Ольга Траутвейн
ГОД КОЗЛА
Комедия в двух действиях
Действующие лица:
Поэт
Щербатый, он же Федор, он же Граненый стакан
Коза-Дереза
Лидка, жена
Мать
Юное дарование, Настенька
Женщина в черном, менеджер ритуального агентства
Действие первое
***
Ночь. Комната, в которой темно. С потолка в нескольких местах свисают луковицы. На полу от пола до потолка пылятся пачки книг, это сборники стихов. Некоторые из пачек надорваны, но большинство никто не вскрывал. Высвечивается неразобранный диван-кровать. На ней в одежде спит Поэт. Во сне он мощно храпит, мечется, кричит:» Не дам, пусти, не дам, а-а-а». На авансцену выходит Коза-Дереза. В руках у нее раскрытый журнал, с плеча свисает баян. На всем протяжении пьесы она неразлучна с баяном.
Коза-Дереза (Читает). Гороскоп на год Козы. Преобладает стихия Воды, внутренней втягивающей направленности. Темную Козу так и тянет в воду, может затянуть в тайные сферы жизни. Год удачный для рожденных в год Свиньи. (Поэт храпит как свинья.) В такой год раскрывается окно иного Мир, и предки могут воплощаться. Происходит кармическое воздаяние.
Коза садится на край сцены и начинает играть «Жил-был у бабушки серенький козлик…» Поэт с криком просыпается. Все звуки по акустике напоминают пещеру, так как всякий звук гулко отдается.
Поэт (кричит). А-а-а-а…
Тихо играет баян.
Поэт: Господи…
Поэт приподымается на диване, садится. Он шарит по полу рукой. Нащупывает бутылку, она – пуста. Он бросает ее на пол. Бутылка громко катится. Поэт хватается за голову, так сильно бьет этот звук по его мозгам.
Поэт. У-у-у-у… как болит проклятая… Сколько ж мы вчера выпили? А хрен его знает… Где я? (Встает с дивана и неверным шагом идет по комнате. Головой бьется о луковицы.) Не понял… Я, что на огороде? (Со всего размаха пытается ухватить луковицу, но та раскачивается из стороны в сторону, а в руки не дается.) Спокойно! Стоять! Стоять, кому говорю! (Падает на пол, ощупывает его.) Земля какая-то сухая и (Принюхивается.) навозом что-то смердит… Мишка, слышь, это я у тебя на даче? Мишь… Молчишь? И хрен с тобой. (Ощупывает голову.) Болит собака. Эй, там, приглуши звук, композитор. Дурдом какой-то! Не понял. Что это за хреновина у меня на голове? Шишки какие-то… Черт знает что! Мозги что ли наружу выходят? Больно. (Щупает.) Какие-то бугры… Рога, что ли? (Что-то ищет.) Помню, что была… Ага! Вот она, родимая. (Наливает из бутылки водку в стакан.) Ну, за рога, Миша! (Пьет и закусывает висящей луковицей.)
Коза-Дереза. Рога всегда были принадлежностью самца.
От неожиданности Поэт роняет стакан, и он с грохотом катится под диван издавая звук как в сталактитовой пещере.
Поэт. Кто здесь?
Коза-Дереза. Я.
Поэт. Кто «я»? Мишь, ты что ли?
Коза-Дереза. Я – это я.
Поэт. Содержательно. Баба?
Коза-Дереза. Дама.
Поэт. Ах, дама! Мы что спали вместе?..
Коза-Дереза. Ты имеешь в виду секс?
Поэт. Ну, в общем… да, раз на «ты».
Коза-Дереза. Не думаю.
Поэт. И правильно. Последние двадцать лет живу исключительно творчеством… Что-то в горле дерет. Не могу говорить.
Коза-Дереза. Выпей.
Поэт. Верно. Раз мы на «ты», выходит – знакомы? Но все равно не помню…
Коза-Дереза. Какая разница…
Поэт. Да, собственно никакой… Наливай!
Коза-Дереза подает ему открытую бутылку водки.
Поэт. Что прямо так?
Коза-Дереза. Чего выделываешься? Не хочешь, гони назад.
Поэт. А! (Пьет, изловчившись, подпрыгивает и срывает луковицу, которая мерно раскачивалась в изголовье дивана. Закусывает.) Давно ты здесь?
Коза-Дереза. Всегда…
Поэт. Понятно. Вот объяснила, и все стало на место. Значит я сплю. Тогда, если можно я с вашего позволения лягу, так мне как-то привычней. О, диванчик знакомый, значит я дома сплю. (Ложится, ворочается.) А почему я никого не вижу, во сне все бывает видно. Только забывается потом. А я тебя не вижу.
Коза-Дереза. В темноте видят только звери.
Поэт. (мощно зевает). Точно, звери. Кстати, а что там насчет рогов? Я что зверем стал? У меня вот выросли. Это к чему?
Коза-дереза. Что?
Поэт. К чему, спрашиваю, рога снятся?
Коза-Дереза. Рога?
Поэт. Ты что глухая? Рога спрашиваю, это к славе или богатству? Хорошо бы к деньгам, слава у меня и так есть. Что молчишь? Некрасиво. Я задал вопрос, а ты не отвечаешь. (Раздаются невнятные звуки, напоминающие козлиное блеяние.) Не понял. Нельзя ли погроме?
Раздается мощное козлиное блеяние. Поэт в ужасе подскакивает и забивается на край дивана.
Поэт. Кто здесь?!!
Коза-Дереза (орет). Я!!!
Поэт. Тише!!! Сейчас весь дом проснется.
Коза-Дереза. А мне по фиг…
Поэт. Хорошенький сон! С ума можно сойти. За что мне этот кошмар?
Шарит рукой возле дивана. Включает ночник. Берет его в руки и осторожно подносит к неосвещенному краю дивана.
Поэт. Смерть моя…
Коза-Дереза. Еще чего. Я Коза-Дереза. Пол бока луплено, за три гроша куплена!
Поэт. Ущипни меня!
Коза. С удовольствием. (Поддевает его рогами.)
Поэт падает на пол.
Поэт. Ты что?
Коза-Дереза (наступает). Поведу рогами, затопчу ногами…
Поэт. Стой, я ущипнуть просил. Ты же меня убьешь!
Коза-Дереза. Жить хочешь, падаль!
Поэт. Стоп! Я это где-то уже слышал!
Коза-Дереза. (резко останавливается). Что слышал?
Поэт. Вот это: «Жить хочешь, падаль!» И голос мне твой очень знаком. (Наступает на Козу.) А, ну-ка посмотри сюда!
Коза-Дереза убегает от Поэта. В комнату входит жена Поэта, Лидка.
Поэт. Лидка?
Лидка. Спит, как собака. Ни постелет, ни разденется. Опять нажрался, пузо проклятое. (Поднимает с пола пустую бутылку. Стряхивает с дивана невидимый мусор. Видит почти полную бутылку водки. Нюхает. Садится на диван.) Ой, горюшко мое, горюшко… Ой, жизнь моя молодая загубленная. Говорила мне мамка, не ходи за поэта замуж! (Воя, пластом падает на диван.)
Поэт. Лидка, ты что?
Лидка. Ой, жизнь моя горемычная! Жила бы в деревне, горя не знала. Сватался ко мне Гришка-тракторист. Чего, дура за него не пошла? Гришка теперь в администрации районной, а мой поэт хренов только и знает, что водку жрет. Свинья!
Поэт. ... И ты 30 лет меня откармливаешь!… Эх, Лидка! Дура ты толстопятая! Да и я сам дурак. Нельзя было на плебейке женится.
Лидка. Деточки мои родные, как тяжело мне с вашим батькой! Все эти его поэтессы, все эти суки… Молодые дарования…
Поэт. Прекрати! И без тебя тошно.
Слышен женский крик.
Лидка. Опять твоя ведьма режется.
Поэт. Ты чего? Того, что ли? У меня кроме тебя другой ведьмы не имеется.
Лидка. Иди, посмотри. Сидит в нашем подъезде на подоконнике в чем мать родила и нож у неё. Таким свиней режут. Иди, зовет. Может тебя подонка зарежет.
Поэт хватает жену за плечи и трясет.
Поэт. Ты что несешь, дура?
Лидка. Сам дурак! (Убегает.)
Входит Юное дарование, молодая поэтесса. Она сбрасывает темный плащ, под которым только нижнее белье. В руке у нее огромный нож.
Юное дарование. Ты все-таки пришел, старичок?
Поэт. … Настенька…
Юное дарование.
«Одна. Совсем в ночи одна.
Иду, куда глаза глядят,
Туда, где меркнут фонари,
Где воцарился мрак.
Там света нет. Повсюду тьма.
Шагов моих не слышно,
А я иду вперед».
Шагов моих не слышно,
А я иду вперед».
Поэт. … Сошла с ума?
Юное дарование. Да нет. Так вышло.
Поэт. Деточка, ножик отпусти (Пытается забрать у нее нож.)
Юное дарование (замахивается на него ножом).
«Меня спасти не сможешь ты,
Тебя я не увижу.
И не кричи в след «подожди»,
Я голос твой не слышу.
Царицей Ночи я зовусь.
Мой выбор страшный сделан.
Тебя я помню. Я за тебя молюсь,
Хоть я теперь по жизни демон». (Заносит нож над собой и замирает.)
Мой выбор страшный сделан.
Тебя я помню. Я за тебя молюсь,
Хоть я теперь по жизни демон». (Заносит нож над собой и замирает.)
Поэт. Прости, родная! Прости, божественное создание! (В сторону) Совсем крышу снесло…Успокойся.
Юное дарование: Не надо жертв! Старичок, а ты оказывается, меня любишь?! Не надо жертв! Иди к своему примитиву…
Юное дарование медленно и величественно уходит. Нож зажат в руке и занесен над головой, темный плащ волочится по полу.
Поэт. Тяжелая это доля - страдать за народ.
Поэт нашел бутылку, теперь шарит рукой под диваном в поисках стакана.
Поэт. Черт, куда он подевался?
Щербатый. Да туточки я, аккурат у стены… (Из-под дивана показывается голова мужчины средних лет.) Дай руку, товарищ!
Он в майке и растянутых трениках. Абсолютно все его тело в наколках. Поэт заглядывает под диван и шарит рукой. Ничего не находит и пытается его приподнять. Издает при этом физиологический звук.
Поэт. (извиняющимся голосом). Нервы – ни к черту… Или я сплю, или белка пришла?..
Щербатый. Либо мясо в щах, либо грудь в прыщах!
***
Поэт: Ты кто?
Щербатый (улыбается во весь рот, в котором не хватает передних зубов). Щербатый…
Поэт. Красавец…
Щербатый. Не нравлюсь?
Поэт. Да ты прямо Третьяковка… (Рассматривает наколки.) Ух ты!
Щербатый. Эх, люди… Расклюют душу, как воробьи, а потом чирикают себе дальше.
Поэт. Да ты поэт!
Щербатый. Бери выше! Я – гармонизатор.
Поэт. Тогда за знакомство! (Пьют.)
Поэт (срывает луковице и протягивает ее Щербатому). На, закуси.
Щербатый. Может это для посадки приготовлено?
Поэт. Для посадки! Хренушки, мы теперь все в магазине берем. Это моя дура деревенская в мистику подалась. Это она нечистую силу гоняет.
Щербатый. И как?
Поэт. А я и есть главная нечистая сила…
Щербатый смеется.
Поэт. Цыц! Здесь я командую! Говорю, значит – жри!
Пьют, закусывая луковицами. Поэт напевает.
«У бурмистра Власа бабушка Ненила
Починить избенку лесу попросила.
Отвечал: нет лесу, и не жди — не будет!»
«Вот приедет барин — барин нас рассудит».
Поэт. Почудилось мне, что на голове что-то не так. Что с головой не в порядке, так это мне уже давно известно. С измальства мамка говорила: «Не доложили мы с папкой тебе, Петюнька в голову. Ну, да Бог милостив». Волосы у меня всегда были густые, кудрявые, как у Есенина. За пятьдесят перевалило, а они до сих пор такие и почти что без седины. Чешу свои кудри и чувствую, какие-то бугры под рукой. Черт знает, что! Мозги что ли наружу выходят? Места им в голове не хватает?
Щербатый. Не навязывайте пьяному трезвые мысли!
Поэт. Хорошо сказал.
Щербатый. Это не я, это – Зощенко.
Поэт. А тут шишки натуральные. Две такие аккуратные шишки. Надавил – не больно. Пощупай у меня на голове. Ну? Что молчишь?
Щербатый ощупывает голову Поэта.
Щербатый. Ну, есть немного…
Поэт. Что есть? Ты мне скажи, что это?
Щербатый. Обыкновенно, что – рога.
Поэт. Ты случаем ничего не напутал? Как рога могут быть обыкновенными на голове у мужика? Я ж не олень, не козел, в конце концов. Я человек, а ты – рога…
Щербатый. Может кто колдонул? Порчу навел?
Поэт. А чем черт?.. У нас в писательском союзе, что не баба, то ведьма, особенно поэтессы.
Поэт вскакивает и с ревом начинает чесаться головой о дверной косяк.
Щербатый. Выпьем за нас. Кто мы есть? Мы есть часть живой природы, мы есть самцы. А у каждого самца должны быть рога! За рога!
Поэт. Я тут на днях сижу в союзе. Звонит очередной гений. Спрашивает: «Ну, вы как там?»
- Бедствуем, отвечаю, сейчас в Москву звонок сделаю, и дальше бедствовать будем.
Он тут же нарисовался. Распили мы с ним одну, а тут еще поэт забегает. Бывший генерал. Тот всегда с дипломатом приходит, с полным так сказать боекомплектом. Хорошо сидим. От водки, выпитой в груди мягко стало, тепло. И уже я про свои рога со смехом говорю, всем пощупать даю. А генерал бывший мне руку с чувством жмет и говорит:
-
Мы все Вам сочувствуем.
А потом такое загнул!
Он говорит, что у него самого, когда в гарнизоне служил, такие рога были, что перед дверными косяками чуть не в три погибели сгибался, так боялся, что ими за притолоку зацепится.
Щербатый. Да. Самое слабое звено в крепости мужчины – это женщина!
Поэт. Которая?!!
Щербатый. Есть женщины, которые мстят мужикам за любовь без взаимности. «Черная вдова» называются.
В комнату входит Лидка. В руке у нее журнал, она отгадывает кроссворд.
Поэт. Вот… помяни черта. (Поэт бросается к ней.) Это ты, гадина, ты, ты!!!!! Я все знаю!
Лидка. Ну да? Тогда ответь, какая главная звезда в созвездии Лиры…
Щербатый. Что пьет дама в это время суток?
Поэт (кричит). Кровь, кровь мою она пьет!!! В любое время!
Лидка. Милый, можно я буду звать тебя Досей, а то свинья - как-то грубо? (Щербатому.) Вы не находите?
Щербатый. Я?
Поэт (Щербатому). Это она в прятки решила поиграть. (Лидке.) Так иди, прячься! И лучше, чтобы я тебя не нашел… Провались, сгинь, пропади, испарись!
Бросает в жену тапок. Лидка с визгом убегает. Щербатый дыхнул на руку как на стакан и прочитал: «Не забуду мать родную». Слышится женский голос: «Петюня… Петюня…»
Щербатый. Зовет кто-то, слышишь?
Поэт. Показалось. (Чешет голову.) Что делать, что делать? За честь, поруганную раньше на дуэль вызывали. Так это дворяне, а что с крестьянина взять. Не на вилах же на дуэль выходить!
Щербатый. Вот и остается что пить. За любовь нужно пить с левой руки…
Поэт. За любовь. Она ведь тоже разная бывает. Она на ненависти замешана. Приходит ко мне в союз одна поэтесса. Меня только на второй срок председателем переизбрали.
Щербатый. Поздравляю!
Поэт. Когда это было? Я уже четвёртый срок отбываю. Дальше слушай.
- Что, ликуешь? говорит
-
Во всяком случае, особо по этому поводу не тоскую.
Она вся ненавистью налилась, подошла вплотную к моему столу, ко мне наклонилась и зашипела:
-
Тебя выбрали только потому, что ты – старое говно, которое покрылось пленкой, и не сильно воняет! Вот так.