!

ГУРГЕН. Уходи, Рыжий, по-хорошему прошу.

РЫЖИЙ. Ты мне всю душу вымотала!

ЮРОК. Я ж говорю – ведьма!

ГУРГЕН. Я сейчас милицию вызову.

РЫЖИЙ. Зови хоть милицию, хоть всю твою диаспору... длинноносую.

ГУРГЕН (с угрозой). Смотри... Ты сказал.

Гурген уходит вглубь кафе. Рыжий пятится к дверям и убегает. Люда под краном моет руки и лицо с мылом. Её волосы густыми волнами падают почти до пояса. Гурген возвращается один. Люда выходит из-за стойки во всей своей красе чтобы поднять гребень и наколку с полу.

ГУРГЕН. Люда, ты бы хоть косынку надевала, что-ли... Из-за твоей красоты скоро без стульев останемся. Каждый день драки.

ЛЮДА. Зато выручка утроилась.

ГУРГЕН. Что правда, то правда. (Георгию) Ты чего тут околачиваешься? Тебе сколько лет?

ГЕОРГИЙ. Я попить зашел.

ГУРГЕН. Вижу. Пей своё молоко, вытирай губы и дуй отсюда.

ГЕОРГИЙ. Это не Ваше дело! Я сам решу, когда мне уходить!

Гурген усмехается, ставит стул на место и скрывается в недрах кафе. Люда подсаживается к Георгию за столик. Тот едва не плачет.

ЛЮДА. Ну, рассказывай, ты ведь не просто так пришёл?

ГЕОРГИЙ. Нет. Я уезжаю завтра.

ЛЮДА. Куда?

ГЕОРГИЙ. В Москву. В полиграфический институт поступать буду.

ЛЮДА. Ну, так хорошо же, что ж ты плачешь, дурачок?

ГЕОРГИЙ. Я тебя... люблю.

ЛЮДА (по-матерински). И я тебя люблю.

ГЕОРГИЙ. Нет, не так. Я тебя сильно люблю. Не... не вы...ходи, пожалуйста, замуж. Я вернусь и женюсь на тебе. Ты меня будешь ждать?

ЛЮДА. Конечно, вон как ты меня защищал.  Как лев... почти.

ГОЛОС ГУРГЕНА. Люда, работа стоит!

ЛЮДА. Пойдем. Тебе пора.

Георгий шарит в кармане и кладёт на стол 20 копеек. Люда со смехом нежно приглаживает ему вихры и ведёт к дверям.

ЛЮДА. Всё. Учись хрошо. Приедешь, я оценки проверю. Шагай.

ГЕОРГИЙ. Поцелуй меня.

ЛЮДА. Чего-чего?

ГЕОРГИЙ (канючит). Поцелуй меня, пожалуйста... ну пожалуйста.

ГОЛОС ГУРГЕНА. Люда! Где ты ходишь, лаваш доставать пора!

ГЕОРГИЙ.  Люд...

ЛЮДА.  Ладно, ладно... Это тебе на дорожку, не реви только, жених.

Люда целует Георгия, едва касаясь уголка его губ, и выталкивает за дверь. Георгий уходит счастливый, тихонько трогая пальцами поцелованное место.

Сцена 7

БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА , ДЕНЬ

Георгий (50), очень бледный, лежит на кровати. На тумбочке стоит иконка Всех Скорбящих Радость, под кроватью сумка с вещами Георгия. Фома читает перед иконой молитву, делая паузы для тяжкого вдоха. Лицо Фомы жёлто-сероватого цвета со звёздочками лопнувших капилляров. Пётр, полусидя на своей койке, читает книжку «Георгий Рамишвили. Золото корпорации»

ФОМА . ... Сего ради с верою сердечною и любовию от души припадаем к Тебе яко Царице и Владычице, и псаломски вопити Тебе дерзаем: слыши, дщи, и виждь, и приклони ухо Твое, услыши моление наше, и избави нас от обстоящих бед и скорбей: Ты бо прошения всех верных, яко скорбящих радость, исполняеши, и душам их мир и утешение подаеши. Се зриши беду нашу и скорбь: яви нам милость Твою, поели утешение уязвленному печалию сердцу нашему, покажи и удиви на нас грешных богатство милосердия Твоего, подаждь нам слезы покаяния ко очищению грехов наших и утолению гнева Божия, да с чистым сердцем, совестию благою и надеждою несумненною прибегаем ко Твоему ходатайству и заступлению: приими, всемилостивая наша Владычице Богородице, усердное моление наше Тебе приносимое, и не отрини нас недостойных от Твоего благосердия, но подаждь нам избавление от скорби и болезни, защити нас от всякого навета вражия и клеветы человеческия, буди нам помощница неотступная во все дни жизни нашея, яко да под Твоим матерним покровом всегда пребудем цели и сохранени Твоим заступлением и молитвами к Сыну Твоему и Богу Спасителю нашему, Ему же подобает всякая слава, честь и поклонение, со безначальным Его Отцем и Святым Духом, ныне и присно и во веки веков, Аминь.

ГЕОРГИЙ. Что это за молитва, батюшка?

ФОМА. Я не батюшка. Я всего лишь церковный староста из местного прихода. А молитва - Богородице перед иконой Всех Скорбящих Радости. Ваш друг доктор принёс пока Вы спали. Ещё вон вещи Вам передал.

ГЕОРГИЙ (нащупывает рукой сумку). Понятно. Это Вато, мы с детства дружим, в одном дворе выросли.

ФОМА. У Вас замечательный друг.

ПЁТР. Что же он - врач, а сам в Бога верует?

ФОМА. Одно другому не мешает.

ГЕОРГИЙ. Да нет, это мать передала. Она сама-то не ходит.

ПЁТР. Видать, плохи Ваши дела... только на Бога уповать и осталось.

ФОМА. Молитва матери за сына может творить чудеса. И я помолился Богородице о помощи и заступничестве, чтоб силы появились покаяться и исцелиться.

ГЕОРГИЙ. Покаяться... Откуда Вам знать, может и не грешил я вовсе?

ФОМА. Все грешат.

ПЁТР. И Вы тоже, Фома Ильич?

ФОМА. И я...

 ПЁТР. А так-то и не скажешь... (Георгию) Я ему говорю, зачем молиться, если не просят? Может, Вы неверующий, креста-то на Вас нету. Может, у Вас принципы? Вон, книжка Ваша – одно название чего стоит - «Золото корпорации». Вы кроме золота и не верите ни во что.

ГЕОРГИЙ (Фоме). Я Георгий Рамишвили, а Ваше имя как?

ФОМА. Фома Ильич Соседов.

Фома и Георгий обмениваются рукопожатием.

ГЕОРГИЙ. Спасибо, Фома Ильич. Я вообще-то крещёный, так что молитва Ваша очень уместна. Вы сами-то едва дышите, лечь Вам надо, трудно ведь стоять.

ФОМА. Не то трудно, что тяжело, а то, что совестно...

Фома, тяжело дыша, в поту идёт к своей койке и садится. Георгий находит под  кроватью сумку, достаёт спортивные штаны и майку, переодевается.

ГЕОРГИЙ. Вам-то чего совеститься, Фома Ильич?

ПЁТР. На то они и церковники, чтоб им совестно было. Раньше коммунисты совестью народа были. Теперь они. А ещё либералы наши доморощенные. Вы ведь, Георгий Автандилович, поди, либерал?

ГЕОРГИЙ. Да как сказать… Ну да, я за свободу личности.. Но и других тоже нужно уважать.

ПЁТР. Вот за это хвалю. Теперь понятно, почему Вы ещё в Европах не живёте. Дружки-то Ваши, Бакунины – Воронины всякие, гузки напружинили и косяком туда свалили. Как будто там своих мудаков не хватает.

ФОМА. Ох, Петя, Петя, язык твой, враг твой.

ПЁТР. Это личное дело моей свободной личности. Хха-ха! (Георгию) Кстати, меня Петром зовут. Валяюсь тут уже два дня с обширным инфарктом. А у вас что?

ГЕОРГИЙ. Стеноз аортального клапана. Как барышня, в обморок упал. Вчера утром ехал с дачи и колесо проколол, пришлось самому возиться. Сначала вроде ничего, а потом плохо стало, еле успел с трассы съехать. Давно пора клапан менять. Из клиники звонят, напоминают, а я всё тяну.

ПЁТР. Тянет он, видали? Вон, старосте нашему тоже клапана нужны. Причём уже вчера! А там очередь. Ай! Зла не хватает! Была б моя воля... Фома Ильич, Фома Ильич! Вы живой там? Эй!

Фома лежит на кровати с закрытыми глазами и не отзывается. Пётр испуганно трезвонит в колокольчик. Приходит Люда.

ЛЮДА. Петя, как вы можете, ведь кругом больные люди. Ведь мы приходим, смотрим. Вы опять всё отделение переполошили своим колокольчиком.

ПЁТР. А если у вас тут кнопки вызова не работают, я виноват? Нам тут каждая минута дорога. Фома наш, не отзывается, как бы он не того...

Люда подходит к Фоме, слегка похлопывает по плечу, щупает пульс, Фома слабо

реагирует. Люда спешно выходит и громко отдаёт распоряжения: «Юрия Андреича в восьмую зовите, быстро! Валя, Света...»

Сцена 8

 У ЦЕРКВИ И В ЦЕРКВИ, УТРО

Фома копает глину в овраге за церковью и высыпает в ведро. Вдруг лопата лязгнула о металл. Фома бросает лопату и руками высвобождает из глины чугунок, отверстие которого закрыто медным блюдцем и запаяно воском. Фома еле поднимается с тяжёлой ношей в руках и, спотыкаясь, тащит чугунок в церковь.

В церкви тут и там лежат мешки с цементом и известью, стоят банки с краской, валяются доски, у стен видны козлы.  Фома торопливо заходит внутрь, находит топор и отколупывает с чугунка медную тарелку. Он подносит чугунок к свету и вскрикивает от удивления. С улицы доносятся лёгкие шаги и открывается дверь. Входит СТЁПА.

СТЁПА. Фома Ильич, там рубероид привезли, куда разгружать… Ой, что это?

ФОМА. Клад... нашёл.

Стёпа заглядывает в чугунок и достаёт напёрсный серебряный с позолотой и цветной эмалью крест.

СТЁПА. Вот это да! Красотища.

ФОМА. Стёпа, кто там во дворе?

СТЁПА. Так рубероид же привезли. Водитель спрашивает, куда сгружать. Щас ещё тётя Катя придёт.

ФОМА. Скажи, за сараем есть место. И зови тетю Катю сюда, если пришла, быстро!

СТЁПА. Ага.

Степа рванул к дверям, сунув крест в чугунок.

ФОМА. Стёпа, постой. Не говори пока никому про клад. Мало ли что, охраны-то нет.

СТЁПА (убегая). Ага.

ФОМА. Стёпа, постой. Звони в скорую, плохо мне...

Стёпа берёт у Фомы телефон и набирает номер, но телефон не ловит сеть.

 СТЁПА (почти плача). Фома Ильич, Фома Ильич, только дождитесь, ладно? Я мигом!

Мальчик стрелой вылетает из церкви. Фома, с трудом дыша, прячет чугунок за алтарём и остаётся сидеть на полу, бормоча молитву перед иконой Богородицы.

ФОМА. Царице моя преблагая, Надеждо моя, Богородице, Приятелище сирых и странных Предстательнице, скорбящих Радосте, обидимых Покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь; помози ми, яко немощну, окорми мя, яко странна!Обиду мою веси – разреши ту, яко волиши! Яко не имам иныя помощи, разве Тебе, ни иныя Предстательницы, ни благия Утешительницы, токмо Тебе, о Богомати!..

Вбегают Стёпа и врач скорой помощи. Фома теряет сознание. Пока медик проводит свои манипуляции, Стёпа обнаруживает спрятанный Фомой чугунок.

ВИДЕОПРОЕКЦИЯ: Видение Фомы.

Дева Мария (та же актриса, что играет Люду), качает младенца и напевает песенку, вокруг неё мир движется, сливается в общую массу.

Баю-баюшки, баю

Я сынулечку мою.

Положу тебя я спать

На дубовую кровать.

Кровать нова, дубова,

Постелюшка пухова,

А подушка у тебя

С лебединого пера.

Соболиным одеялом

Покрываю я тебя.

Спи-тко, дитятко, усни,

Ангел милый да храни.

Ангел милого хранит,

До полудня спать велит.

Полудёночек придет,

Мальчик встанет и пойдет.

Сцена 9

БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА , ВЕЧЕР

Люда проверяет канюлю на руке Фомы.

ФОМА. Людочка, я Богородицу видел.

ЛЮДА. Значит, всё хорошо будет. Она красивая?

ФОМА. Очень.

Люда настраивает Фоме капельницу, затем, приподняв его голову подбивает подушку. Закончив, подходит к спящему Георгию и Петру, который тоже как будто спит с книжкой на груди.

ЛЮДА. Фома Ильич, там Стёпа ждёт. Запускать? Только шёпотом говорите.

Люда исчезает за дверью, вместо неё появляется Стёпа. Он на цыпочках проходит к кровати Фомы и садится на стул. В руках у него пакет с пирожками.

СТЁПА. Здрасьте, Фома Ильич. Тётя Катя пирожков вот напекла.

ФОМА. Спасибо. Почему она сама не пришла, я же просил?

СТЁПА. Так она это... уехала куда-то срочно по делам.

ФОМА. Как так? Она что, не знает про чугунок? Стёпа, правду говори.

СТЁПА. Вы же сами не велели никому рассказывать.

 ФОМА. Ох, Стёпа, а для чего я её звал-то, как думаешь? Кто чугунок сдаст?

СТЁПА. Церковь всё равно закрыта. Я потом ей скажу.

Пётр чутко прислушивается к разговору. Стёпа украдкой  протягивает Фоме крест.

ФОМА. Ты что, Стёпа! Зачем ты его взял?

СТЁПА. Отдайте самому главному тут, пусть Вам операцию сделают!

ФОМА. Стёпушка, это же воровство, как ты мог? Нельзя так. Верни его на место, сегодня же, сейчас же!

СТЁПА. Они же всё отберут.

ФОМА. Кто «они», Стёпа? Это же церковное имущество! Пойми же ты!

СТЁПА. Фома Ильич, я всё придумал, никто не узнает. Я в интернете посмотрел. Знаете, сколько он стоит?

ФОМА. Нет, нет и нет, даже думать об этом не смей!

СТЁПА. Да там на всё хватит. И на операцию, и на ремонт, и ещё на приют отдадим.

ФОМА. Нет и нет, Стёпа. Дай-ка я сам Катерине позвоню, где мой телефон? Ты принёс?

СТЁПА. Нет, забыл, завтра принесу.

ФОМА. Эх, Стёпа, Стёпа... что же ты буровишь-то... ладно, иди. Больше ничего не трогай.

У Петра падает книжка. Стёпа резко оборачивается. Фома прячет крест под подушку. Пётр делано потягивается, зевает и садится на кровати.

ПЁТР. Шепчетесь? Ну-ну...

ФОМА. Иди Стёпа... Не твоё это дело.

СТЁПА (запальчиво). Нет моё! Почему вы зазря умирать должны? Почему этим вон всё (показывает на Георгия), а вам ничего?! Я хочу, чтоб вы жили...

ФОМА. Иди, Стёпа, иди, родной. Бог с тобой, всё устроится. И тете Кате скажи, пусть сегодня же придёт и телефон ей отдай.

СТЁПА (в слезах). Всё по правде должно быть, а если не по правде, тогда... тогда... И Бога не надо!

ФОМА. Стёпа! Что ты говоришь...

Стёпа убегает. Пётр поднимает книгу и встаёт с койки.

Сцена 10

ПЁТР. Интересно, чем завтра кормить будут? Есть охота – аж желудок свело. Я почти ничего не сьел на ужин. От варёной трески с души воротит. Как подошва резиновая.

ФОМА. Петя, возьми вот пирожки, Стёпа принёс.

ПЁТР. Пётр, Пётр я, сколько раз повторять. А с чем пирожки?

ФОМА. Не знаю, не пробовал. Да и не хочется мне. Аппетита нет.

ПЁТР. Смотрите, меня дважды просить не надо. Точно не будете?

ФОМА. Нет, не буду, кусок в горло не лезет.

ПЁТР. Вот спасибо. (Забирает пакет с пирожками и открывает на ходу) О! С яблоками! Мои любимые.

Георгий спит, Пётр оставляет пакет на своей тумбочке, ложится с пирожком в руках и углубляется в книжку. Фома, убедившись, что Пётр на него не смотрит, нашаривает крест под подушкой, садится на кровать и прячет его поглубже в верхний ящик своей прикроватной тумбочки. Думает пару секунд и перепрятывает крест под матрас, но и там опасно – предательская цепочка свешивается сквозь панцирную сетку до самого пола. Фома достаёт крест, заворачивает в бумажную салфетку и снова кладёт в ящик тумбочки, прикрыв сверху другой салфеткой. Пётр только делает вид, что не смотрит, а сам внимательно наблюдает за всеми манипуляциями Фомы.

ПЁТР. Что Вам не лежится, Фома Ильич? Подать чего? (показывает на мочеприёмник)

ФОМА. Спасибо, Петя... Пётр. Я уж как-нибудь сам на оправку схожу. Неловко.

Фома ковыляет до выхода. Петя хищно за ним следит. Как только дверь за Фомой закрывается, Петя орлом взвивается со своего места и припадает к тумбочке, находит крест, замирает на мгновение, но, заслышав шаги, пулей возвращается на свою кровать. Входит Люда.

ЛЮДА. Петя, а где Фома Ильич?

ПЁТР. В гальюн пошёл. Стесняется в утку ходить. Людочка, что Вы делаете сегодня вечером?

ЛЮДА. Петя!

Люда уходит. Пётр тут же метнулся к тумбочке восстановить маскировку и возвращается на своё место.

Сцена 11

ГЕОРГИЙ. Пётр! Что вы скачете как заяц? Вам что-то возбуждающее колют?

ПЁТР. Да так, у меня вода кончилась. Дай, думаю, у Фомы Ильича разживусь. А у него тоже кончилась.

ГЕОРГИЙ. Идите сюда, у меня есть.

Петя берёт свою кружку, подходит к Георгию, тот присаживается на кровати и наливает ему воду.

ПЁТР. Слава богу, есть кому налить стакан воды.

ГЕОРГИЙ. А так некому?

ПЁТР. Некому.

Пётр и Георгий сидят теперь друг против друга на кроватях и, не сговариваясь, чокаются кружками.

ГЕОРГИЙ. За здравие.

ПЁТР. Хорошо пошла.

ГЕОРГИЙ. Жаль, закуски нету.

 ПЁТР. Как это нету? Пока вы спали, к нашему Фоме визитёр приходил, пирожков принёс. А он мне отдал. Щас оформим закусь по первому разряду.

Пётр взял пакет со своей тумбочки, свернул края и положил на стул между кроватями. Туда же Георгий поставил начатую бутылку с водой.

ПЁТР. Отличный натюрморт получился. Ешьте, а то вы и обед, и ужин проспали. Может сбегать, сказать чтоб принесли? Они обязаны. Сегодня давали варёную треску с рисом. Объедение, а не ужин.

ГЕОРГИЙ. Спасибо, что-то не хочется, домашние пирожки всяко лучше. М-м, с яблоками. А вы чего не берёте?

 ПЁТР. Я после первой не закусываю.

Георгий разливает снова.

ГЕОРГИЙ. За что на этот раз?

ПЁТР. За любовь.

Чокаются, выпивают. Входит ГЛАВВРАЧ Юрий Андреевич.

ПЁТР. Полундра!

Пётр делано-торопливо ложится и складывает руки с пустой кружкой на груди. Главврач нюхает бутылку. Георгий и Пётр хихикают. Входит Люда.

ГЛАВВРАЧ. Юмор это хорошо... (читает показатели Георгия на табличке)

Ложитесь, ложитесь, Георгий Автандилович.

ГЕОРГИЙ. Да я уже все бока отлежал.

ГЛАВВРАЧ. Сон  для Вас – лучшее лекарство.

ГЕОРГИЙ. Долго я спал?

ГЛАВВРАЧ. Долго.

ГЕОРГИЙ. Теперь, наверное, уже выспался. Мысли всякие в голову лезут. Как вы думаете, Юрий Андреевич, я проскочил?

ГЛАВВРАЧ. А как вы сами чувствуете?

ГЕОРГИЙ. Как я чувствую?.. Помните, у Бродского: «...И осенью, и летом не умру, / Не всколыхнется зимняя простынка. / Взгляни, любовь, как в розовом углу / Горит меж мной и жизнью паутинка.» Сколько раз читал это, а понял только сейчас. Как тонка связь между ЗДЕСЬ и ТАМ. Но мне кажется... что паутинка моя ещё крепкая.

ГЛАВВРАЧ. Тогда все отлично! Завтра вас доставят в центр Бакулева.

ПЁТР. А меня домой отпустите. От лёжки затекают ножки. Мне двигаться надо.

ГЛАВВРАЧ. Кто Вам двигаться запрещает? Ходите по коридору.

ПЁТР. Лучше бы домой отпустили.

ГЛАВВРАЧ. Пока рано. Отпустим, когда можно будет.

Главврач смотрит с папку с анализами и показателями Фомы, хмурится. Входят Фома и Люда, которая, поддерживает его за локоть.

ГЛАВВРАЧ. Фома Ильич! Почему Вы не слушаетесь? Я пожалуюсь на Вас Отцу Евпатию. Вам нельзя вставать. Людочка, почему не следите?

ФОМА. Нет-нет, доктор, она очень хорошо следит. Так хорошо, что даже совестно. Не ругайте её напрасно.

ГЛАВВРАЧ. Совестно будет мне, Фома Ильич, если я вас не додержу до операции. Простите.

ФОМА. Не берёт Господь мою грешную душу...

ПЁТР. Вы здесь нужнее, Фома Ильич. Оставайтесь с нами, я Вам новые тапки куплю.

ФОМА. Спасибо, Петя... Пётр. Вы добрый человек.

Уложив Фому, Люда подходит к Петру.

ЛЮДА. Пётр Алексеич, Вашу ручку.

Пётр протягивает руку с закреплённой канюлей Людмиле и она надевает манжету тонометра.

ГЛАВВРАЧ. Людочка, Петру Алексеичу завтра всё по старой схеме. И ЛФК.

ПЁТР. Физкультурой лечить будете?

ГЛАВВРАЧ. Ею, родимой. И, Пётр Алексеич, у меня к Вам большая просьба. Отдайте мне ваш колокольчик. Пожалуйста. У нас же кардиологическое отделение, а не пожарная часть. Наша медсестра делает обход каждый час.

ПЕТР. Ваши медсёстры на две ставки пашут. Мало ли что... А если я между обходами помирать начну? Нетушки. Пусть я выгляжу как идиот, зато моя жизнь в моих руках.

Главврач качает головой, желает спокойной ночи и уходит. Люда по-хозяйски оглядывает палату и прикрывает фрамугу окна.

ЛЮДА. Петя, не бойтесь, я буду чаще к Вам заглядывать. Спокойной ночи.

ПЁТР. Пётр я.

Люда, уходит  и оставляет открытой дверь.

Сцена 12

ПЁТР. Не бойтесь... так-то легко говорить... Эй, писатель, вы спите?

ГЕОРГИЙ. Нет. За день выспался.

ПЁТР. Сказать Вам хочу. Вы завтра уедете и, может, правды-то не узнаете. Вот вы сказали : «Я проскочил»... А это ведь Юрий Андреевич вас с того света вытащил, а Вы ему даже спасибо не сказали. Бро-о-одский, паутинка какая-то...

В палату заглядывает Люда и выключает свет.

ПЁТР. Вон  Ваша паутинка-то, на вторую смену заступила. Так-то.

Пётр встаёт с кровати и делает простые физические упражнения – махи руками, ногами, повороты туловища...

ГЕОРГИЙ. Я догадываюсь, не тупой.

ПЁТР. А кто вас знает...

ГЕОРГИЙ. Кого это «вас»?

ПЁТР. Да повылазило вас, деятелей всяких... Умничаете в телевизоре, с канала на канал скачете. В какой-то параллельной реальности живёте. Смотришь иной раз и думаешь: вы там вменяемые? Людям порой куснуть нечего, кроме макарон, а вы про неправильную демократию трындите. Как с другой планеты, ей богу. Может, вы пришельцы?

ГЕОРГИЙ. Почему пришельцы?

ПЁТР. Ну вот вы прилетели со своей сказочной планеты, где кисельная река и молочные берега... То есть наоборот, ну, вы поняли... И, значит, смотрите вокруг, а здесь всё неправильно: молоко не такое и кисель не тот. Но вы-то знаете как правильно, и начинаете учить нас наш кисель варить и молоко доить...

ГЕОРГИЙ. Умного человека послушать всегда полезно.

ПЁТР. Умного – полезно, а от ваших словес почему-то молоко наше горьким становится, а кисель жидким.

ГЕОРГИЙ. Активней надо быть, гибче, свободнее...

ПЁТР. Это для того чтоб воровать легче было? Это значит, как жулик этот... как его... Полонский сказал, если у меня нет миллиарда, чтоб я в жопу шёл?

ГЕОРГИЙ. Я вообще говорю, в абстрактном смысле. А Вы, Петя, случайно не член КПРФ?

ПЁТР. Сочувствующий.

ГЕОРГИЙ. Оно и видно. Вы, как все коммунисты, не можете оторваться от своей привычной миски, в которой молоко давно прокисло.

ПЁТР. Моб твою ж ять! И я вот за таких как ты здоровье отдал? Чтоб вы сейчас нам тут небо коптили?!

ГЕОРГИЙ. Начинается. Петя, я не готов вести с Вами идеологические дискуссии. Не вижу смысла.

ПЁТР. Во-первых, я Вам не Петя! А во вторых, у кого нет идеологии, у того нет Родины! Всё! Мне не о чем с Вами больше разговаривать. Ярких Вам снов! Писссатель.

ГЕОРГИЙ. Спасибо. И вам того же.

Петр ложится, поворачивается на бок и в комнате становится тихо.

ПЁТР. ...ох и курить охота...

Сцена 13

У кровати Петра появляется женщина в чёрном.

ПЁТР. Чёрный во-о-о-ро-он, да чёрный во-о-о-ро-он, да что ты вьё-о-о-ошься да надо мно-о-о-й... а ты добы-ы-чи-и не дождё-о-шься-а-а, чёр-ный во-о-орон я не тво-ой.

ЖЕНЩИНА В ЧЁРНОМ. Петя. Петенька. Ты меня ждёшь?

ПЁТР. Чё тебя ждать-то.

ЖЕНЩИНА В ЧЁРНОМ. Правильно. Не надо ждать. А то радости не будет.

ПЁТР. Какая с тебя радость? Приходишь по ночам душу мотать.

ЖЕНЩИНА В ЧЁРНОМ. А ты не бойся, обними меня.

ВИДЕОПРОЕКЦИЯ: Видение Петра

Субъективная камера. Пётр бежит, тяжело дыша по сумеречному ландшафту. Голос: «Пётр, слева, третий дом, чердак, снайпер работает..............» Стебельки травы, длинные тени от камней при лунном свете, топот ног рядом. Звук выстрела, падение, стрельба, , кувырок, подъём, бег, прыжок, падение, бег, взрывы мин, внезапная остановка, сбой дыхания, красные струйки, ЗТМ

 ГОЛОС ПЕТРА. Мамочка...

Мелодично позванивает колокольчик. Пётр открывает глаза – перед ним узкая щель, через которую видно звёздное небо и силуэт коровы с колокольчиком. Пётр делает попытки пошевелиться и не может – на нём лежит труп. Он, теряя силы, ползёт из ямы.

ПЁТР. Стой, родненькая. Не уходи, только не уходи...

Сцена 14

БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА , НОЧЬ

Койка Георгия пуста. Через открытую дверь палаты слышны тихие голоса Люды и Георгия с медсёстринского поста, позвякивают чайные ложечки в стаканах. Люда заходит в палату, подходит к спящему Фоме, прислушивается, проверяет пульс, потом к Петру, прислушивается к дыханию, уходит.

Появляется невысокая человеческая фигурка в надвинутой на глаза кепке.

ГОЛОС ГЕОРГИЯ. Прекрасное у Вас имя - Людмила. Милая людям.

ГОЛОС ЛЮДЫ. Да...

Человек, замерев на мгновенье, движется к кровати Петра, тот, кажется, спит. Тогда фигура поворачивает в сторону Фомы и наклоняется над ним.

ГОЛОС ГЕОРГИЯ. А детское, домашнее имя у вас было? Дайте отгадаю... Люся? Милочка? Лютик? Нет?

ГОЛОС ЛЮДЫ. Лися.

Человек суетливо осматривает тумбочку Фомы.

ГОЛОС ГЕОРГИЯ. Как же я не догадался? Вы и вправду на лисичку похожи. У вас, наверное, потрясающе красивая мама.

ГОЛОС ЛЮДЫ. Да... очень красивая...

ГОЛОС ГЕОРГИЯ. А как её имя?

ГОЛОС ЛЮДЫ.Тоже Людмила.

ГОЛОС ГЕОРГИЯ. А... отец ваш здравствует?

ГОЛОС ЛЮДЫ. Конечно!

Пётр тихонько поднимается и хватает человека за шиворот. Тот вскрикивает от неожиданности и оборачивается. Пётр срывает кепку с головы человека - это Стёпа. Фома просыпается. Стёпа вырывается и убегает, чуть не сбив с ног Люду. Георгий заходит в палату, прикрывает за собой дверь и включает свет.

Сцена 15

Люда помогает Фоме занять положение полулёжа и тот сразу заглядывает в ящик и, увидев белый свёрток, успокаивается. Пётр с кепкой в руке стоит босиком посреди палаты.

ПЁТР. Это Стёпка что-ли был?

ЛЮДА. Петя, наденьте тапочки.

Петя находит и надевает тапки, ставит стул ближе к кровати Фомы, садится.

ПЁТР. Колитесь, Фома Ильич. Чую я, тут дело нечисто.

ФОМА. Нечисто, Петя... Пётр. Но я бы не хотел ничего обсуждать.

ПЁТР. Э-э нет. Так просто Вы от меня не отвертитесь.

ГЕОРГИЙ. Не приставайте, Пётр. Вам же сказали – нет. Значит нет. Фоме Ильичу надо успокоиться и уснуть.

ПЁТР. Что? Уснуть? Это как же он теперь уснёт-то, а? Это ж Стёпка! Он же сын почти ему, грабить его приходил!

ГЕОРГИЙ. Ну почему сразу грабить? Может забыл что-то, пришёл забрать, а будить не хотел...

ПЁТР (усмехается). Точно, он же пирожки давеча приносил! Забыл, видно попробовать. Дай, думает, сбегаю, стырю один. Не смешите.

Пётр подходит к стулу, на котором лежат недоеденные пирожки, берёт пакет, достаёт по пирожку каждому, комкает пустой пакет и роняет на пол.

ПЁТР. Ёж твою халат...

ГЕОРГИЙ. Аккуратнее.

Пётр, уже собиравшийся поднять комок, резко выпрямляется, с вызывающим видом подпинывает комок и откусывает от пирожка.

Георгий всучивает Петру пирожок обратно, ищет глазами салфетку. Люда подаёт ему бумажный платочек и Георгий вытирает жирные пальцы.

ГЕОРГИЙ. Послушайте, Петя, вы не можете вмешиваться, если вас не просят. Здесь, видимо, личная тайна какая-то.

Пётр в один присест глотает второй пирожок, облизывает пальцы и показательно вытирает об штаны.

ПЁТР. Во-первых, я вам не Петя. А во-вторых, эта личная тайна и меня теперь касается. Я ведь Стёпку и убить мог нечаянно. (Фоме) Из-за Ваших тайн, Фома Ильич, я в тюрьму мог загреметь! Так что карты на стол.

ЛЮДА. Петя, не наглейте. Идите на своё место.

Люда подбирает бумажный комок.

ПЁТР (Георгию). Это у вас, у пришельцев, место - сторона. Сижу с краю, ничего не знаю. Холю свою грыжу – ничего не вижу. Так и преступление века прохлопать можно.

ГЕОРГИЙ. Что вы болтаете, пинкертон самозваный.

ПЁТР. Если вам наплевать, ложитесь в свою господскую люльку и дрыхните, если можете. У Фомы Ильича беда, а вы... Айй!

Пётр презрительно отворачивается от Георгия и укладывается в кровать, небрежно свернув одеяло комком. Люда с пирожком в руках выходит. Фома задумчиво жуёт свой пирожок на койке.

ГЕОРГИЙ. Мне не наплевать. Но у меня тоже есть принципы и первый из них – не нарушать чужую свободу.

Георгий ложится в кровать, аккуратно расправив одеяло.

ПЁТР. Если ваша свобода - делать вид, что всё в порядке, когда кругом пожар, тогда катитесь со своей грёбаной свободой куда подальше.

ГЕОРГИЙ. Приятных снов, пожарник.

ПЕТР. И вам счастливо проснуться.

ФОМА. Ну, ты уж, Пётр, совсем распоясался. Язык-то попридержи... Ладно, давайте спать.

ПЁТР. Эх, Фома Ильич!.. Вам же хуже будет.

ФОМА. Что Господь пошлёт, то и будет.

Фома закашливается. Пётр берёт бутылку с водой с тумбочки Георгия, подходит к кровати Фомы, наливает воды в кружку.

ПЁТР. Запейте-ка, суховаты пирожки-то.

ФОМА. Спасибо.

ПЁТР (тихо). Фома Ильич, может, всё-таки проясним обстановку?

ФОМА. Спасибо, Петя, не беспокойся. Стёпа просто очень за моё здоровье переживает. Он ведь с детства при мне...

Горько махнув рукой, Пётр возвращается к себе на кровать. Входит Люда, ещё раз всё проверяет.

ЛЮДА. Угомонились, Петя?

ПЁТР. Угомонились...

ЛЮДА. Тогда всем спать.

ФОМА. Отдыхайте, Людочка, надоели мы вам уже, наверное.

ПЁТР. Ага. Хуже горькой редьки.

ГЕОРГИЙ. Людочка, у Вас когда дежурство заканчивается?

ЛЮДА. Завтра, вернее уже сегодня в восемь.

ГЕОРГИЙ. А когда вернётесь?

ЛЮДА. Если всё по плану, то послезавтра вечером. Спите, Георгий Автандилович, Вам нужно сил набираться перед операцией.

Люда  ещё раз осматривает палату, выключает свет и уходит, оставив дверь открытой.

Сцена 16

КАФЕ «ЛАВАШ»

1995 год. За одним из столиков Рыжий, Толян и Юрок пьют пиво.

ЮРОК. Я вчера Гальке своей говорю: «Курочка моя, я ведь не для собственного удовольствия пью. Оглянись - кругом грязь, нищета и запустение! Как тут выдержать?» А она меня как шандарахнет сковородкой. Во, глядите, по руке попала.

РЫЖИЙ. И всё? Я бы на её месте тебя вообще заклевал.

ЮРОК. За что?

РЫЖИЙ. За тупость. Людочка! Людок! Принеси сухариков, пожалуйста!

Входит Георгий. У него модная стрижка, дорогие очки, хорошие джинсы и кожаная куртка. В руках объёмная тяжёлая сумка. Он подходит к стойке, на безымянном пальце правой руки видно обручальное кольцо.

Из кухни выходит Люда. Глаза подкрашены, губы чуть подведены неяркой помадой, волосы завязаны узлом на затылке и покрыты косынкой. Лицо Георгия вытягивается. Мельком взглянув на Георгия, она берёт пачку сухариков, высыпает в вазочку, несёт Рыжему на стол, возвращается.

ГЕОРГИЙ. Здравствуй... Людок...

ЛЮДА. Кому Людок, а кому – Людмила Александровна. Что заказывать будешь?

ГЕОРГИЙ (читает меню). Первые блюда... мацнабрдош, чирапур... вторые –

баклажаны с ореховой подливкой, заманчиво... картофель в молоке, борани...

Мацбардош впервые вижу.

ЛЮДА. Это окрошка. Мясные блюда – шашлык по-карски, дичь на вертеле...

ГЕОРГИЙ. Ух ты, даже дичь поймали.

ЛЮДА. А как же. Делай заказ, Георгий Автандилович, а то мне некогда.

ГЕОРГИЙ. Окрошку и шашлык, пожалуйста.

ЛЮДА. Двадцать две тысячи шестьсот. Устроит?

ГЕОРГИЙ. Устроит. А почему ты... Вы, спрашиваете?

ЛЮДА. Мало-ли, у людей по-разному бывает. Времена нынче трудные.

Люда выставляет бутылку воды, открывает, подаёт чистый бокал и уходит. Рыжий, Толян и Юрок о чём-то тихо переговариваются, поглядывая на Георгия. Тот берёт бутылку с чистым стаканом и садится за «свой» столик перед витриной. Рыжий подходит и садится напротив.

РЫЖИЙ. Слышь, ты, огрызок, чё пришёл? Вырядился. Думал, не узнаем?

ГЕОРГИЙ. Ничего я не думал. Покушать зашёл. Случайно.

РЫЖИЙ. Случайно. Ну да, ну да... Хорошо здесь, правда? Тепло, уютно... бедненько, но чисто.

ГЕОРГИЙ. Да.

Люда приносит столовый прибор, потом подаёт окрошку и лаваш. Рыжий цепко за ней наблюдает. Её лицо ничего не выражает. Георгий благодарит и начинает есть.

РЫЖИЙ. Приятного аппетита.

ГЕОРГИЙ. Спасибо.

ЛЮДА.(Рыжему). Иди на место.

РЫЖИЙ. Моё место собачье, у твоей ноги. Гав! Га-а-ав! Где ты, там и я. Почеши меня за ушком.

Рыжий изображает жаждущего ласки пса. Люда уходит за стойку.

ЛЮДА. Клоун.

РЫЖИЙ (Георгию). Ещё красивей стала, да?

Георгий неопределённо пожимает плечами.

РЫЖИЙ. Что? Борзый что-ли стал?

ГЕОРГИЙ. Слушай, отвали, а? Иди, грызи свои сухарики.

РЫЖИЙ. Толян, Юрок, видали? Герка-грузин заборзел! Вырос видать. И денежки водятся...

ГЕОРГИЙ. Иди работай, и у тебя заведутся.

РЫЖИЙ. Ну точно - вырос. Ба-алшой человек стал. Джигит хоть куда! Асса! Асса!

Рыжий пытается станцевать лезгинку прямо сидя за столом.  Стол качается, окрошка выплёскивается. Георгий не выдерживает и хватает его за грудки. Толян и Юрок вскочили и смотрят с интересом.

РЫЖИЙ. Ша, парни, сам разберусь.

Георгий ударяет Рыжего под дых. Тот не остаётся в долгу и заносит в челюсть. Мужчины катаются по полу. Подбегает Люда.

ЛЮДА. Оставь его! Гадёныш! Убирайся!

ТОЛЯН. Ты за кого болеешь, Люд, за наших, или за грузинскую сборную?

ЛЮДА. Прекратите! Я милицию вызову!

РЫЖИЙ. Мне-то чё... Это ему неприятности.

ЛЮДА. Рыжий, я же тебя просила!

Рыжий прекращает борьбу, мужчины поднимаются.

РЫЖИЙ. Всё, всё... Слышь, Гера, это она тебя гадёнышем назвала - ты и убирайся.

ГЕОРГИЙ. А может тебя?

РЫЖИЙ. Не, Гера, гад – это ты. Змей очковый. Чего приполз?

ГЕОРГИЙ. Тебя не спросил.

РЫЖИЙ. Думаешь, раз денежки завелись, то всё можно? Герой-любовник хренов.

ЛЮДА. Рыжий, иди домой и дружков своих уводи, а ты, Гера, зачем бы ни приехал - уезжай.

Рыжий зло задевает Георгия плечом и садится на своё место.

ГЕОРГИЙ. Люда... мне поговорить с тобой нужно.

ЛЮДА. Говори. Только короче, мне некогда.

ГЕРОГИЙ. Давай не здесь.

Люда отходит подальше от Рыжего на авансцену.

ЛЮДА. Ну.

ГЕОРГИЙ. Помнишь, я за тобой вернуться хотел?

ЛЮДА. Помню.

ГЕОРГИЙ. Я вернулся.

ЛЮДА. Ух ты. Смешно. Ты же, типа, женат? (указывает на кольцо)

ГЕОРГИЙ. Типа да... Но я тебя люблю. А жена... грузинские обычаи, ты же понимаешь...

ЛЮДА (насмешливо). Понимаю. В любовницы меня взять хочешь? И сколько дашь за услуги?

ГЕОРГИЙ. Зачем ты так? Уедем в Испанию, я дом там куплю. Я больше не бедный, Люд... деньги есть, всё тебе отдам.

ЛЮДА. Всё-всё? А как же грузинские обычаи? Семья это святое.

ГЕОРГИЙ. Я заработаю, на всё хватит. Поехали прямо сейчас. Брось всё и едем.

ЛЮДА. Прямо как в кино - взять всё и бросить? А как же зарплата?

ГЕОРГИЙ. Какая зарплата, Люд? У тебя будет всё что хочешь.

ЛЮДА. Я лаваш люблю.

ГЕОРГИЙ. Я тебе свою лавашную куплю.

Люда оглядывается на Рыжего, тот держит стакан, в который Юрок наливает пива.

ЛЮДА. Ну если так, тогда едем, только быстро.

Георгий хватает её за руку и они идут к «выходу» - на другую сторону авансцены.

ЛЮДА. Куда мы сейчас?

ГЕОРГИЙ. В гостиницу.

ЛЮДА. Правильно, чего тянуть.

Рыжий замечает уход Люды, ставит стакан на стол, подбегает к Люде с Георгием и хватает её за руку.

ГЕОРГИЙ. Люда!

РЫЖИЙ. Люды захотел? Вот тебе Люда.

Рыжий бъёт Георгия по лицу у того идёт носом кровь. Люда заслоняет его собой и Рыжий опускает руки. Подскочившие Юрок с Толяном подают Георгию платок и поливают водой из бутылки.

РЫЖИЙ. Куда ты собралась? Что он тебе наобещал?

ЛЮДА. Свою лавашную купить обещал. Много чего, тебе и не снилось.

РЫЖИЙ. А мне, Людок, кроме тебя вообще ничего не снится. Всё, хватит меня мучить. Или ты сейчас едешь со мной, или...

ЛЮДА. Что «или», Рыжий?

РЫЖИЙ. Или никогда меня больше не увидишь. Не могу я так больше. Пять лет вокруг тебя прыгаю, а ты хоть бы раз слово ласковое сказала. «Рыжий, Рыжий...» Меня, между прочим, Колей зовут. Всю душу из меня вытянула. Всё. Решай.

ГЕОРГИЙ. Люда!

ЛЮДА. Что Вы в меня все вцепились как собаки в кусок мяса! Хоть бы кто спросил, чего я хочу, что МНЕ нужно. Как будто кроме красоты этой проклятой у меня за душой ничего нет! Вот ты, Гера, что ты обо мне знаешь, кроме имени? А ты, Коля?

РЫЖИЙ. Я-то? Да всё я про тебя знаю. Что незабудки любишь, что птиц кормишь зимой, что деньги матери отправляешь, хоть и отказалась она от тебя. Что отец твой срок мотает за...

Люда закрывает лицо руками. Рыжий обнимает её очень бережно.

РЫЖИЙ. Не бойся, я тебя никогда не обижу. И ещё я знаю, что без тебя жить не буду. А этот сучонок – будет. Тебе семья нужна настоящая, муж и дети.

Люда отстраняется от Рыжего.

ЛЮДА. Какая с тобой семья, Коля! Ты же всё время в подпитии.

РЫЖИЙ. В подпитии, но контроля не теряю. Своё место около тебя знаю. Выйдешь за меня – ни капли больше в рот не возьму. Слово даю.

ЛЮДА. Слово... Дорого нынче за слова платят, а, Гера?

Георгий идёт к столику и приносит Люде сумку, полную денег.

ЛЮДА. Ого, это мне? Аванс что-ли?

ГЕОРГИЙ. Называй как хочешь. Это весь мой гонорар за первую книгу.

РЫЖИЙ. Ну ты и дурак, Гера, ой дура-а-ак... У меня прям от сердца отлегло. Я уж думал всё... рехнулась моя Людка на почве гордыни своей зверской... Да разве ей деньги твои нужны? Да она, если б хотела, десять раз за таких как ты замуж выйти могла. Идиот малолетний.

Рыжий берёт пачку денег, делит пополам, в виде погон прикладывает Георгию на плечи и козыряет.

РЫЖИЙ. Сержант Антонов стрельбу закончил. (Люде) Всё, хватит. Поиграла в театр и будя. Ишь, лавашную ей пообещали. Ты со мной на рыбалку будешь ездить, спиртного больше в рот не возьму. Я сказал.

Рыжий берёт Люду за руку и ведёт в кафе. Георгий, Юрок и Толян остаются.

ГЕОРГИЙ. Люда!

РЫЖИЙ. Отвались, короста.

Ветер/сквозняк раздувает упавшие с плеч Георгия купюры.

Занавес.

Конец 1 действия

ДЕЙСТВИЕ II

Сцена 1

БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА, ДЕНЬ

Фома с катетером в носу сидит на кровати и, двигая ступнями, глубоко вдыхает и выдыхает. Ему явно не хватает воздуха. Он открывает ящик тумбочки, щупает что-то и с растерянным лицом вытряхивает пустую белую салфетку. Пётр с полотенцем на шее делает вид что читает. Георгий проснулся, сел на кровати, повёл носом и критически уставился на поднос с больничным обедом у себя на тумбочке.

ПЁТР. Что, господин писатель, не нравится больничная хавка?

ГЕОРГИЙ. Холодное, невкусно. А пахнет вроде неплохо...

ПЁТР. В тумбочку загляните.

Георгий заглядывает в тумбочку и достаёт большой пакет. Принюхивается, лезет рукой внутрь и расплывается в улыбке.

ГЕОРГИЙ. Вах! Ну Вато! Пётр, Фома Ильич, накрываем поляну! Даю отходную по-грузински!

Пётр придвигает стулья к столу. Георгий выкладывает на стол пластиковые контейнеры и открывает крышки.

ПЁТР. Я еле-еле дождался, когда Вы проснётесь (торопливо подсаживается к столу). Ваш друг как занёс пакет-то, такие запахи пошли... я чуть слюной не захлебнулся.  Даже через крышки пробило.  Смотри-ка, тёпленькое ещё! Свежжжатинка! Фома Ильич! У нас праздник души и именины сердца! Сегодня нет никакого поста?

Расстроенный Фома подбивает себе подушку и ложится.

ФОМА. Нет, кушайте на здоровье.

ПЁТР. Слава богу. А Вы что, не будете разве?

ФОМА. Не хочется. Слабость. Полежу.

ПЁТР. Вы так, Фома Ильич, с голоду окочуритесь быстрее чем от сердца. Надо двери прикрыть, а то соседи на запах прибегут.

ГЕОРГИЙ. А как же классовая солидарность?

ПЁТР. Временно умолкла, впрочем, как и классовая ненависть.

Пётр идёт к двери, закрывает и возвращается к столу. Георгий достаёт картонные тарелки, несколько наборов пластмассовых столовых приборов и маленький термос. Пётр отвинчивает крышку термоса, зажмуривается от удоволствия и понемножку разливает красную жидкость в пластиковые стаканчики.

ГЕОРГИЙ. Ай да Нина! Это жена Вато. Обо всём подумала.

ПЁТР (с акцентом Сталина).Так поднимем же, товарищи, бокалы за грузинских женщин! Самых внимательных...

ГЕОРГИЙ. ...красивых...

ПЁТР. ...и мудрых женщин в мире!

ГЕОРГИЙ. Нина, кстати, русская.

ПЁТР. ... и вообще за всех женщин! Стоя!

Георгий поднимает стаканчик, пригубляет, Пётр подносит стаканчик Фоме и помогает приподняться на кровати. Тот внюхивается в аромат.

ГЕОРГИЙ. Пейте, Фома Ильич, это настоящее Киндзмараули, из Кахетии, амброзия, а не вино!

Пётр и Георгий пьют стоя. Тут же садятся и начинают с аппетитом есть. Пётр улыбается и тянется к термосу.

ПЁТР. Вай-вай, ещё наливай!

ГЕОРГИЙ. Это же не водка, Петя, чтоб одну за другой хлестать. Надо хорошо покушать, поговорить...

ПЁТР. Согласен! Покушаем, поговорим! И хором споём: «Где же ты, моя Сулико-о!»

Входит Главврач.

ГЛАВВРАЧ. Я, как всегда, вовремя.

ПЁТР. Юрий Андреевич, дАрАгой! Попробуйте Киндзмараули. Настоящее! Из самой Кахетии! Амброзия, а не вино!

Пётр наливает вино в стаканчик и протягивает Главврачу.

 ГЛАВВРАЧ. Спасибо, Пётр Алексеич, я на работе.

ПЁТР. Немножко красенького-то можно.

ГЛАВВРАЧ. Вам немножко можно. Едой не увлекаться. А Вам, Георгий Автандилович, я бы вообще не рекомендовал перед операцией ничего тяжёлого.

Пётр смачно выпивает порцию Главврача.

ГЕОРГИЙ. А что тут тяжёлого? Бадриджани, имерули квели, чахохбили...

ПЁТР. И трава. Травку-то можно, ведь сплошные же витамины! Лучок!

Петр выуживает из зелёной кучки луковое перо и кинзу. Кинзу передаёт Георгию, сам смачно откусывает головку лука.

ГЛАВВРАЧ (Георгию). Зелень можно. И в кровать. Фома Ильич, дайте мне стаканчик, а то вы не знаете куда его девать.

Главврач принимает стаканчик у Фомы, нюхает вино, вздыхает и ставит на стол. Пётр подносит стаканчик Фомы к губам.

ПЁТР. Ну, если больше никто не хочет... (выпивает)... Дай бог не последняя. Всё, всё..

Пётр под строгим взглядом Главврача закручивает крышку термоса. Главврач качает головой и выходит из палаты. Георгий берёт свой телефон и тоже направляется к выходу.

ГЕОРГИЙ. Пойду Вато позвоню, оду благодарности ему воспою и Нине.

ПЁТР. От меня интернациональный пламенный привет передайте.

ГЕОРГИЙ. Обязательно.

ФОМА. Георгий Автандилович, можно вас на минутку.

ГЕОРГИЙ. Да, пожалуйста.

Георгий подходит к Фоме. Тот шепчет что-то ему на ухо.

ГЕОРГИЙ. Конечно-конечно, позвоню, не беспокойтесь.

Георгий уходит. Пётр укладывает в пакет контейнеры с едой, целует термос в крышечку и отправляет туда же.

ПЁТР. Может хоть сырку кусочек, а, Фома Ильич?

Фоме отказывается и Пётр съедает сыр сам.

ПЁТР. Столько добра наготовлено. Надо бы в в холодильник отнести.

Сцена 2

Входит Стёпа и мнётся у дверей. Пётр выкладывает контейнеры обратно.

СТЁПА. Здрассьте.

ПЁТР. Здрассьте. Иди поешь, ночной грабитель.

ФОМА. Здравствуй, Стёпа, проходи, не стой в дверях.

Пётр подходит к Стёпе с открытой баночкой, нюхает сам и подносит её к носу Стёпы.

ПЁТР. М-м-мна-а-а-а... Вкусняшка.

СТЁПА. Не надо, я ел.

ФОМА. Где ты ел, у Катерины?

СТЁПА. В приюте. На завтрак кашу давали и яйцо. Чай ещё.

ПЁТР. А сейчас обед. На, понюхай.

ФОМА. Иди, Стёпушка, покушай, тут все свои.

Стёпа нерешительно топчется, потом идёт к столу и садится.

ПЁТР. Обслужим по высшему разряду. Вот прибор чистый, накладывай. Вот это коричневое бери, я чуть язык не проглотил. Вот тут вроде на вареники похоже... сыр вот, а это чахохбили называется. Травку прикусывай...

Пётр с победным видом наблюдает как ест Стёпа, будто сам всё наготовил, наливает ему в стаканчик воды из бутылки. Фома задумчиво наблюдает за мальчиком.

ПЁТР. Из разрешённых напитков у нас только вода. На, попей.

СТЁПА. Спасибо. А можно ещё вот это взять?

ПЁТР. Ха-ха! То-то же. Грузинская еда, брат Стёпка, это тебе не...

СТЁПА. Тётя Катя тоже вкусно готовит, чё...

ПЁТР. Ладно-ладно. Тётя Катя... Если ты закончил, я уберу этот гармудер в пакет, а то Юрий Андреевич не одобряет.

Степан встаёт из-за стола и присаживается на кровать в ногах у Фомы. Пётр закрывает контейнеры и складывает в пакет, использованные приборы ссыпает отдельно в другой пакет.

ПЁТР. Пойду в ординаторскую в холодильник отнесу и мусор выкинуть надо.

Пётр выходит.

ФОМА. Помоги-ка мне, Стёпа, сесть поудобнее. Подушку повыше положи.

Степан помогает Фоме принять более удобную позу на кровати.

ФОМА. Спасибо... Ну, рассказывай, что ты делал здесь ночью.

СТЁПА. Я... Я... Крест хотел взять.

ФОМА. Зачем?

СТЁПА. Продать хотел. Чтобы денег достать Вам на лечение. Чугунок-то забрали. Я оттуда блюдце хотел продать, а меня и поймали. Но я сказал, что сам клад нашёл. Про крест никто не знает.

ФОМА. Ох, Стёпа, Стёпа... Я же тебе запретил даже думать об этом.

СТЁПА. А всё-равно думается! Справедливо же должно быть!

ФОМА. Стёпа, Стёпа... ведь это чужое.

СТЁПА. Почему чужое? Это же вы клад нашли, значит он ваш!

ФОМА. Стёпушка, да ведь не я его закопал.

СТЁПА. А чей же он тогда?

ФОМА. Церкви. Там же утварь церковная, видимо после революции кто-то спрятал. Но сначала мы должны отдать его государству.

СТЁПА. Мэру что-ли? Он и так во дворце живёт, морда не треснет?

ФОМА. Стёпа, верни крест, пожалуйста.

СТЁПА. Как верни... он же у вас?

ФОМА. Он лежал в ящике, а теперь пропал.

СТЁПА. Как пропал? ... Я не брал!

ФОМА. Зачем же ты приходил ночью?

СТЁПА. За крестом. Но я не успел, дядя Петя как наскочил, я испугался, даже и не знаю, как убежал.

ФОМА. Степан...

СТЁПА. Я не брал, не брал я креста этого!! Фома Ильич, это не я! То есть... я хотел, но я не брал!

Входит Пётр и садится на свою кровать.

ФОМА. Ладно, Стёпа, иди, я тебе верю.

СТЁПА. А что теперь будет?

ФОМА. Не знаю, Стёпа, надо разбираться. Иди.

Стёпа расстроенный уходит.

Сцена 3

ПЁТР. Фома Ильич, Вам плохо? Позвать врача?

ФОМА. Не надо, Петя...

ПЁТР. Водички может налить?

ФОМА. Скажи, Пётр, почему ты сказал «преступление века»?

ПЁТР. Когда?

ФОМА. Когда с Георгием Автандиловичем спорил.

ПЁТР. Я так сказал?

ФОМА. Ты. И ещё назвал Стёпу грабителем. Ведь ты знаешь, что красть у меня нечего?

ПЁТР. Ну... Так просто, для юмора.

Фома пристально смотрит на Петра и тот не выдерживает взгляда.

ФОМА. Петя... Пётр, отдай крест. Ведь это ты его взял?

ПЁТР (нехотя). Ну, я.

ФОМА. Зачем?

ПЁТР. Не думаете же Вы, Фома Ильич, что я его украсть хотел?

ФОМА. Нет, не думаю. И всё же, зачем?

ПЁТР. Вот Вы простая душа! У Вас драгоценные кресты просто так в тумбочке лежат. Разве можно? Я сначала просто посмотреть хотел, что Вы там всё перепрятываете, а потом подумал – да ведь украдут же! Ну и взял. На себе спрятал. Для надёжности. А то ведь по больнице кто только не шастает.

Пётр снимает с шеи полотенце, прикрывавшее цепь от креста, потом сам крест и отдаёт его Фоме.

ПЁТР. Красивый. Дорого, наверное стоит. Тыщ двести, не меньше. Откуда он у Вас?

ФОМА. Клад нашел в овраге за церковью, когда глину там копал. Чугунок тяжёлый был, я его еле дотащил, потому и плохо стало. Меня прямо из церкви вчера утром и привезли. А Стёпка крест этот из чугунка умыкнул, чтобы взятку главврачу дать. Насмотрелся сериалов.

Пётр ставит стул поближе к кровати Фомы.

ПЁТР. За церковью в овраге? Интересно. Я тоже покопаю, может и мне повезёт.

Входит Георгий.

ГЕОРГИЙ. Фома Ильич, я позвонил Отцу Евпатию, после восьми приедут.

ФОМА. Спасибо, Георгий Автандилович.

ГЕОРГИЙ. Не за что.

ПЁТР. Георгий Автандилович, наш Фома-то Ильич клад нашёл! Надорвался и в больницу загремел. Знаете где спрятал? В тумбочке! Ахха-ха-ха-аа! Ой... я, кажется, лишнего сболтнул.

ФОМА. Чего уж теперь.

ПЁТР. Да ладно, все свои.

ГЕОРГИЙ. Пётр, вы позволите, я вас в свой новый роман возьму. Очень вы колоритная фигура.

ПЁТР. Берите, мне не жалко. Гонорар пополам.

ГЕОРГИЙ. Аппетиты у вас совсем не коммунистические.

ПЁТР. Учусь. Я сообразительный. И с чего вы взяли, что коммунистам кушать не надо? Одной верой сыт не будешь. Как думаете, Фома Ильич?

ФОМА. Не будешь. Увы.

ПЁТР. Вот, правильно. Как полопаешь, так и потопаешь.

ГЕОРГИЙ. У таких как Вы, Петя, бытиё всегда определяет сознание.

ПЁТР. Я Вам не Петя, это во-первых. А во-вторых, у таких как Вы нет что-ли? Чем вкуснее жрёте, тем меньше совести остаётся. Ничего, скоро Вам хвосты-то поприщемят...

ГЕОРГИЙ. Уж не Вы ли? Кто не с вами тот против вас?

ПЁТР. Вот именно, кто не с нами тот против нас. Так и в Библии написано. Так, Фома Ильич?

ФОМА. Нет, не так. Кто не против вас, тот за вас.

ПЁТР. Снаружи-то они вроде не против, а внутри гадят как могут. Молодые мозги ложными идеями засирают.

ГЕОРГИЙ. Пётр, я вас главным героем сделаю.

ПЁТР. Да я сам роман написать могу. Автобиографический. Фома Ильич, что Вы там притихли?

ФОМА. Петя, ты когда хвосты прищемлять побежишь, впомни, что сам ты жив только милостью Божией.

ПЁТР. Пётр я, Пётр. У Вас на всё один ответ. Милость да милость божья, как будто сами Вы пустое место. Не знаете как жить надо, а учите.

ГЕОРГИЙ. А вы, Пётр, знаете?

ПЁТР. Знаю! Врать не надо. Себе самому врать – не надо. И тогда всегда ясно, что делать.

ФОМА. А ведь ты, Петя, поступил сегодня как настоящий христианин.

ПЁТР. О чём это Вы?.. Что я крест вернул? Вы всё-таки подумали что я украл?.. Ай-яй-яй, людям верить надо... Ну был, был соблазн поначалу, каюсь. Но я устоял!

ГЕОРГИЙ. А что всё-таки за крест?

ФОМА. Вот, смотрите.

Сцена4

ГЕОРГИЙ. Ничего себе... крестик... И что Вы с ним делать собираетесь?

ФОМА. Доложить отцу Евпатию и присовокупить к остальному кладу. Там целый чугунок всякой всячины, я не успел разглядеть.

ПЁТР. Не надо отцу Евпатию докладывать. Знаем мы, как он распорядится. Скажет, мол, крестик в церкви нашли, значит церковное имущество. И плакали ваши денежки.

Георгий ищет в смартфоне информацию.

ГЕОРГИЙ. Сейчас посмотрим... Вот, нашёл. «Согласно закону РФ, если вы нашли клад и он относится к исторической ценности, его следует сдать государству.»

ПЁТР. Ну-ка, ну-ка... Тэ-э-кс...

ПЁТР. 25 процентов нашедшему, 25 – собственнику земли... Это ж сколько... Тыщ...тыщ... этак... Один этот крест тыщ на двести тянет, а если в чугунке золотые предметы, да монеты? Это ж антиквариат... Я думаю тыщ на триста как минимум наш Фома Ильич накопал.

ГЕОРГИЙ. «Что следует делать в случае обнаружения клада? Первое. Сфотографируйте клад. Второе. Обратитесь в полицию или прокуратуру, сдав предметы по описи.

ПЁТР. Третье... нужны минимум три свидетеля, которые подтвердят, что клад нашли именно вы.» У Вас есть три свидетеля, Фома Ильич?

ФОМА. Зачем они мне? Нету.

ГЕОРГИЙ. А место, где клад нашли?

ФОМА. Яма в овраге за церковью.

ПЁТР. Опа! Свидетелей нет, а в той яме только ленивый глину не копал. Накрылись Ваши честные триста тысяч медным тазом. Надо всё-таки крестик на чёрном рынке толкануть, никто же не знает. Мы не в счёт.

ГЕОРГИЙ. Что Вы-то в чёрном рынке понимаете, пролетарий? Толкануть... Как будто это так легко.

ФОМА. Петя, хватит чепуху молоть.

ПЁТР. Это почему же чепуху?

ФОМА. Потому что я не собираюсь ничего ни толкать, ни доказывать.

ПЁТР. Зачем же Вы тогда, Фома Ильич, второй день крест при себе держите, да ещё и прячете? Отцу Евпатию давно можно было позвонить. Нехорошо, нехорошо, Фома Ильич... Ладно, не смущайтесь, что мы, не понимаем что-ли. Закон законом, а жить-то всем хочется.

ГЕОРГИЙ. Петя, а ведь вы провокатор.

ФОМА. Я Стёпу не хотел выдавать, ведь получается, он крест из клада украл... У него и так судьба нелёгкая, начнутся разбирательства... Георгий Автандилович, будьте добры, возьмите... Я с этим крестом в тумбочке спать не могу, всё воры мерещатся. У Вас сохранней будет.

Георгий подходит, принимает протянутый крест.

ПЁТР. А мне, значит, доверия нету.

ГЕОРГИЙ. Заткнитесь, Петя.

ПЁТР. Я вам не Петя.

Пётр потирает грудь и ложится на свою кровать.

ГЕОРГИЙ (Фоме). Отцу Евпатию отдать? Он же соборовать вас придёт сегодня вечером.

ФОМА. Да, так будет лучше всего. Уффф, сразу полегчало, гора с плеч. Теперь может усну.

Георгий опускает крест в ящик своей тумбочки . Фома откидывает голову назад и прикрывает глаза. Он бледный и в поту. Георгий тоже вытирает пот со лба. (Это общий симптом их болезней.) Он ходит по палате, раздумывая.

ГЕОРГИЙ (Фоме). Я вот о чём подумал... Вас ведь на скорой привезли? Надо опросить Стёпу и врача скорой. Обследовать место находки. Всё подтвердить и всё-таки получить деньги за клад. Я постараюсь поднажать и ускорить. А платную операцию быстро сделают. Через месяц будете как новенький.

ПЁТР (зло). Буржуйские порядки, мля... Без денег шагу не ступят.

ФОМА. Смерть не обгонишь...

ГЕОРГИЙ. Фома Ильич! Почему же Вы в волю Божью не верите?

ПЁТР (торжествующе). Молодец, пришелец!

ГЕОРГИЙ. Может это и был замысел Божий, чтоб именно Вы клад нашли, деньги получили, операцию сделали и жили себе дальше? Почему Вы так уверены, что Бог хочет вашей смерти?

ФОМА. Но... как же...

ПЁТР. Не верит в чудеса наш Фома Ильич!

ФОМА. Мне это даже не приходило в голову. Вы думаете...

ПЁТР. А чё тут думать-то? Раз чудо свершилось, пользуйтесь на здоровье. Чё отказываться?

ГЕОРГИЙ. Господь дал Вам средство, значит и цель была.

ФОМА. Может Он меня так испытывает? Ухвачусь я за спасительную ниточку, или нет? Устою ли перед искушением?

ПЁТР. Ваш Господь иезуит что-ли? Зачем ему Вас так мучить?

ГЕОРГИЙ. В самом деле, зачем?

ПЁТР. Проще надо быть, Фома Ильич! Бог-то ваш – любовь! Верьте Ему, а не своим домыслам. Дадено – так берите и нечего нос воротить.

ФОМА. За что дадено?

ПЁТР. Ни за что, просто так, по любви. Любит Вас Бог-то! Вы Ему только деверьтесь... Видно, такие как Вы ему ещё нужны.

Фома сидит обескураженный новой мыслью. С него льётся пот и усилилась одышка.

ГЕОРГИЙ. Нет, не так: время не терпит, мы сделаем по-другому. Крест мы сегодня конечно вернём, я завтра в клинике поговорю с кем надо и сам заплачу за Вашу операцию. А Вы потом с новым клапаном свои 25% получите и отдадите. Неделю продержитесь только. Продержитесь?

ФОМА. Неловко ведь так-то... Не беспокойтесь, Георгий Автандилович.

ПЁТР. Фома Ильич! Да я сам с Вами по инстанциям пойду. А если Вы добровольно денег от Бога не примете, я народ подниму.

ФОМА. Не надо народ, Петя, что ты! Всё в руках Божьих.

ПЁТР. В наших, в наших руках, Фома Ильич! Вы только не волнуйтесь. Вам нельзя волноваться. (Георгию) Ай, молодец, писатель, как ловко завернул! Я бы ни за что не догадался.

Рука Фомы падает на одеяло, тело сваливается набок.

ПЁТР. Ох! Кажется мы с Вами Фому нашего ухайдакали!

ГЕОРГИЙ. Фома Ильич! Петя, быстро за врачом!!

Георгий пытается приподнять Фому и посадить повыше. Пётр резко поднимается с кровати, роняет свой колокольчик, кривится от боли, хватается за грудь, но приходит на помощь Георгию. Тому плохо: он, осев на пол, бледный, вытирает испарину на лбу. Пётр трёт грудь, идёт, согнувшись, к двери и выходит в коридор.

ПЁТР. Врача, срочно, Юрий Андре...

Сцена 5

ВИДЕОПРОЕКЦИЯ: видение Фомы

Богородица напевает продолжение колыбельной из первого видения.

Баю - баю - баюшки,
Да прискакали заюшки
Люли - люли - люлюшки,
Да прилетели гулюшки.
Стали гули гулевать
Да стал мой милый засыпать.

Спи, сыночек мой, усни
Люли, люшеньки, люли
Скоро ноченька пройдет,
Красно солнышко взойдет.

Свежи росушки падут,
И цветочки возрастут,
Сад весенний расцветет,
Вольна пташка запоет.
Люли, люшеньки, люли,
Ты, сыночек, крепко спи.

Сцена 6

БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА, ВЕЧЕР

Заканчивается обряд соборования Фомы. Фома полусидит на подушках с закрытыми глазами, из носа торчит кислородный катетер. Пётр, Георгий и Главврач внимательно слушают. Священник и Стёпа наклоняются над лежащим Фомой.

ФОМА. Спасибо, Отец Евпатий, не оставляйте Стёпу, если что.

Стёпа ревёт навзрыд и бросается Фоме на шею. Фоме трудно дышать, но он гладит мальчика по голове.

ФОМА. Будет тебе, Стёпа, реветь-то...

СТЁПА. Это из-за меня, да? Из-за меня? Из-за креста этого, да?

ФОМА. Что ты Стёпушка, что ты...

СВЯЩЕННИК. Пойдём, Стёпа, Фоме Ильичу нужно отдохнуть.

ФОМА. Отец Евпатий, возьмите у Георгия Автандиловича крест. Стёпа приносил мне показать, чтобы я в клад поверил. Вы уж простите его.

Священник подходит к Георгию, тот отдаёт ему крест. Затем священник мягко отстраняет Стёпу от Фомы, подталкивает на выход и сам идёт вслед за ним.

СВЯЩЕННИК. Помощи Божией вам на исцеление и долгую жизнь. Храни вас Господь.

ГЕОРГИЙ. Спасибо.

Священник в дверях раскланивается с Главврачом и уходит. Фома проваливается в сон.

Сцена 7

ГЛАВВРАЧ. Да, задали вы нам сегодня жару.

ГЕОРГИЙ. Юрий Андреевич...

ГЛАВВРАЧ. Слушаю вас, Георгий Автандилович.

ГЕОРГИЙ (тихо). Скажите честно, плохи мои дела?

ГЛАВВРАЧ (тихо). Ещё поживёте, Георгий Автандилович. За вами уже едет реанимобиль, в Бакулева поедете без всяких разговоров. Состояние у вас стабильное, так что доставим в лучшем виде. Ждите.

ГЕОРГИЙ. Фоме Ильичу такая же операция нужна как и мне?

ГЛАВВРАЧ. В принципе да. Но у него шансы совсем невелики. Ещё и возраст... время работает против него, он едва держится, к сожалению мы не боги.

ГЕОРГИЙ. Я прошу вас, Юрий Андреевич, спасите Фому Ильича. Отправьте его вместо меня. Я-то ведь могу ещё подождать. А он нет. Я поеду следующим рейсом.

ГЛАВВРАЧ. Что значит вместо вас? Что значит следующим рейсом? Сто пятьдесят километров! Реанимобиль не такси! Да ещё к вечеру ураган обещали в Москве. Так же не делается. Это же плановая операция! Там уже под Вас всё заточено. От меня ничего не зависит. Вы что?

ГЕОРГИЙ. Я очень Вас прошу. Помогите. А с клиникой я договорюсь.

ГЛАВВРАЧ. Я бы рад, но это невозможно.

ГЕОРГИЙ. Но он же умрёт?

ГЛАВВРАЧ. Вы думаете, мне его не жаль? За кого вы меня принимаете?

ГЕОРГИЙ. За хорошего человека. Мне в любом случае операцию сделают, а он ждать не может. Юрий Андреевич! А если бы это была моя последняя просьба? Помогите мне, очень Вас прошу. Поймите меня правильно.

ГЛАВВРАЧ. Георгий Автандилович, и Вы меня поймите. Ведь нет никакой гарантии, что его довезут. Чудес не бывает.

ГЕОРГИЙ. В этом же и дело! Может быть это и есть чудо? Разве не чудо, что Фома Ильич клад нашёл, не чудо, что мы здесь встретились?

ГЛАВВРАЧ. Это Фома Ильич клад нашел, не Стёпа?.. Всё равно случайность. Совпадение.

ГЕОРГИЙ. Не верю я в совпадения, и случайностей не бывает. Если человеку судьба в самый нужный момент шанс даёт, то кто мы такие, чтобы встревать со своими разумными доводами? Фоме Ильичу спастись ДАНО. Понимаете? Иначе зачем я именно здесь застрял, ведь мог оказаться в любом другом месте.

ПЁТР. И я... мне только досадно, что Фома наш неверующим оказался.

ГЛАВВРАЧ. Так Вы веру его укрепить хотите что-ли?

ПЁТР. А кто, если не мы? Если Фома в этот поезд не заскочит, кто знает, может и есть это грех самый великий – верить, но не доверять...

ГЕОРГИЙ. Нет... чудо принять это не в поезд заскочить. Чудо должно свершиться как непреложный закон.

ПЁТР. Не знаю, может ты и прав, Георгий Автандилыч. Тонкие это материи...

ГЕОРГИЙ. Юрий Андреевич, теперь Ваш ход. Вы должны точку поставить. Или запятую...

ГЛАВВРАЧ. Это уж слишком! Знаете как это называется? Это называется спекуляции на безвыходном положении и выкручивание рук!

Главврач задумчиво ходит по палате, останавливается, долго смотрит на Фому и возвращается к Георгию.

ГЛАВВРАЧ. Я Вам вот ещё что скажу, Георгий Автандилович. Уж простите меня за прямоту. Ваше положение не намного лучше, чем у Фомы Ильича. Сердце мы Вам завести-то завели, но... Вы сами всё понимаете. В таких делах прекраснодушие неуместно. Может быть Вы поддались порыву, а через полчаса пожалеете. Но изменить-то уже ничего нельзя будет.

 ГЕОРГИЙ. Вы думаете, я покрасоваться захотел напоследок?.. Наверное, Вы правы отчасти... есть что-то такое, но это не главное. Я с Господом Богом тягаться не хочу. Я просто всем нутром чувствую, что должен это сделать. А почему – не спрашивайте, сам не знаю. Помогите мне, очень Вас прошу. Может, я только ради этого дня и жил на свете.

Главврач снова задумчиво ходит по палате.

ГЛАВВРАЧ. Хорошо. Вы подпишете заявление об отказе от операции и от транспортировки... Это первое. Второе, пожалуйста, объясняйтесь с Вахтангом Михайловичем сами, это же он ваш хирург? Расскажите ему про чудо сами. Он Ваш друг, он поймёт. Что от меня требуется здесь, я сделаю. И третье, Людочка будет следить за вами, чтоб вы ещё чего-нибудь не выдумали до Вашего убытия.

ГЕОРГИЙ. Людочка? Вы её вызвали?

ГЛАВВРАЧ. А что прикажете делать? Персонала не хватает, а у нас сплошные сюрпризы сегодня. К Москве циклон движется, нас тоже зацепит. Готовимся.

ГЕОРГИЙ. Спасибо вам, Юрий Андреевич.

Главврач уходит. Петя протягивает руку Георгию через проход между кроватями и тот отвечает сердечным пожатием.

ПЁТР. Молоток. Удачи тебе, Георгий Автандилыч.

ГЕОРГИЙ. И тебе, Пётр Алексеич.

ПЁТР. Даст Бог, выдержит наша паутинка.

Георгий находит телефон, звонит.

ГЕОРГИЙ (тихо). Вато! Дорогой! Это я, я, слушай... здесь я, в больнице ещё... да, нет... не могу громче, люди спят... Нет... да... да... слушай. Я не поеду сейчас, вместо меня соседа по палате принимайте... Не ори... Соседов Фома Ильич... Не ори ты... Юрий Андреевич ни при чём, я сам так решил. Нет, Вато, нет... я сам... не ори...

Пётр закрывает глаза и отворачивается, в руке у него колокольчик. Над ним склоняется женская фигура в чёрном.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Петя, Петенька, ты меня ждёшь?

Сцена 8

ВИДЕОПРОЕКЦИЯ:  видение Петра, ночь

Субъективная камера. Пётр бежит, тяжело дыша по сумеречному ландшафту.

Голос: «Пётр, слева, третий дом, чердак, снайпер работает..............» Стебельки травы, длинные тени от камней при лунном свете, топот ног рядом. Звук выстрела, падение, стрельба, кувырок, подъём, бег, прыжок, падение, бег, взрывы мин, внезапная остановка, сбой дыхания, красные струйки, ЗТМ

ГОЛОС ПЕТРА. Мамочка...

Тишина. Звёздное небо. Пётр ползёт из ямы, судорожно сжимая в руке колокольчик.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Петя, Петенька, иди ко мне... обними меня, не бойся...

Сцена 9

БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА , НОЧЬ

Пётр поднимается и видит женскую фигуру в чёрном. Он обнимает её и выпускает колокольчик из рук.

ГЕОРГИЙ (кричит). Люда! Пётр!

Люда вбегает в палату, подбегает к умершему Петру, проверяет пульс, зрачки, но уже поздно. Георгий бессильно опускает голову на подушку. Люда выбегает из палаты.

ЛЮДА. Юрий Андреич!

Главврач спешно заходит в палату следом за Людой, у него в руках лист бумаги на картонном планшете, авторучка прищеплена тут же. Он кладёт бумаги на стол и проводит необходимый тест для констатации смерти, переглядывается с Людой и та закрывает Петру глаза. Главврач звонит по телефону.

ГЛАВВРАЧ. Санитары в восьмую, пожалуйста...Да... хорошо. (Георгию) Георгий Автандилович, реанимобиль уже здесь. Может передумаете? Ещё не поздно.

Сцена 10

Георгий протягивает руку за планшетом с отказными документами. Главврач, молча, отдаёт.  Один за другим два санитара вкатывают пустые каталки. Сначала они  перекладывают на них тело Петра, затем Фомы. Санитару, у которого на каталке лежит Фома, Главврач делает знак задержаться. Нависает тишина. Георгий, помедлив, берёт авторучку, подписывает листы и возвращает планшет Главврачу. Георгий и Главврач обмениваются рукопожатием и Главврач уходит. Санитары увозят каталки в разные кулисы.

Георгий поднимается с кровати и, тяжело нагибаясь, подбирает колокольчик Петра. Возвращается Люда.

ЛЮДА. Георгий Автандилович, вы лежать должны. Пойдёмте-ка в кроватку.

ГЕОРГИЙ. Оборвалась Петина паутинка.

ЛЮДА. Это циклон. Сегодня объявили штормовое предупреждение. Порывы ветра до 20-ти метров в секунду. Давление скачет у всех. Хоть бы Фому Ильича довезли...

Георгий садится на свою кровать.

ГЕОРГИЙ. Люда... Вы с родителями живёте?

ЛЮДА. Да... А у Вас есть семья? В газетах чего только не напишут.

ГЕОРГИЙ. Матери девяносто лет скоро. С женой не сложилось. И детей нет.

ЛЮДА. Я дома рассказала, что Вы у нас лежите - папа сначала так обрадовался, а потом сильно расстроился, что Вы болеете. Мы все Ваши фанаты, особенно папа.

ГЕОРГИЙ. Передавайте ему привет. Знаете что, а давайте я Вам книжку подпишу.

ЛЮДА. Правда?! Ой, у меня с собой нету.

ГЕОРГИЙ. Вон, у Пети на тумбочке лежит, это же Ваша? И Петю заодно вспоминать будете...

Люда приносит книгу и Георгий подписывает.

ЛЮДА (удивлённо). «Коле Рыжему, Людмиле и Лисе от Геры-грузина на добрую память.»  Вы что, знакомы с папой?

ГЕОРГИЙ. Было дело. Лися... можно я так Вас назыать буду? Как вы думаете... Ваша мама счастливая женщина?

ЛЮДА. Думаю да. Они с папой друг без друга не могут, даже на рыбалку вместе ездят.

Георгий устало усмехается.

ЛЮДА. Все скорые на выезде. Ждём пациентов. Вы простите, Георгий Автандилович, я должна...

Люда снимает бельё с опустевших кроватей Фомы и Петра. Георгий ложится и пристраивает колокольчик у себя на груди.

ЛЮДА. Георгий Автандилович, может, унести колокольчик?

ГЕОРГИЙ. Нет, Лися, пусть будет.

ВИДЕОПРОЕКЦИЯ: Видение Георгия

Лодка с Георгием плывёт по течению. В руках у него колокольчик. На берегу стоит черноволосая Люда и смотрит ему вслед.

Занавес

Конец